резонно возражал, что тогда в целом терялся смысл встречи с советским министром. Их упорный спор решил Рейган. Он заявил, что надо все-таки начинать обмен мнениями с СССР. Пусть этим и занимается госсекретарь Шульц, но он „не должен что-либо отдавать'.

Поэтому на переговорах с Громыко Шульц не хотел себя связывать какими-либо четкими формулировками по космосу, имея в виду объявленную Рейганом программу СОИ. Он был также против увязок хода переговоров по космическим и ядерным вооружениям. Обсуждение всех этих вопросов, особенно официального текста заключительного заявления, проходило в довольно напряженной обстановке (я участвовал в этом). В конце концов, был найден компромисс. Громыко, проявив завидную настойчивость, добился в значительной степени выполнения имевшихся у него инструкций.

По окончании встречи министров было оглашено совместное советско-американское заявление, в котором, в частности, говорилось: „Стороны согласны в том, что предметом переговоров будет комплекс вопросов, касающихся космических и ядерных вооружений — стратегических и средней дальности, — причем все эти вопросы будут рассматриваться и решаться во взаимосвязи. Целью переговоров будет выработка эффективных договоренностей, направленных на предотвращение гонки вооружений в космосе и ее прекращение на Земле (подчеркнуто мною. — А.Д.), на ограничение и сокращение ядерных вооружений, на укрепление стратегической стабильности. Переговоры будут вестись одной делегацией с каждой стороны, разделенной на три группы. В конечном итоге, по мнению сторон, предстоящие переговоры, как и вообще усилия в области ограничения и сокращения вооружений, должны привести к ликвидации ядерного оружия полностью и повсюду'.

Этой совместной формулировкой было положено начало новым важным переговорам между СССР и США по трем ключевым направлениям ядерных и космических вооружений. Правда, американская сторона после встречи в Женеве попыталась „подправить' эту формулировку, делая упор лишь на наиболее выгодные для себя части. Вопрос о космосе при этом ею фактически замалчивался. Поэтому между сторонами шла полемика по интерпретации достигнутой договоренности.

Первый заместитель госсекретаря Дэм рассказал мне, что выбор руководителей американской делегации на предстоящих переговорах по трем группам вопросов (Кампельман, Тауэр и Глитман) был сделан лично Рейганом из списка лиц, рекомендованных Шульцем, Уайнбергером и Макфарлейном.

Окончательный выбор в пользу Кампельмана был сделан, когда Рейган прочитал его статью (написанную совместно с Бжезинским), которая всячески пропагандировала СОИ и критиковала СССР (как в свое время статья Киркпатрик по Латинской Америке побудила президента назначить ее представителем США в ООН).

Главой советской делегации был назначен посол В.Карпов, который одновременно должен был представлять советскую сторону в одной из групп на переговорах; две другие группы возглавляли послы Ю.Квицинский и А.Обухов.

Тем временем Уайнбергер в интервью заявил, что никаких изменений в позиции администрации после женевской встречи министров не произошло. Он утвердительно ответил на вопрос, собираются ли США продолжать испытания противоспутникового оружия. Заявил также, что у администрации нет намерения или желания останавливать исследовательские работы по программе СОИ.

Все это звучало не очень обнадеживающе перед началом важных советско-американских переговоров в Женеве.

В конце января я обедал с Дэвидом Рокфеллером, который пришел ко мне в посольство с совещания в Белом доме, где группа крупных банкиров и бизнесменов обсуждала „бюджетную стратегию' администрации на текущий год.

Рокфеллер заметил, что, по его мнению, администрация делает не все, что она могла бы сделать в плане выправления отношений с СССР. Он, однако, считает позитивным сам факт, что Рейган вообще пошел на переговоры, а Шульц согласился в Женеве на коммюнике, которое было в своей основе предложено Громыко (об этом банкирам сказал сам Рейган).

