Полки ведёт майор Василий Кретов… Полки подходят к плашкоутному мосту.

В наёмной карете, придворную долго было запрягать, ко дворцу примчался Никита Иванович Панин. Он привёз взятого прямо из постели Великого Князя Павла Петровича. Мальчик был в белом ночном платье.

Екатерина Алексеевна взяла сына на руки и вышла с ним на верхнее крыльцо.

Загремело, покатилось, всё усиливаясь, всё вырастая, в восторге солдатское и народное «ура»… Императрица молча улыбалась народу, и так прекрасна она была с мальчиком в белом на руках, что «ура» всё росло и раскатывалось, захлёстывая соседние улицы…

Императрица ещё раз приподняла взволнованного мальчика над толпою, поклонилась народу и ушла в зал. Её ожидали распоряжения.

XIX

Она подписала манифест, наскоро составленный Тепловым, отдавала приказания сенаторам и выслушивала неизбежные в таких случаях докучливые и ненужные речи, а на площади вокруг дворца совсем особенная кипела работа. Из полковых цейхгаузов на ротных подводах привезли упразднённые Петром Фёдоровичем елизаветинские кафтаны и шапки–гренадерки с медными налобниками, и солдаты снимали с себя немецкие мундиры и одевались в старую форму.

В первом часу дня Екатерина Алексеевна вышла из дворца и пошла пешком в старый Зимний дворец у Полицейского моста. Полки стояли «в параде». Тёмно–синие и тёмно–зелёные кафтаны совсем изменили их вид. Везде был порядок. Музыканты заиграли «встречу», знамёна уклонились, полки взяли мушкеты «на караул». Новое – и старое вместе с тем – елизаветинское – войско стояло перед нею и самым видом своим говорило о том, что победа совершилась, что Императора Петра Фёдоровича нет, что он бывший Император, и вот она – Императрица Екатерина Алексеевна!.. Самодержица Всероссийская!

И, отвечая её мыслям, вдруг грянуло «ура», раздались крики:

– Да здравствует Императрица Екатерина Алексеевна!.. Виват!.. Виват!.. Виват, матушка Государыня Екатерина Алексеевна!..

В пустом дворце пахло сыростью и плесенью и был приятен холодок нежилых покоев. Мебели во дворце не было – она была увезена в Ораниенбаум и Петергоф. Служители и взятые от полков солдаты побежали к графу Строганову за столами, стульями и посудой. В угловой комнате наскоро устроили Екатерине Алексеевне кабинет и приготовили всё для письма. Она принимала здесь донесения. Её волновал вопрос, что же Император? Его как бы не было, о нём точно забыли.

Конно–гвардейский сержант в белом, пылью покрытом колете и лосинах, рослый молодец, с трудом скрывая улыбку, докладывал Государыне, что их эскадрон только что имел столкновение со всем Кирасирским государевым полком.

– Ихний командир скомандовал, чтобы они, значит, ударили на нас, они не послушали своего командира, арестовали его и всех немцев офицеров и идут сюда, вам, Государыня, чтобы присягать.

– Кто командир Кирасирского Его Величества полка?

– Подполковник Фермилен, – ответили из толпы офицеров, что стояла против её стола в ожидании распоряжений и приказаний.

Екатерина Алексеевна отпустила сержанта и долго смотрела в толпу офицеров. Ей казалось, что она играет в шахматы… Вот против неё выстроились в серых мундирах фигуры противника Петра Фёдоровича. А перед нею стоят – вот они! – эти самые офицеры и генералы. И надо поставить – мат!.. Уже нет у противника коня… И пешек почти совсем нет, король стоит, плохо защищённый, нет у него королевы– советницы, и если двинуть на него ладью, припереть ловкими прыжками коней, потом закрыть путь отступления турой… Да, раньше всего – ладью!..

Взгляд Государыни останавливается на белом с голубыми отворотами адмиральском кафтане.

– Адмирал Талызин, пожалуй–ка сюда. Кто у нас сейчас в Кронштадте?..

