Аллену. Как-то жена Рейгана, с которой Хаммер установил хорошие отношения, участвуя во всех ее начинаниях по сбору средств в деловом мире, показала ему докладную записку Аллена президенту Рейгану.

В этой записке Аллен предостерегал президента против слишком тесного общения с Хаммером и приглашений его в Белый дом, так как, утверждал Аллен, Хаммер является „негласным агентом КГБ', хотя прямых доказательств у него нет. Рейган, по словам жены, посмеялся насчет „сверх подозрительности' Аллена и оставил этот донос без последствий. Больше того, он назначил Хаммера (за его пожертвования в фонд избрания президента) на почетную должность координатора — от имени Белого дома — всех работ в США по борьбе с раковыми заболеваниями.

Аллен, как помощник президента по национальной безопасности, по своему общему профессиональному уровню заметно уступал своим предшественникам — Киссинджеру и Бжезинскому. Впрочем, он, видимо, неплохо вписывался в общую команду Рейгана.

Через день после беседы с ним у меня была неофициальная встреча со Стесселем. Он по ходу беседы, по существу, признал, что в администрации сейчас серьезно не изучают советские инициативы, выдвинутые на XXVI съезде партии и в письме Брежнева Рейгану. Главное тут в том, признал он, что у президента Рейгана „другие приоритеты': сначала программы по экономике и вооружению, укрепление связей с союзниками и друзьями США, а уж затем возможные переговоры с СССР. Немалую роль в действиях Рейгана и Хейга играет „психологический фактор' — желание утвердить себя перед всем миром и общественным мнением США как „новых энергичных и твердых руководителей, восстанавливающих роль США в качестве лидера свободного мира'. Отсюда — немало „излишней риторики, которая никак не помогает тем, кто работает в области советско-американских отношений'. Стессел признал антисоветскую предубежденность Рейгана. Очень часто по ходу выступлений он отходит от подготовленного текста, и начинается его собственное антисоветское „творчество'. Особенно когда имеется подходящая аудитория. Госдепартамент тут бессилен.

Дуайеном (старшиной) дипломатического корпуса в Вашингтоне очень долгое время был Севилья Сакасса, посол Никарагуа в США с 1943 года (когда еще Громыко был там послом). Человек он был жизнерадостный, дружелюбный, и так как он не был очень обременен официальными делами (он был зятем пожизненного диктатора Сомосы, у которого были отличные отношения с США), то охотно, как дуаейн, посещал все протокольные мероприятия во всех посольствах. Неожиданная революция в Никарагуа лишила его поста посла, и он скоро исчез, прихватив, как утверждал его преемник, деньги посольства. Одновременно эта революция сделала меня главой дипкорпуса в Вашингтоне, так как я был вторым послом по длительности пребывания в американской столице.

У меня сразу возникли две проблемы. Во-первых, у меня просто не было времени ходить на все приемы в разных посольствах. В Вашингтоне было более 150 посольств, каждое из них устраивало по крайней мере один прием по случаю национального праздника, не говоря уже о приемах по другим поводам. Короче, не проходило и дня без какого-либо протокольного мероприятия. Во-вторых, как глава дипкорпуса, я должен был присутствовать на официальных церемониях в Белом доме, когда туда прибывали главы других государств. Однако нередко приезжали главы таких государств, с которыми у СССР были плохие отношения или совсем не было дипломатических отношений. Формально это не затрагивало моего статуса, как главы дипкорпуса, но все-таки порой было просто неуютно присутствовать на таких церемониях. Но главное, именно на них президент Рейган в своих приветственных речах не забывал критиковать Советский Союз, его политику и идеологию. Для него это становилось чуть ли не ритуалом. Выслушивать все это мне, советскому послу, было совсем ни к чему.

Поэтому я договорился с госдепартаментом (который проявил понимание деликатности такой обстановки для меня), что когда в Вашингтон приезжали главы заведомо недружественных нам государств или когда госдепартамент заранее знал, что в приветственной речи Рейгана будет немало колючих фраз в адрес СССР, то я просил посла Швеции, второго по старшинству посла, подменять меня. Так мы успешно „взаимодействовали' все время.

На посту дуайена я был участником многих интересных событий. Помню, в Вашингтон приехал папа Иоанн Павел II с официальным визитом. В посольстве Ватикана был устроен прием для дипкорпуса. Послы собрались в большом зале посольства, а затем по очереди входили в небольшой зал, где их принимал папа.

Как глава дипкорпуса, я был первым. Мне было известно, что папа римский неплохо понимает русский язык, поэтому спросил его по-английски, на каком языке он предпочитает говорить. Он ответил: давайте я буду говорить по-польски, а Вы по-русски. После краткого разговора он довольно неожиданно спросил, не буду ли я возражать, если он благословит меня как посла великой страны и пожелает успехов в укреплении мира на Земле (он, конечно, знал, что все советские послы были тогда членами коммунистической партии, т. е. предполагалось, что все они атеисты).

Я ответил, что с удовольствием приму его благословение во имя названной им великой цели. Думаю, что я был единственным советским послом за всю историю нашей дипломатической службы, которого лично благословил папа римский.

В Москве росло раздражение по поводу того, что с Рейганом не удалось установить доверительного диалога. Пости все личные письма Рейгана Брежневу (за исключением самых первых), попадали затем на страницы американской прессы в соответствующем пропагандистском оформлении. Не было и конфиденциального канала, как это бывало при других администрациях, поскольку Рейган не видел в этом нужды. Все шло по официальным каналам через госдепартамент. Больше того, когда Громыко приехал на Генеральную Ассамблею ООН, то он не получил традиционного приглашения от американского президента приехать в Вашингтон для беседы с ним. А у Громыко было специальное поручение Политбюро лично высказать президенту нашу оценку состояния отношений с новой администрацией. Но он не смог этого сделать.

30 сентября Политбюро специально обсудило вопрос о переписке с Рейганом. На заседании отмечалось, что американцы пытаются-в выгодном для себя свете обыграть факт направления президентом США 22 сентября послания Брежневу, содержание которого сразу же предали гласности.

Соответствующую работу они проводят и через свои посольства за рубежом. В этой связи Политбюро сочло целесообразным довести до сведения руководства социалистических стран, а также некоторых нейтральных государств нашу оценку как самого послания Рейгана, так и той явно пропагандистской кампании, которую затеяли вокруг него США. В своем обращении к дружественным странам Советское правительство указывало, что „содержание послания президента преподносится американцами в тенденциозной форме, явно рассчитанной на то, чтобы создать впечатление конструктивного подхода администрации США к отношениям с СССР. Одновременно распространяются спекуляции, что в противоположность этому советская сторона ведет „жесткую линию'. Все это вынуждает нас разъяснить, как в действительности обстоит дело с посланием президента США'.

Следует иметь в виду, что особое возмущение в Москве вызвало то обстоятельство, что администрация Рейгана в погоне за пропагандистскими дивидендами стала использовать советско- американскую переписку на высшем уровне, организуя „утечки' в прессу надлежащим образом подготовленной информации. До сих пор, при всех предыдущих администрациях, такая переписка не предавалась гласности. Сам Кремль строго придерживался этого правила. Шаги администрации, конечно, не укрепляли доверия между руководством обеих стран и значительно обесценивали личную переписку на высшем уровне.