недавних бесед в Москве с канцлером ФРГ Шмидтом высказалось за начало переговоров, на которых одновременно и в органической связи обсуждались бы как ядерные средства средней дальности в Европе, так и американские ядерные средства передового базирования.

Начать соответствующие переговоры, писал Брежнев, мы могли бы уже сейчас, но к реализации возможной договоренности следует приступить лишь после ратификации договора об ОСВ-2. Поскольку с американской стороны до сих пор нет никакого ответа, у нас не может не создаться впечатление, что правительство США взяло курс на затяжку начала переговоров. Между тем имеющаяся, на наш взгляд, возможность найти взаимоприемлемое решение может оказаться упущенной, перехлестнутой развитием событий.

Но поезд, как говорится, уже ушел. После решения НАТО в декабре 1979 года о развертывании новых американских ракет в Европе (и когда началось уже их размещение) Картер не собирался идти на какие-то компромиссы с Брежневым, тем более в условиях конфронтации из-за Афганистана.

Поэтому на встрече Громыко с Маски (25 сентября) в Нью-Йорке в ходе сессии ООН единственным практическим результатом их беседы была договоренность — как обоюдная дань общественному мнению — о начале новых переговоров по ограничению ядерных вооружений в Европе. Было решено, что представители СССР и США встретятся в Женеве в середине октября для обсуждения этих вопросов (с 17 октября по 17 ноября в Женеве прошел первый раунд таких переговоров; они помогли лучше уяснить позиции друг друга, но не сблизить их).

Показателем плохого состояния советско-американских отношений было и то, что Громыко не получил на этот раз традиционного приглашения приехать в Вашингтон для встречи с президентом.

Между тем администрация делала как бы заявку в плане возможности выправления советско- американских отношений после выборов, если у власти останется Картер. Именно об этом неожиданно заговорил Бжезинский, когда был у меня на обеде за две недели до президентских выборов. Делалось ли это в расчете на какие-то позитивные жесты Москвы накануне выборов, что могло бы повлиять на их исход, или это было фактически признанием администрацией факта, что политика конфронтации с СССР заходит в тупик? Трудно тут дать однозначный ответ. Однако в любом случае это звучало довольно примечательно, особенно в устах Бжезинского.

Утверждение Бжезинского, уверявшего, что они хотят „дать старт' процессу постепенной нормализации отношений, касалось трех направлений, наиболее важных, по его мнению, для такого процесса.

Помощник президента считал, что продолжение переговоров по ограничению стратегических вооружений является основным звеном, взявшись за которое можно вытащить всю цепь советско- американских отношений.

Бжезинский высказал также мнение, что ирано-иракский конфликт грозит превратиться в длительную войну на истощение. А она может закончиться внутренним взрывом в одной из воюющих стран и дезинтеграцией существующих режимов с катастрофической дестабилизацией положения во всем районе, сказал он. Если же наступит развал одного из воюющих государств, то очень важно будет сохранить взаимопонимание между СССР и США, чтобы никто не поддался искушению получить одностороннюю выгоду в такой сумятице.

Третьим важным направлением после выборов оставался, по словам помощника президента, афганский вопрос. Им впервые было заявлено, что США „не связывают' его с переговорами по стратегическим вооружениям, которые должны будут продолжаться. Но нерешенность этого вопроса неизбежно продолжает влиять на другие аспекты наших отношений.

Он сказал также, что они „не настаивают' на замене в Афганистане Кармаля и его режима, хотя и продолжают считать, что его уход на какой-то „почетный пост' и. приход другого лица ускорили бы урегулирование афганской проблемы.

В целом вся эта „программа из 3 направлений' достаточно четко определяла круг стратегических устремлений США. Во второй срок Картер, утверждал его помощник, хотел бы успеть вновь вернуть отношения с СССР в нормальное русло. Для этого было бы хорошо „закрыть' афганский вопрос в течение первого года второго президентства Картера. Однако американские военные эксперты единодушны в своих предсказаниях, что СССР сможет вывести свои войска не ранее, чем через 2 или 3 года, т. е. фактически лишь к концу правления Картера, когда у последнего останется не так уж много возможностей для серьезных действий в отношениях с СССР.

Это беспокоит администрацию с точки зрения перспектив отношений двух стран.

Бжезинский бегло коснулся разных „сценариев', но в них фактически везде исподволь присутствовала одна мысль: вывод советских войск из Афганистана не должен затягиваться на два-три года. Если СССР опасается за судьбу режима Кармаля, то для охраны существующего режима (при условии, что он возьмет на себя обязательства неприсоединившейся страны), видимо, потребуется на какое-то время присутствие войск ООН или войск нейтральных стран по выбору Кабула (если советские войска будут готовы уйти в течение одного года).

Оглядываясь назад, я должен признать, что примерная схема урегулирования афганского конфликта, изложенная Бжезинским, заслуживала с нашей стороны более внимательного рассмотрения. Она могла бы дать старт переговорам. Однако Москва верила еще в возможность победы режима Кармаля. Да и перспектива какой-либо договоренности лично с Картером по Афганистану после всех его акций против СССР никак не импонировала руководящим кругам в Кремле, да и просто не верилось в нее.

Бжезинский далее затронул вопрос об отношении к странам „третьего мира'. Он утверждал, что Белый дом сейчас избавился от тезиса, которого многие годы придерживалась американская дипломатия, будто во всех неблагоприятных для США событиях в указанных странах „обязательно замешан СССР'. Он привел пример: события в Никарагуа или в Сальвадоре.

Я приветствовал это признание помощника президента, заметив, что лучше сделать это поздно, чем никогда.

В отношении Китая он сказал, что Вашингтон и дальше будет развивать с ним взаимовыгодные отношения, но они не собираются продавать ему чисто военное снаряжение. „Не может быть и речи о заключении какого-либо американо-китайского военного союза'.

В целом Бжезинский прямо не противопоставлял Рейгана Картеру, но общий смысл его высказываний за две недели до выборов по существу впервые ясно сводился к тому, что при втором сроке президента Картера советско-американские отношения можно будет все же выправить, хотя это окажется нелегким делом. При этом подразумевалось, что Москва тем временем не предпримет ничего, что могло бы ухудшить предвыборное положение Картера.

В это же время в преддверии выборов своеобразную заявку в плане перспектив развития советско- американских отношений в случае победы Рейгана сделал сам претендент в президенты от республиканской партии через Киссинджера. Бывший госсекретарь, с которым я поддерживал дружеские отношения, посетил меня 22 октября. Киссинждер сказал, что пришел с ведома Рейгана, с которым он накануне имел длительную беседу наедине. По его словам, республиканцы уверены в победе, хотя побаиваются какой-нибудь неожиданности в последние дни, которая могла бы сильно помочь Картеру, например, решение вопроса о заложниках. Рейган согласен с соображениями Киссинджера, что следует развивать отношения с СССР в случае его победы. Он хотел бы, чтобы об этом было негласно передано в Москву.

Рейгану как будущему президенту, сказал далее Киссинджер, нельзя вести дела с СССР по сценарию,