В целом, сказал в заключение президент, он лично считает, что в предстоящие до предвыборной кампании месяцы „можно совершить прорыв' в советско-американских отношениях.

В личном плане я согласился с такой его оценкой. Одновременно я посоветовал Москве подумать о более конкретном ответе насчет встречи.

Надо сказать, что в американском руководстве, включая высший эшелон госдепартамента, в это время разгорелись споры в отношении приоритетов во внешней политике США: СССР или Китай? Просматривалось два „лагеря'. Одни склонялись к тому, чтобы сделать приоритетной договоренности с СССР, учитывая роль СССР и США в мире. Другие выступали за первоочередную активизацию отношений с Китаем, ибо это может помочь скорее закончить войну во Вьетнаме, а также оказать соответствующее давление на СССР, поскольку Москва вряд ли захочет иметь натянутые отношения и с Вашингтоном, и с Пекином.

Об этом мне рассказывал в середине июня Томпсон, который продолжал быть советником Белого дома. По его впечатлению, на основании бесед с президентом, последний стремился держать пока открытыми обе возможности. Однако решался этот вопрос в глубокой тайне на уровне Никсон — Киссинджер.

Накануне предстоящей продолжительной „ознакомительной' поездки Киссинджера в Южную и Юго-Восточную Азию (фактически главной его целью была негласная поездка в Пекин, но он тщательно скрывал это) у меня состоялась с ним длительная беседа. В ходе этой встречи помощник президента оптимистично говорил в отношении завершения переговоров по Западному Берлину. Он высказал готовность США предложить на переговорах по ПРО полную ликвидацию систем противоракетной обороны в обеих странах, такая возможность заложена в инструкциях для американской делегации, если мы с этим согласны, сказал он.

К сожалению, это предложение по ПРО не нашло благоприятного отклика в Москве, ибо такая система уже строилась вокруг нашей столицы. Однако это была еще очень несовершенная система и отказ от нее позволил бы кардинальным образом решить одну из важнейших проблем разоружения: полный отказ от ПРО. Достаточно вспомнить Дальнейшую динамику развития этого вопроса вплоть до „звездных войн' Рейгана, чтобы понять, какая важная возможность была упущена нами.

После нескольких напоминаний я получил, наконец, из Москвы (5 июля) ответ Советского правительства относительно встречи в верхах. Поскольку Киссинджер был в отъезде, это сообщение было передано Белому дому через его заместителя генерала Хейга, который сказал, что это „хорошее известие' он срочно доложит президенту и Киссинджеру.

Суть ответа сводилась к следующему: реально условиться о каком-то взаимоприемлемом конкретном сроке ближе к концу текущего года например, в конце ноября или в декабре. Окончательный срок встречи можно было бы уточнить дополнительно.

Наш ответ уже не мог существенным образом повлиять на решение Никсона совершить поездку в Пекин и на его намерение, как только будет получено подтверждение от Киссинджера, опубликовать об этом специальное сообщение, умышленно оставив общественное мнение и Москву в догадках: как же быть с Советским Союзом?

Надо признать, что Москва была в полном неведении относительно этого решения Никсона; оно было строжайшим секретом президента и Киссинджера. Советское правительство в этот момент вообще не думало о такой возможности, учитывая давние плохие отношения США с Китаем после прихода там к власти коммунистов. Москва, конечно, ничего не знала, когда решала вопрос о встрече на высшем уровне с Никсоном. Тем большим было замешательство в Кремле, когда стало известно о предстоящей поездке Никсона в Китай.

15 июля в 9 часов вечера меня неожиданно пригласили в Белый дом для срочного разговора по правительственному телефону с Киссинджером, который после возвращения из Азии находился с президентом в его калифорнийском доме в Сан-Клементе.

