покушения и куда президент мог и не доехать. Ему здорово повезло, что ближайший гражданский госпиталь оказался одним из немногих, который располагал первоклассной службой реанимации. Когда Рейгана привезли в госпиталь, он потерял сознание и наступило опасное состояние шока, серьезно затруднившего дыхание. Лишь экстренное вмешательство высококвалифицированных специалистов помогло предотвратить возможную трагедию.
По ходу нашей беседы Анненберг заметил, что Рейгану придется еще преодолеть сильную психологическую предубежденность против переговоров с СССР. Он считает, что русские могут его перехитрить, если за ним не будут стоять мощные вооруженные силы.
25 апреля Хейг сообщил мне, что у него есть поручение Рейгана передать сразу два письма Брежневу. Одно является как бы официальным ответом на последнее письмо Брежнева. Другое написано самим Рейганом от руки, а не на машинке, в нем „он хотел бы в личной форме поделиться некоторыми своими мыслями с советским руководителем'.
Отвечая на вопрос, чем руководствовался Рейган, направляя сразу два письма, Хейг сказал, что проект первого письма был подготовлен госдепартаментом. Отдавая его Хейгу, президент одновременно вручил второе письмо, которое он сам написал, начав его, когда еще был в госпитале. По мнению Хейга, президент захотел по возможности оторваться от нынешних конкретных проблем, которые еще нуждаются в детальном изучении и которые достались ему в наследство, а не являются результатом его собственных действий, и посмотреть на советско-американские отношения философски, пошире, имея в виду постоянный поиск возможностей их улучшения. Рейган откровенно изложил свои мысли и свое видение мира. В этом особенность второго письма президента.
В личном письме Рейгана проводилась мысль — в историческом плане — о неизменной доброй воле Америки в международных делах; он ссылался, в частности, на период сразу после второй мировой войны, когда у СССР не было еще атомной бомбы, а вся страна была разрушена войной. США не воспользовались тогда свои превосходством, когда их никто не мог бы остановить, чтобы захватить чужие территории. На этом фоне последующая советская политика, в изложении президента, выглядела иной. Если бы изменилась политика СССР, то обе страны могли бы вместе взаимодействовать. Это письмо Рейгана держалось администрацией в секрете. Ближайшее окружение президента считало его „наивным'.
Ответ Брежнева на личное письмо президента я вручил Хейгу 27 мая. Привожу его достаточно полно, поскольку оно было одним из ключевых вначале их переписки. Оно было продуктом коллективного решения всего Политбюро.
„Уважаемый г-н президент! Я тщательно обдумал Ваше личное письмо мне и хочу ответить на него в таком же личном и откровенном плане.
Как и Вы, я помню о нашем с Вами кратком разговоре на приеме у президента Никсона в „Каса Пасифика' в июле 1973 года… Я обратил внимание, что, вспоминая 1973 год, Вы отмечаете, что достижение мира и доброй воли между людьми не оказалось столь близким, как тогда. И действительно, именно в те годы наши две страны вступили на путь договоренностей, которые знаменовали коренной поворот к лучшему не только в наших отношениях, но и в международной обстановке в целом. Это были годы, когда СССР и США активно и небезуспешно взялись за решение задачи ограничения вооружений, прежде всего стратегических, когда они приступили к совместным поискам решений острых международных проблем, когда плодотворно развивались взаимовыгодные двусторонние связи и сотрудничество наших стран в самых различных областях. Почему же процесс начал давать сбои, а потом приостановился и даже оказался отброшенным вспять?.. И тогда мы вспомним, что еще в то время, когда развитие наших отношений шло по восходящей линии, в США раздавались голоса людей, которым не нравилось такое их развитие, которые упорно стремились затормозить и сорвать этот процесс. В Вашем письме говорится, что после второй мировой войны США обладали способностью добиться мирового господства, но, дескать, сознательно не воспользовались этой способностью. Скажу прямо: вряд ли найдется много людей, которые согласились бы с таким утверждением. На самом деле США сделали максимум, чтобы добиться того, что американские деятели сами называли „Паке Американа'… Но это оказалось за пределами их возможностей — вот в чем дело. Кстати, еще до того, как появилась американская атомная бомба, СССР был в состоянии много сделать, чего он не сделал, сохраняя верность своему слову и уважая союзнические обязательства.
