— Он ждет в коридоре, — пояснила Мышь.

Я со всеми попрощалась за руку. Они в который раз за последние дни не знали, как реагировать — выразить ли мне свою любовь или свое негодование. Затем собрала вещи, а их было не много, и помахала всем ручкой, одновременно благодаря их за все и за все извиняясь. Вышла за дверь и глубоко-глубоко вздохнула.

Жизнь ждал меня. И он прямо кипел от злости.

— Какого дьявола ты это устроила?

— Не здесь. — Я понизила голос.

— Нет, здесь. Что это было, черт подери? Тебе удалось было сохранить работу, хоть я очень сомневался, что это возможно. Но ты справилась. Так что ж ты творишь? Бросаешь все к чертям? Идешь напролом и жжешь мосты? Ну что с тобой? Почему ты отвергаешь все хорошее, что попадается на твоем пути?

Он перешел на крик, и я всерьез испугалась.

— Ты что, хочешь быть несчастной?

— Нет.

— Я тебе не верю.

— Конечно не хочу.

— Ты можешь хоть однажды забыть обо всех остальных и подумать обо мне! — выкрикнул он. — Хотя бы один раз!

Ну, на недостаток внимания сейчас ему было грех жаловаться — соседние двери пооткрывались и оттуда высунулись встревоженные физиономии.

— А я думала, ты будешь гордиться мной. Я защищала Дергунчика, пусть он в этом, как выяснилось, и не нуждался, но я хотела как лучше. Я поставила интересы других людей выше, чем свои, и теперь, кстати говоря, мы можем спокойно поехать к Блейку. Я скажу ему, что люблю его. Все вышло… э-э, замечательно.

Он заговорил чуть потише, но в словах его клокотала плохо сдерживаемая ярость.

— Проблема, Люси, заключается вовсе не в том, что ты не учитываешь чужие интересы, а в том, что ты абсолютно плюешь на свои. Кроме того, ты зря пытаешься представить свой идиотский поступок как акт самопожертвования, это не сработает. Ты пошла туда вовсе не для того, чтобы выгородить Квентина. Нет, ты снова все бросила, сдалась, и я не удивлюсь, если ты заранее это просчитала, чтобы побыстрее отправиться к Блейку.

Н-да, надо признать, такая мысль у меня промелькнула.

— Но я его люблю, — промямлила я.

— Ах, ты его любишь. А эта твоя свежеобновленная любовь сама теперь будет оплачивать денежные счета?

— Ты рассуждаешь, как мой отец.

— Я рассуждаю ответственно. Знаешь такое слово?

— Да, — твердо заявила я. — И я буду несчастна до скончания века, если сейчас не возьму на себя ответственность за свою жизнь, не верну себе контроль над ней.

— Вернешь себе? А кто у тебя его отнимал?

Я не нашлась что ответить.

— Пожалуйста, не обвиняй меня за все подряд. Я найду другую работу.

— Где?

— Не знаю где. Надо подумать, поискать. Я уверена, что она найдется и я полюблю ее всей душой.

Он застонал от возмущения.

— Да ты ничего не любишь всей душой!

— Неправда. А Блейка?

— Блейк не станет оплачивать твои счета.

— Почему, если б мы поженились, и я бы нарожала ему детей, и не ходила бы на работу… — Я шутила, но лишь отчасти.

— Люси, у тебя была хорошая работа, а ты от нее избавилась. Поздравляю. Ты надоела мне до ужаса, когда ты наконец повзрослеешь? — Он взглянул на меня с величайшим разочарованием, а потом развернулся и пошел прочь.

— Эй, ты куда?

Я пошла за ним, но он ускорил шаг. И только у лифта я бегом догнала его. Мы ехали не одни, поэтому помалкивали. Он смотрел прямо перед собой, а я на него, надеясь, что он обратит на меня внимание. Внизу он со страшной скоростью ринулся к выходу. И мы на всех парах вымелись на улицу.

— Ну куда ты бежишь? — Я семенила за ним, как собачонка. — Мы должны поехать в Уэксфорд! И-е- е-х-у-у! За мечтой! Слышишь? Жизнь? У меня есть мечта!

— Нет, Люси, ты должна поехать на ужин к родителям.

— Мы должны туда поехать.

Он покачал головой:

— Нет, я пас.

И семимильными шагами помчался к остановке. Подъехал автобус, он зашел внутрь, и я потеряла его из виду, оставшись в печальном одиночестве на автомобильной стоянке.