Помощник президента сказал, что через час по телевидению выступит Никсон, который сообщит, что Киссинджер посетил Пекин с 9 по 11 июля, где встречался с Чжоу Эньлаем. В результате этой встречи Чжоу Эньлай от имени правительства КНР пригласил президента Никсона, в ответ на его пожелание, посетить Китай до мая 1972 года. Президент „с удовольствием' принял это приглашение.

Все это Киссинджер говорил с заметным удовольствием, явно давая понять, что мы своими задержками с ответом президенту относительно его поездки в Москву дали китайцам возможность тактически нас переиграть. Что же, в душе я был с этим согласен.

Киссинджер сказал далее, что Никсон просил передать его личное устное обращение к Советскому правительству. (Это была явная попытка Никсона нейтрализовать неблагоприятное впечатление, которое произвело в Москве неожиданное известие о его предстоящей поездке в Китай.)

„Правительство СССР, — говорилось в обращении, — знает последовательность событий, которые предшествовали объявлению, сделанному президентом 15 июля (о поездке в Китай). Правительство США неоднократно указывало на приоритеты своей внешней политики. Президент хочет снова подтвердить содержание и дух высказываний о советско-американских отношениях, которые д-р Киссинджер сделал послу Добрынину в Кэмп-Дэвиде 8 июня и вновь 30 июня. Правительство США хотело бы продолжить и даже ускорить процесс, который был предметом обсуждения в ходе этих бесед. Заявление (сделанное президентом в связи с поездкой в Китай) не направлено против какой-либо страны. Любой поворот вспять последних позитивных тенденций имел бы, конечно, серьезные результаты для обеих стран. Президент очень надеется, что Правительство СССР изберет путь проведения совместно с США политики поощрения и ускорения позитивного развития событий в их отношениях, проявившейся в последние месяцы'.

Затем Киссинджер сказал, что президент хотел бы высказать дополнительно некоторые личные комментарии мне, как послу.

„Весьма важно, — подчеркивалось в комментариях президента, — чтобы Ваше правительство не интерпретировало бы неправильно значение этого события и чтобы обе наши страны продолжали совместно работать над всеми вопросами, которые мы обсуждали и обсуждаем в последнее время.

Вы, г-н посол, знаете лучше, чем кто-либо другой, об усилиях, которые мы предпринимали в течение последних двух лет, чтобы добиться прогресса, в частности, сделать приоритетным вопрос о встрече лидеров обеих стран.

Недавнее решение Ваших руководителей отложить нашу встречу побудило меня решить вопрос о встрече с китайцами. Эта договоренность (о встрече с китайцами) ничего не меняет в советско- американских отношениях. Перед нами сейчас два возможных пути. Мы можем продвигаться достаточно быстро вперед по различным вопросам, которые обсуждаются между нами. Настоящим мы подтверждаем такую нашу готовность. Другой путь — путь мучительной переоценки наших отношений. Мы готовы следовать любым путем. Но мы предпочли бы следовать проводимому сейчас курсу'.

Чувствовалось, что Никсон в душе все же побаивался резкой советской реакции и старался заранее ее максимально самортизировать. В этом же направлении действовал и Киссинджер.

Вернувшись из Сан-Клементе, Киссинджер пригласил меня 19 июля на обед с ним вдвоем в Белом доме. Он явно хотел оправдать американо-китайскую договоренность относительно визита Никсона в Пекин, хотя я умышленно сам не поднимал этот вопрос.

Смысл его высказываний вновь сводился к тому, что эта договоренность не направлена против интересов СССР. При этом он делал упор на то, что Никсон уже давно и несколько раз поднимал вопрос о встрече с советскими руководителями, но они до сих пор тянут с конкретным ответом (против этого мне было трудно что-либо возразить).

Киссинджер рассказал о некоторых деталях своей поездки в Пекин. По его словам, Чжоу Эньлай сам пригласил Никсона приехать в Китай для встреч с Мао Цзэдуном и другими китайскими руководителями, но просил, чтобы публичное сообщение выглядело бы как обращение Никсона с предложением приехать в Пекин. Иначе у китайского руководства будет „много трудностей'.