Григорий Орлов ответил за Государыню:

– К семёновцам.

Строя всё ещё не было, но офицеры стали по ротам. Священник в облачении, с крестом в руке стал во главе полка, за ним поехала коляска, в которую села Екатерина Алексеевна, рядом с коляской ехали Разумовский и те офицеры, которые были верхом. За ними толпою, заливая всю ширину улицы от домов до домов, кто с мушкетом на плече, кто безоружный, шли измайловцы.

Петербург проснулся. В окнах были видны встревоженные, испуганные лица, к воротам люди выбегали и спрашивали у солдат, что случилось. Им отвечали: «Матушка Государыня Екатерина Алексеевна взошла на Российский престол, и ей была солдатская присяга, а теперь идут, сами не знают куда…» Обыватели крестились истово и присоединялись к толпе солдат.

Когда подходили к Фонтанке, сквозь гул и гоготание толпы было слышно, как над рекою в Семёновском полку били барабаны тревогу. По Сарскому и Новому мостам навстречу измайловцам толпами бежали семёновцы. Они махали шапками и кричали «ура»…

И стали слышны всё более и более настойчивые крики:

– В Зимний… В Зимний дворец… Ступай все к Зимнему… Там общий сбор будет…

И опять кто–то распорядился – послал рейтара к преображенцам, чтобы поспешали к Зимнему дворцу, присягать Императрице.

Толпа, минуя Семёновские светлицы, свернула на Садовую улицу. Впереди дружно ударили барабаны, люди подтянулись, взяли ногу, шаг стал шире и твёрже, шеренги начали выравниваться. В солдатском потоке двух перемешавшихся полков совсем потонула коляска с маленькой женщиной в сером от пыли платье.

У Невской перспективы остановились. С Фонтанки от Аничкова моста бежали гиганты преображенцы, и никто не знал, с чем они бежали, но все знали, что это самый любимый и самый надёжный полк был у Императора. Преображенцы быстро выстраивались поперёк Садовой улицы, преграждая путь измайловцам и семёновцам.

Екатерина Алексеевна вышла из коляски и пешком направилась к преображенским гренадерам. Она совсем потерялась перед великанами солдатами. Гул приветствий и радостных голосов раздался ей навстречу.

– Виват, матушка Екатерина Алексеевна!..

Солдаты выходили из шеренг и окружали Императрицу, спеша ей рассказать про себя и всё объяснить, как и что вышло.

– Прости, милостивица, что припоздали маненько…

– Нам бы первыми быть подле тебя должно.

– Да вишь ты, офицера нас не пускали… Все ожидали какого–то приказа.

– Такое дело!.. Каждый сам за себя понимает, что нужно, им, вишь ты, приказа нужно!

– Присягу, мол, нарушаем!

– Присяга!.. Матушке Государыне присягнём!..

– Майор Воейков, шпагу обнажа, на коне солдат рубить зачал.

– Такой озорной!.. Мы яво в штыки… На Фонтанном спуске в реку от нас кинулся.

– Ей–Богу. Перепужался страсть как!

– Солдатский штык не игрушка. Испужаешься… По пузо лошади в воде стоит… Монамент!..

– Капитан Измайлов да поручик Воронцов пускать нас не восхотели. Ворота кинулись запирать. Тут уже и офицера поняли, что не так надоть. Премьер–майор Меньшиков как гаркнут: «Ура, Императрица наша Самодержица!..» А тех офицеров арестовали. На габвахт повели…

Улыбающийся, сияющий успехом Меньшиков проталкивался через толпу. Другие офицеры следуют за ним. Восторженно, блестящими глазами смотрит на Императрицу Державин и преклоняет колени перед прекрасной Государыней.

– Следуйте за нами… Приведёте ваших молодцов к присяге мне, – говорит Екатерина Алексеевна и идёт к своей скромной коляске.

По Садовой улице, запружая её крупными ганноверскими конями, в белых колетах, со шпагами у плеча рысью несётся лонная гвардия. Гомон толпы, отдельные восклицания солдат, крики частных людей, неожиданные «виваты», исторгнутые из чьей–нибудь переполненной восторгом груди, всё заглушилось цоканьем копыт по деревянной мостовой и протяжёнными кавалерийскими командами.