…Ну а если взять самые последние годы, когда отношения между нашими странами стали ухудшаться, и ухудшаться резко, то известно, что „львиную долю' в этот процесс внесла администрация Картера, хотя, скажем прямо, в конечном итоге никаких лавров Картеру это не принесло. Не так ли, г-н президент?
Но почему-то и новая администрация США решила продолжать движение по этому же пути. Попробуйте, г-н президент, посмотреть на происходящее нашими глазами (…военно-политические союзы, военные базы за тысячи километров от США, нацеленные на нашу страну…).
…Главное же, что мне хотелось донести своим письмом, это мысль о том, что мы не ищем противоборства с США, не покушаемся на законные интересы Америки. Мы хотим иного — хотим мира, сотрудничества, чувства взаимного доверия и благожелательности между СССР и США. Мы предлагаем сейчас США и другим западным странам честные конструктивные переговоры, поиск решений практически по всем существующим между нами вопросам — и о сдерживании гонки вооружений, и о ликвидации опаснейших очагов напряженности в различных районах мира, и о мерах укрепления доверия.
…Мы никогда не будем зажигать военного пожара… Хотели бы верить в Вашу личную мудрость также не допускать ничего, что толкало бы мир к катастрофе.
Переписка имеет свои ограничения, личная беседа в этом смысле лучше. В этой связи хочу сказать, что относительно нашей с Вами встречи я также исхожу из того, что она должна быть хорошо подготовлена. К вопросу о сроках ее проведения мы, я полагаю, могли бы еще вернуться в подходящий для обоих нас момент. С уважением, Л.Брежнев. 25 мая 1981 года'.
Хейг внимательно прочитал текст, но от своих комментариев воздержался, сказав, что это письмо должен сперва прокомментировать сам президент.
В целом надо признать, что интересная попытка Рейгана завязать какой-либо личный диалог с Брежневым окончилась безрезультатно. Советское руководство просто не обратило внимания на психологический аспект письма Рейгана, когда он впервые обращался с собственным письмом к коммунисту, Генеральному секретарю ЦК КПСС, что само по себе было для него непростым шагом. Брежнев, не задумываясь, прямо вступил с ним в привычную советско-американскую полемику, которая не могла привести в тот момент к „наведению мостов' между ними. Правда, сам Рейган в своем письме также ничего не сделал в этом направлении, хотя, видимо, и откровенно изложил свои личные убеждения. Оба лидера не смогли настроиться на близкую волну для дальнейшего диалога. Их личная переписка повисла в воздухе. В дальнейшем их письма опять готовились дипломатическими ведомствами в духе существовавших идеологических концепций. „Прорыв' на высшем уровне, фигурально говоря, не состоялся. Больше того, Белый дом стал давать тенденциозные утечки из других писем Рейгана, что обесценивало их конфиденциальность.
На следующий день я передал Хейгу второе письмо Брежнева (ответ на второе, официальное, письмо Рейгана, в котором поднимались конкретные вопросы).
В ответе Брежнева выражалось сожаление, что письмо Рейгана построено на общей посылке об ответственности СССР за существующую в мире напряженность и о советской военной угрозе. Отмечался положительный отклик Рейгана на наше предложение расширить зону доверия на всю европейскую часть СССР, но в то же время западные участники мадридской встречи, включая США, уходили от ответа, что они готовы сделать сами в порядке взаимности. Высказывалась надежда на более конструктивную позицию США по другим вопросам мадридской встречи (в частности, по вопросу о созыве общеевропейской конференции по разрядке и сотрудничеству в Европе и т. п.).
Выражалось сожаление по поводу отрицательного отношения к советскому предложению об установлении моратория на размещение в Европе новых ракетно-ядерных средств средней дальности. Указывалось на то, что фактическое положение (вопреки утверждениям о советском превосходстве) таково, что ядерные вооружения СССР в Европе не превышают совокупного уровня ядерных средств группировки НАТО, и, стало быть, в Европе существует сейчас примерное равенство в соответствующих видах вооружений. Мораторий лишь фиксировал бы сложившееся равенство. Далее кратко говорилось о Польше (США не должны вмешиваться во внутрипольские дела) и об Афганистане (нужен процесс политического
