– Лёня! – опять зашипела Маруся, но было поздно – Егор проснулся и принялся недовольно хныкать, не открывая глаз. – Ну вот, ты его разбудил!
Она выхватила ребенка из кроватки и принялась ходить по комнате, укачивая его. Егор окончательно проснулся – открыл глаза и уставился на Урманова.
– Дай мне его, а? Только подержать!
– Все его подержать хотят… – сердито пробормотала Маруся.
– Пожалуйста!
Она подошла к Урманову, тот протянул руки, но Егор протестующе завопил, уклоняясь.
– Какой ты вредный юноша! – несколько смущенно заметил Урманов, отступив назад. – Но он, наверное, когда-то сможет ко мне привыкнуть, да?
Маруся пожала плечами.
– Я отремонтировал дачу. Не хочешь туда с Егором поехать? – упавшим голосом произнес Урманов. – Все-таки сидеть летом в Москве… Я могу вас отвезти, привезти, купить что надо, и все такое прочее… Мне совсем не трудно!
Что-то дрогнуло в ее лице, исчезли недовольство и раздражение.
– Спасибо, – сказала она почти дружелюбно. – Вот уж не думала, что ты окажешься таким образцово- показательным!
– Я обычный человек и не делаю ничего особенного, – возразил Урманов. – И, если честно, я очень рад тому, что у меня есть сын.
– Правда?
– А зачем мне врать!
…В самом деле, Урманов как-то постепенно стал смиряться с тем, что у него есть сын, и потрясение, какое он испытал в самом начале, прошло. Он думал только о Егоре, решив во что бы то ни стало добиться его расположения. «Сын! У меня есть сын!» – с гордостью спохватывался он, просыпаясь утром.
Раз, а то и два раза в неделю он приезжал к Марусе. С дачей ничего не получилось – в августе пошли дожди, а потом Егор простудился.
Именно тогда Урманов понял, насколько Маруся находится во власти материнских страхов. Она из-за пустяковой простуды переживала так, словно Егорка заболел чем-то фатальным. Собственно, это касалось не только болезней – Маруся боялась всего того, что, по ее мнению, могло хоть как-то угрожать мальчику.
Как-то раз, когда Егор почти на целый день отказался от еды, она принялась плакать. В другой раз долго не могла прийти в себя из-за того, что она переходила улицу, и ей показалось, что проезжающая машина затормозила слишком близко от коляски, в которой сидел сын… И это была только вершина айсберга – на самом деле Маруся, наверное, скрывала большую часть своих переживаний.
Даже когда Урманов брал Егора на руки (тот уже не считал его за чужого), она всегда стояла рядом, наготове, готовая в любой момент подхватить сына:
– Не урони. Пожалуйста, осторожней… Не урони!
– Егорка, сюда нельзя! – строго воскликнула Маруся, обнаружив, что сын распахнул дверь в комнату Алевтины Климовны.
– Да, вот такие они бесцеремонные, эти современные мужчины… – с кислым видом пошутила соседка.
Алевтина Климовна вышивала очередной цветочный сноп и прилежно слушала телевизор. Не то чтобы она особо интересовалась ремонтом крыш, просто в данной передаче речь шла о вполне благопристойных вещах.
– Ты кого-то ждешь сегодня? – постно спросила Алевтина Климовна Марусю, пытавшуюся оторвать Егора от дверной ручки – тот вцепился в нее мертвой хваткой.
– Я? А, нет… – рассеянно ответила Маруся. – Егор, ну будет тебе! Впрочем, нет – сегодня Виталик с Кристиной обещались прийти… – вспомнила она.
Виталик теперь постоянно жил у Кристины, этажом ниже, – так новоиспеченным молодоженам было удобней.
– Странный брак… – пробормотала Алевтина Климовна и неодобрительно затрясла головой, отчего серебряная цепочка на ее очках затрепетала. – Вот уж не думала, что двое столь непохожих людей смогут сойтись!
– Мне кажется, они очень даже похожи.
– Да? А по-моему, они скоро разбегутся…
Маруся наконец оторвала Егора от дверной ручки, захлопнула дверь. Через несколько секунд она услышала щелчок – это Алевтина Климовна закрылась изнутри.
Чем дальше, тем нетерпимей становилась соседка к окружающему миру, она старательно отворачивалась от всего того, что являлось самой сутью жизни. Любовь – даже самая платоническая и возвышенная – казалась ей отвратительной, всякий намек на нее – бесстыдством. Поэтому Алевтина, которая и до того постоянно переключала телевизор с канала на канал, подвергая строгой цензуре каждую программу, теперь смотрела лишь выпуски новостей да передачи, посвященные ремонту, в них, даже при всем желании, очень трудно было найти скрытый эротизм.
Во время рекламы она отключала звук у телевизора и демонстративно отворачивалась от экрана.
По улицам Алевтина Климовна стала ходить с опаской, боясь натолкнуться взглядом на нескромную вывеску или, не дай бог, на целующуюся парочку.
Да, конечно, и в телевизоре, и на городских улицах творилось порой нечто невообразимое и гадкое, от чего хотелось отвернуться и заткнуть уши, но у Алевтины Климовны это стремление приобрело размеры мании. Она перестала отделять зерна от плевел…
О Модесте Павловиче напоминать ей было нельзя – Алевтина Климовна не могла себе простить, что согласилась сойтись с ним, и словно согрешившая монашка, она проклинала себя за минутную слабость.
Визиты Урманова к Марусе с Егоркой раздражали соседку, а союз Виталика с Кристиной вызывал брезгливое недоумение.
Казалось, она возненавидела даже собственное тело, поскольку оно принадлежало определенному полу, в данном случае – женскому.
Во всем этом было нечто странное и страшное, словно Алевтина Климовна развоплощалась на глазах, из человека становилась призраком, начисто лишенным телесной сути.
…Виталик с Кристиной явились через час, и какой контраст они составили угрюмой соседке!
Кристина Завитухина, в девичестве – Пескова, выглядела помолодевшей лет на десять, свежей и очень хорошенькой, несмотря на килограмм тридцать лишнего веса. Виталик же был собран и весел, и на него просто было приятно смотреть.