– Эс–с–кадрон!.. Сто–о–ой, ра–равняйсь!..

На прекрасных лошадях, в синь отливающих на солнце, к Екатерине Алексеевне скачут курц–галопом генерал–поручик Вильбоа, князь Волконский, граф Брюс, ротмистры Баранов, Александр Новосильцев, штабс–ротмистры Илья Дараган, барон фон дер Пален, все те, кого столько раз видала во дворце и на разводах Великая Княгиня, кого чаровала своею улыбкой, своим приветливым разговором. Молча машет Императрица рукой, даёт поцеловать её склоняющимся с сёдел к ней офицерам, садится в коляску и сопровождаемая офицерами Конной гвардии, как почётным эскортом, едет по Невскому. Сзади неё глухо гудят конно–гвардейские литавры и играют трубачи.

Пока присягал Измайловский полк и Екатерина Алексеевна шествовала к Петербургу, окружённая всё нарастающею толпою, десятки академических служителей разбежались по всем площадям Петербурга и на церковных оградах и на стенах присутственных мест расклеили сырые ещё листы манифеста Государыни, о котором та ещё и не подозревала. Алексей Орлов и Кирилл Разумовский шествовали с Государыней, а Григорий Орлов и княгиня Дашкова, через посылаемых конных дворовых людей осведомляемые о каждом шаге Государыни, рассылали записки духовенству, в Сенат и Синод. Стоустая молва опережала гонцов.

Какой прекрасный это был день! Небо без облака, и солнце струит и струит золотые лучи по Петербургу, красит его зелёные сады и сверкает на куполах церквей. А с тех уже поплыл, понёсся плавный торжественный перезвон сотен колоколов и говорит о чём–то праздничном, необыкновенном, что случилось вот сейчас в столице Российской империи. Девять часов утра, площадь у Казанского собора совсем запружена народом, и высланы от Конного полка дозоры, чтобы расчистить в толпе дорогу войскам. У паперти стоит высокая митрополичья карета, запряжённая шестериком серых лошадей под белыми суконными попонами. Преосвященный Вениамин, архиепископ Санкт–Петербургский, в полном облачении, окружённый сонмом духовенства, ожидает Императрицу.

Пока шло молебствие, офицеры на площади привели полки в порядок, установили расчёт, построили поротно, и, когда Императрица вышла из церкви, шествие пошло уже «парадом» с музыкой и барабанным боем.

Государыня вошла в прохладные залы дворца.

Её глаза в покрасневших от бессонной ночи, длинной дороги и пыли припухших веках горели, как небесные звёзды. Сама она себе и окружающим в эти чудесные часы, когда всё свершалось, как в какой–то арабской сказке, казалась высокого роста. Ног под собою она не чувствовала, как не чувствовала ни голода, ни утомления. Все веления тела смолкли, и была только одна огромная душа, которая всем распоряжалась, всё предвидела и всё понимала.

До сих пор она ничего не приказывала и, кроме слов привета и благодарности, ничего не говорила. Теперь вошла в зал, и вдруг – тишина кругом неё и против неё толпа офицеров, ждущих её распоряжений. Она осмотрела их. Какая это всё была молодёжь!.. Все её однолетки!.. Да ведь таким–то – будущее! И какое во всех них восторженное выражение, какой блеск в глазах, и в этих глазах – она уже не сомневалась – п о б е д а!..

– Пошлите за Государем Наследником…

Одним этим наименованием она уже установила будущее. До сих пор Павел Петрович не был наследником – он был просто Великим Князем. Она не назвала его императором, этим самым устраняя саму возможность своего регентства, – нет, она – Императрица, Самодержица, она здесь будет «царствовать одна», как всегда о том мечтала. И вот мечты её осуществились.

Она подошла к окну

– Установите в полках порядок… Всех привести к присяге. Напольные полки пришли?

Она ни к кому особенно не обращается, знает, что ей кто–то должен ответить.

– Ямбурцы, копорцы, невцы и петербургцы подходят.

Генерал Мельгунов пытался задержать ингерманландцев и астраханцев, но солдаты его арестовали.