После подавления мятежа последовали и длинный кнут, и приличный пряник. Наряду с жестокой расправой с кронштадтцами, по свидетельству Мясникова, рабочим Петрограда срочно выдали по 4 фунта мяса и предметы первой необходимости, ассигновали приблизительно по 50 рублей золотом на рабочего (что составляло стоимость более пуда муки) для закупки товаров за границей, сняли заградительные отряды, созвали совещание представителей заводов и фабрик и фактически предоставили свободу слова на собраниях[356]. Но главным результатом социального взрыва в начале 1921 года была конечно же отмена политики военного коммунизма и переход к НЭПу, что явилось существенным отступлением большевиков от своей первоначальной политической стратегии и значительной победой рабочих и крестьян России над диктатурой большевиков.

Как памятно из учений недавнего прошлого, социализм утопический превратился в социализм научный после того, когда было совершено открытие о всемирно-исторической роли пролетариата, как о силе, призванной осуществить социалистическую революцию и преобразовать общество на началах научного управления, социального равенства и справедливости. В дальнейшем это открытие получило развитие в теории диктатуры пролетариата. История XX века обязана была реально воплотить диктатуру пролетариата, чтобы поддержать реноме учения XIX века, подтвердить его истинность. Но она не дала подтверждения.

Не словесные манипуляции, а изучение фактического материала периода, именовавшегося «диктатурой пролетариата», говорит о том, что таковой не было. О ней, как чисто по-английски заметил философ Бертран Рассел, можно говорить лишь в некоем пиквикском смысле. К состоявшейся диктатуре пролетариат имел лишь косвенное отношение. Диктатура оказалась диктатурой нового государственного аппарата во главе с ленинским партийным руководством. Что из того, что известный большевистский деятель Л. С. Сосновский, попав в захолустный уезд Тверской губернии, с восторгом обнаружил, что три четверти местного исполкома вышло из питерских и московских рабочих [357]. Восторг Сосновского свидетельствует отнюдь не о диктатуре пролетариата, а говорит о диктатуре «исполкомов» и прочих «комов». Представители пролетариата в одном случае явились лишь сырым материалом для заполнения вакансий новой государственной структуры, а в другом случае лишь подставляли спины для пробы методов управления вчерашних братьев по классу.

Политика и идеология большевизма еще в 1918 году была подвергнута резкой критике с точки зрения социализма, исповедоваемого другими социалистическими партиями. Те громко сказали, что власть комиссара — это поражение рабочей и крестьянской революции. Они констатировали, что государственная власть в лице большевиков, по существу, возвращается к принципам дореволюционной эпохи, только уже в более жестком варианте, освобожденная от груза пережитков и не скованная социальными компромиссами старой эпохи. Государство большевиков проложило себе путь к абсолютному господству над гражданским обществом. Наступила эра государственного абсолютизма.

С позиций социализма — это измена, но как все выглядит с точки зрения объективных законов развития российского общества? Что в этой дилемме более научно, а что более утопично? Думается, здесь кроется главная проблема понимания минувшей эпохи. Что же касается пролетариата и его исторической миссии, впору привести слова бывшего председателя самарского Комитета членов Учредительного собрания В. К. Вольского, социалиста, который в 1919 году высказался так:

«Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть», — продиктовал Ленин в своем знаменитом «Письме к съезду», высказывая опасения по поводу того, сумеет ли Сталин «всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью»[359]. Как известно, Сталин сумел воспользоваться ею, вначале действуя «достаточно осторожно» и вероломно, а затем все более открыто и прямолинейно, представая в обличье абсолютного диктатора. Его путь к безграничной личной власти — особый разговор, особая тема, сейчас обратим внимание на ленинскую характеристику поста генерального секретаря ЦК партии, который уже сам по себе предоставлял человеку, занимающему этот пост, «необъятную власть». Сталин стал первым генсеком в истории партии, но был ли он первым, кому предоставилась такая уникальная возможность концентрации власти в послеоктябрьской системе государственного управления?

Пост генерального секретаря был учрежден 3 апреля 1922 года на первом пленуме ЦК, избранного XI съездом РКП (б), однако он имеет свою весьма прелюбопытную историю. Как известно, со второй половины 1918 года, после неудачной попытки использовать структуру Советов в строительстве нового государственного уклада, большевики встают на путь создания централизованной системы государственной власти, опираясь на низовые провинциальные партийные организации и комитеты бедноты. Осенью и зимой 1918 года партийные органы проводят активную политику подмены советских органов управления и становятся реальной властью на местах, становятся «нервной системой» государственного устройства, приводящей в движение по команде из центра все части «тела» российского колосса. По признанию В. А. Аванесова на VIII съезде РКП (б) в марте 1919 года:

Высшим руководящим органом этого «государства» формально являлся его съезд. Между съездами руководящую роль на себя принимал избранный съездом Центральный комитет партии, периодически собиравшийся на пленарные заседания. Но и пленум ЦК как учреждение был слишком громоздок и неприспособлен вести повседневную оперативную работу в партии. До революции ею непосредственно занимались члены ЦК и в первую очередь сам Ленин, но после октябрьского переворота, когда цекисты логикой жизнедеятельности нового государственного механизма были «растащены» по различным функциональным государственным постам, собственно партийная работа на какой-то период времени оказалась на втором плане.

Сложилось так, что в то время, когда основные партийные кадры осваивали государственные должности в Совнаркоме, комиссариатах, Советах, армии и других местах, где кипела основная работа по созданию и обороне Советского государства, практическое руководство партийными делами, секретариатом и аппаратом ЦК взял на себя Я. М. Свердлов и его ближайший помощник и жена К. Т. Новгородцева. Свердлов выделился в руководящий эшелон партии между февралем и октябрем 1917 года, когда он проявил необычайную активность и настойчивость в проведении ленинской линии. Свердлов, кроме отменно зычного голоса, не обладал выдающимися ораторскими способностями, как Троцкий, не претендовал на роль ведущего теоретика партии, подобно Бухарину, но оказался весьма способным и фантастически работоспособным организатором. Личные его качества были выше всяких похвал. Данишевский вспоминал, что когда 5 июля 1918 года во время вечернего заседания V Всероссийского съезда Советов на одном из ярусов Большого театра у кого-то случайно взорвалась ручная граната, то избежать естественной в таких случаях смертельной паники и давки помогла только абсолютная выдержка председательствующего Свердлова[361]. С VI вплоть до VIII съезда РКП (б) вся текущая и в первую очередь организационно-кадровая работа в партии легла на его плечи. О нем говорили, что он смело мог сказать, что ЦК — это я[362].

Во второй половине 18-го года заседания Центрального комитета были столь редки, что на VIII съезде оппозиция обвинила ЦК в том, что с весны, со времени борьбы с левыми коммунистами, и до декабря 18-го года он спал «непробудным сном»[363]. В это время партийная политика определялась двумя людьми — Лениным и Свердловым; путем единоличных