Президент вроде хочет все-таки войти в историю как руководитель, который смог договориться с СССР об ограничении вооружений. Не знаю, добавил Рокфеллер, насколько все это соответствует действительности, но такие разговоры можно сейчас услышать от близких к Рейгану людей.

В эти же дни у меня была встреча с новым председателем сенатского комитета по иностранным делам республиканцем Лугаром, который, как я понял, еще в большей степени, чем его предшественник, сенатор Перси, будет поддерживать внешнюю и военную политику администрации. Из беседы явствовало также, что познания Лугара в области международных отношений пока скудны.

В конце января в Москве и в Вашингтоне было официально объявлено, что СССР и США условились начать 12 марта в Женеве переговоры по ядерным и космическим вооружениям. Однако уже 1 февраля администрация Рейгана направила в конгресс доклад, обвиняющий СССР в нарушении договора по ПРО 1972 года (Красноярская РЛС и некоторые другие случаи)^{28}. Сам выбор момента такой публикации накануне новых переговоров ясно говорил о том, что в администрации по-прежнему не было единого отработанного курса в отношении СССР: то брал верх один аспект, то другой — ему противоположный. Как свидетельствует Шульц, именно в этот момент Уайнбергер стал проталкивать в администрации новую идею: США должны отказаться от договора по ПРО, используя предусмотренное этим документом предварительное шестимесячное уведомление о таком решении.

Осуществление идеи Уайнбергера, конечно, пустило бы под откос еще не начавшиеся переговоры, а также вызвало бы большое недовольство у союзников США и в американском конгрессе. Хотя эта идея не — была реализована, но продолжала оставаться миной замедленного действия, влиявшей на поведение администрации и лично президента.

Любопытное суждение о поведении администрации высказал мне в начале февраля сенатор- демократ Пелл (старший среди демократов в комитете по иностранным делам).

Он заявил, что может в определенной степени уподобить нынешнюю тактику администрации в военных вопросах „методам печально известного Джо Маккарти'. За годы пребывания у власти, пояснил сенатор, администрации Рейгана, и в первую очередь самому президенту, удалось создать в стране, да и в стенах Капитолия климат, очень смахивающий на эпоху маккартизма, когда дело касается военного бюджета.

Белый дом и Пентагон превратили военный бюджет в символ „безопасности', „патриотизма' и „решимости противостоять советской угрозе'. Выступление в пользу хотя бы скромного ограничения темпов роста военных расходов связано с риском тут же быть обвиненным чуть ли не „в предательстве интересов Америки'.

Сам Пелл был настроен в пользу улучшения отношений между США и СССР, в пользу ограничения вооружений. Однако, как и многие другие американские либералы, он был фактически парализован тактикой администрации.

1 марта я был приглашен в конгресс на закрытую для прессы встречу за завтраком с членами созданной в сенате „Группы контроля за ходом советско-американских переговоров' в Женеве. В беседе участвовали: от республиканцев — лидер большинства сенатор Доул, его заместитель — сенатор Стивене, сенаторы Уорнер, Никлс; от демократов — лидер меньшинства сенатор Бэрд, сенаторы Нанн, Пелл, Кеннеди, Гор, Мойнихен.

Вначале выступил я, затем последовали вопросы и ответы, перешедшие в оживленную дискуссию (около 2 часов). По ходу дискуссии я спросил сенаторов, на что они надеются в связи с открывающимися переговорами в Женеве, если, по их же собственному мнению, администрация не собирается отказываться от своей программы „звездных войн', а сам сенат, судя по всему, не знает толком, что можно сделать для предотвращения такого опасного переноса гонки вооружений в космос.

В своих ответах они в основном высказывали „надежду', что администрация все же в ходе переговоров может пойти на определенные подвижки, например, в области противоспутниковых вооружений, а также на некоторые ограничения в области противоракетных вооружений в обмен на согласие советской стороны ограничить наступательные стратегические вооружения. Впрочем, высказывались эти „надежды' сенаторами довольно робко и неуверенно.