оставалась конфронтационной.

В январе я имел длительную беседу со Скоукрофтом, бывшим помощником Форда по национальной безопасности, затем советником Рейгана во время предвыборной кампании. Он по-прежнему был вхож в Белый дом. Рейган назначил его руководителем президентской комиссии, призванной разработать рекомендации о возможном месте базирования новой ракеты „МХ'. Он оставался партнером Киссинджера в созданной ими фирме, которая консультировала транснациональные компании по разным аспектам международной политики. Скоукрофт поддерживал тесную связь с Шульцем (они вместе работали у Никсона) и с Пентагоном со времен, когда он был помощником президента и кадровым военным (сейчас он генерал ВВС в отставке). Мы с ним были хорошо знакомы еще со времен Никсона и Форда.

Трагедия Рейгана в том, сказал он, что ему неоткуда получить убедительный и дельный совет о том, как вести дела с СССР, особенно в вопросах, касающихся контроля над ядерными вооружениями (главные советники Кларк, Мис, Дивер и Бейкер, а также Уайнбергер, Икле и Перл настроены крайне отрицательно на этот счет). К сожалению, пока не чувствуется влияние Шульца на президента в вопросах ядерного разоружения. Фактически первую скрипку в определении позиции США на этих переговорах играет Уайнбергер со своей командой в тандеме с помощником президента Кларком, который сам плохо разбирается в вопросах разоружения.

Мирное наступление, начатое новогодним выступлением Андропова, сказал Скоукрофт, вызвало некоторую суматоху в высших эшелонах власти в Вашингтоне. Уайнбергер считает, что это лишь пропагандистская акция. В госдепартаменте придерживаются другого мнения, там считают, что СССР будет готов пойти на соглашение с Рейганом, если оно будет носить компромиссный характер. Сам Рейган не поощряет дискуссию внутри администрации по этому вопросу. Его устраивает нынешняя позиция США.

Буш, по словам Скоукрофта, по существу, единственный человек в Белом доме, который неплохо разбирается в деталях проходящих переговоров с СССР и который не очень отягощен антисоветскими взглядами. Работа в ООН и ЦРУ, а также в целом достаточно реалистичное восприятие мира помогают вице-президенту разбираться в международных делах. Однако сейчас у него есть один сильный субъективный недостаток: он опасается настроить Рейгана против себя или вступить с ним в серьезные споры, зная упрямство президента, так как во многом политическое будущее самого Буша зависит от Рейгана. Вот почему Буш лавирует в сложной обстановке в Белом доме и стремится сохранить расположение Рейгана, хотя по многим вопросам, насколько знает Скоукрофт, Буш с ним „в душе' не согласен.

Говоря о нынешнем настрое умов в Белом доме, Скоукрофт уверенно сказал, что сам он исключает возможность скорой советско-американской встречи на высшем уровне.

В конце января я завтракал с Шульцем. Он сразу заявил, что до встречи со мной у него была 'беседа с Рейганом, который просил передать советскому руководству о его действительной готовности вести дело — в условиях взаимности — к улучшению отношений между двумя странами. Недавнее заявление президента (в послании конгрессу „О положении страны') о том, что США готовы к позитивным изменениям в этих отношениях, на самом деле отражает его умонастроение. Сейчас обе стороны более активно вовлечены в обмен мнениями и на различных форумах, на которых обсуждаются важные вопросы — ограничения стратегических и европейских ядерных вооружений, вооруженных сил и вооружений в Центральной Европе и др.

Президент и он, Шульц, считают, что обеим странам следовало бы приложить дополнительные усилия в поисках договоренностей на этих форумах. Одновременно они считают целесообразным, не подменяя соответствующие делегации, обсуждать эти вопросы время от времени и на других форумах (госсекретарь — советский посол, Громыко — американский посол, встречи министров, а потом, может быть, и в верхах).

Все это госсекретарь говорил в общей форме. Я подтвердил нашу готовность на любые формы диалога.

На мой вопрос, что конкретно вкладывают Рейган и госсекретарь в высказанный президентом тезис о готовности „к позитивным изменениям' в советско-американских отношениях и какие у них есть конкретные соображения в развитие этого тезиса, Шульц не дал прямого ответа, отметив лишь, что они лично будут следить за ходом переговоров. Госсекректарь явно избегал предметного разговора на эту тему, сославшись на проводимую им „инвентаризацию' всех проблем, по которым шли переговоры или обмен мнениями, но затем часть из них застопорилась. Договорились продолжить этот разговор.

От моих бесед с Шульцем в начале 1983 года у меня складывалось двойственное впечатление. С одной стороны, это был собеседник, вроде стремившийся к некоторой нормализации советско-американских отношений и обдумывавший пути к этому. Не было у него и идеологической одержимости, мешавшей нормальному обсуждению с ним проблем. С другой стороны, пока все его высказывания сводились в основном к общим рассуждениям и пожеланиям. От конкретного диалога по конкретным вопросам он упорно уклонялся. Не было у него соответственно и видимого стремления установить конфиденциальный канал между руководством обеих стран, как это бывало при прежних администрациях. Судя по всему, ни он, ни сам Рейган не испытывали в этом потребности, поскольку у них не было желания (во всяком случае, на том этапе наших отношений) вести конфиденциальный обмен мнениями. Обычные дипломатические каналы вполне их устраивали.

Показательно, что именно при Шульце была отключена прямая телефонная связь между мною и госсекретарем, которая была установлена еще при президенте Никсоне и действовала почти десять лет. Это решение Шульца (несомненно, с одобрения Рейгана) реально символизировало стремление администрации отказаться от всех „пережитков' периода разрядки в советско-американских отношениях.

Как впоследствии стало ясно из мемуаров госсекретаря, он проявлял повышенную осторожность в завязывании какого-либо диалога с советской стороной. Чуть ли не каждый разговор со мной он согласовывал с президентом (окружение президента в Белом доме, а также Уайнбергер и директор ЦРУ Кейси были решительными противниками какого-либо улучшения отношений с СССР). Видимо, поэтому обсуждение Шульцем со мной конкретных проблем проходило таким черепашьим шагом. Он как бы осторожно пробовал температуру воды: не слишком ли она горяча. Чувствовалось, что госсекретарь в беседах был даже более связан суждениями Рейгана, чем Громыко директивами Политбюро.

Как мы договорились во время нашей последней беседы, госсекретарь и я должны были встретиться 15 февраля для продолжения обмена мнениями о возможных шагах с целью улучшения наших отношений.

Когда в тот день я пришел к нему в 5 часов дня, он неожиданно и многозначительно сказал, что президент Рейган выразил желание переговорить со мной. Я был, разумеется, заинтригован и тут же дал согласие. Затем мы вместе с Шульцем спустились в подвальный гараж госдепартамента и на его автомашине поехали в Белый дом. Был необычно морозный и снежный день для Вашингтона. На улицах было мало прохожих.

Мне бросились в глаза некоторые элементы таинственности или, вернее, желания не афишировать