– Генерал Нуммерс.

– Ну так вот… Взяв вельбот, пойдёшь на вёслах в Кронштадт. Скажешь оному Нуммерсу; никого от бывшего Императора не принимать… Самого бывшего Императора в Кронштадт не допускать, а, буде, пожалует – арестовать. На запад, мористее, сторожевые суда поставить с войсками, дабы никто с моря от Риги и Ревеля сюда не мог прийти. Ещё пошли сказать контр–адмиралу Милославскому отправиться на яхты и галеры, что супротив Петергофа оякорены, – команды тех яхт и галер к присяге мне привесть и, приведя, следовать с оными судами ближе к Петербургу. Буде на тех судах окажется кто присланный из Петергофа, хотя и сам бывший Император, – оных людей арестовать и привести сюда за крепким караулом, наблюдая за ними, чтобы по арестовании никакого вреда сами себе учинить не могли. Понял?..

– Ваше Величество…

Екатерина Алексеевна смотрит на Талызина и, кажется, сами мысли его без слов читает. Она берёт перо и крупным, ясным почерком пишет на обрывке плотной сероватой бумаги:

«Господин адмирал Талызин от нас уполномочен в Кронштадт, и что он прикажет, то исполнять. Июня 28–го дня 1762–го года.

Екатерина»…

– Теперь понял?

Талызин молча берёт бумагу, низко кланяется и уходит. Императрице кажется: по диагоналям шашек шахматной доски неслышно заскользила ладья, сейчас послышится вкрадчивый шёпот: «Шах королю…»

– Попросите ко мне донского атамана Степана Даниловича Ефремова.

По залам закричали: донского атамана к Государыне… Генерала Ефремова к Её Величеству…

В длинном кафтане, с кривой саблей на боку, через расступившихся офицеров к Государыне подходит Ефремов. Он молод, красив и статен. На его бледном, круглом, полном лице резко очерчены молодые мягкие усы. Он наклоняется к руке Императрицы и целует руку. Государыню непривычно щекочут усы атамана, и она поднимает голову и пронзительно смотрит в большие, слегка навыкате глаза донского атамана.

– Степан Данилович, – тихо говорит она, – как повелел казакам?..

– Быть с тобою, Всемилостивейшая Государыня. Навеки и нерушимо.

– Где оставил полки?

– Три тысячи станичников стоят по Нарвскому тракту. Вчера, согласно приказу, выступили в датский поход… Как прослышал о тебе – остановил под пулковскою горою.

– К присяге привёл?..

– Им незачем присягать. Смута одна… Как повелю – так и будет.

– Повели, атаман, сушею наблюдать, дабы никто не мог подойти к Петербургу. Лёгкие партии пошли к Ораниенбауму для розыска о бывшем Императоре. Сам со старшинами будешь при мне, стремя к стремени.

– Слушаю, Государыня.

Атаман целует руку Государыни.

– С Богом, атаман!

– Спаси Христос, Государыня… В час добрый!..

Вот и конь поскакал косыми скачками по шахматной доске, ещё – шах королю!.. Когда же мат?.. Надо ей самой – королеве – двинуться и сразу припереть его и по диагонали и по прямой… Тогда будет – шах и мат… Выиграна партия.

Она встаёт – отдать последние распоряжения о своём движении, но из Ораниенбаума, от бывшего Императора – гонцы…

XX

Канцлер Михаил Илларионович Воронцов, князь Трубецкой и граф Шувалов прибыли от Государя. Екатерине Алексеевне шепчут, что Трубецкому и Шувалову приказано удержать гвардию в повиновении и в случае нужды – убить Государыню…

С грустной улыбкой Императрица выслушивает доклад. Очень всё это похоже на её супруга и особенно на Елизавету Романовну, но… поздно!

Она приказывает пригласить к себе Воронцова. Друг и советник покойной Императрицы – он всегда был и искренним другом Екатерины Алексеевны. Не мог он измениться. Он входит усталый от быстрой