предприниматься не будет. Так во всяком случае Вэнс понял президента. Но твердых гарантий на этот счет Вэнс дать не может. Картер слишком эмоционален и поддается влиянию со стороны.

Вэнс сказал, что будет постоянно жить в Нью-Йорке и вернется к прежней юридической практике. Он обещал Картеру, что готов негласно высказывать ему свою точку зрения по важнейшим вопросам международных отношений. Не знаю, добавил с горькой усмешкой уходящий госсекретарь, захочет ли, однако, президент интересоваться моим мнением в будущем.

Вэнс тепло отметил, что ценит деловое сотрудничество и хорошие личные отношения, которые установились у меня с ним в эти годы.

Поблагодарив, я искренне ответил ему тем же. С ним у меня действительно сложились дружественные отношения, хотя это и было непросто в период напряженности международных отношений. Пожалуй, в истории советско-американских отношений было немного госсекретарей, которые так добросовестно, без большого шума и рекламных жестов делали столь нужное дело, добиваясь выправления этих отношений.

Вскоре было объявлено о назначении новым госсекретарем сенатора Маски. Правда, пробыл он на этом посту недолго, менее года.

В эти же дни у меня был Уотсон, американский посол в Москве. Он прилетел всего на пару дней, чтобы разобраться, что послужило причиной ухода Вэнса. Сам Уотсон хотел подать в отставку вместе со своим другом Вэнсом, так как не видел для себя никаких перспектив для плодотворной работы в Москве.

Посол доверительно сообщил о трудностях, с которыми он сталкивается при установлении контактов в Москве: в связи с афганскими событиями Белый дом запретил ему проводить какие-либо завтраки или ужины с высокопоставленными официальными лицами, если при этом к тому же участвуют несколько человек. Указанный „бойкот' не распространяется лишь на старших сотрудников МИД, с которыми посольство поддерживает рабочие контакты.

В конце концов, он согласился с просьбой Вэнса побыть на своем посту до конца года (т. е. до президентских выборов). Вэнс опасался, что смена доброжелательного Уотсона каким-либо ставленником Белого дома может еще больше ухудшить отношения.

Бывший госсекретарь Вэнс пригласил меня с женой (8 июня) к себе домой на семейный прощальный ужин. После ужина мы уединились с ним для беседы. В целом это было взаимное признание в дружественных чувствах и доверительных отношениях, которые сложились между нами. Мне, откровенно говоря, было действительно жаль, что человек такого калибра покидает администрацию США в сложный период.

Мне бросилось в глаза, что по ходу беседы Вэнс практически — причем отнюдь не из вежливости — не возражал против нашей критики в адрес администрации, а порой и соглашался с этой критикой. Он не скрывал своего критического отношения к курсу, которому следует Картер в советско-американских делах, хотя и избегал прямо называть его по имени.

Судьба советско-американских отношений очень тревожила Вэнса. Вначале — с осени прошлого года — ему казалось, что тактика Белого дома в этой области в значительной степени временно окрашивалась предвыборными соображениями: президент считал, что в сложившейся обстановке антисоветская риторика поможет его кампании. Однако сейчас Вэнс пришел к выводу, что дело обстоит сложнее, ибо речь идет, по существу, об отказе от политики диалога и договоренности с СССР и переходе к длительной конфронтации с ним. Короче, и после выборов, если победит Картер, эта политика сохранится, во всяком случае пока советские войска находятся в Афганистане. Так по крайней мере в своем окружении президент излагал позицию администрации в отношении СССР.

Я, продолжал мой собеседник, разумеется, не одобряю ввод советских войск в Афганистан. Но я реалист, ибо бывают ситуации, когда великая держава не может поступить иначе. Значит, надо искать взаимные пути выхода, а не проводить курс голой конфронтации.

Бывший госсекретарь согласился, что политика администрации в отношении Пекина является, пожалуй, одним из наиболее опасных элементов ее нынешнего внешнеполитического курса. Вначале эта политика разрабатывалась не как самостоятельный элемент внешней политики США, а проводилась под углом зрения ответного „раздражителя в отношении русских' в качестве реакции на „их экспансию в Африке и Азии'. Теперь это становится курсом политики.

Использование „китайской карты' против СССР президенту казалось полезным и с точки зрения предвыборной кампании, в которой вообще — в силу известных причин — преобладают враждебные СССР тона. Однако Вэнса с самого начала беспокоило, как бы эта „китайская карта' из области эмоций, как двигателя такой политики, не перешла в область продуманной долгосрочной политики США, которая сохранится и после выборов. Пока Вэнс был госсекретарем, он, по его словам, постоянно предупреждал президента против опасности такого курса, ибо китайцам доверять нельзя. Президент вроде соглашался с ним, проявляя некоторую сдержанность. Сейчас, наблюдая за быстрым сближением Вашингтона с Пекином, Вэнс больше не уверен, что президент будет проявлять сдержанность в этом вопросе, в том числе в военном и в политическом сотрудничестве.

Насколько я знаю, добавил он, даже в самые лучшие времена разрядки не существовало такого широкого и доверительного обмена мнениями между СССР и США по политическим и военным вопросам, которые сейчас складываются между США и Китаем. Это тревожит меня, тем более что и в этом случае некоторые его помощники (Бжезинский) убедили президента в том, что такая линия обещает наибольший успех в афганских делах.

Касаясь договора об ОСВ-2, Вэнс выразил серьезные опасения, что если в 1980 году договор не будет ратифицирован — а дело идет к этому, — то он вообще повиснет в воздухе. Потребуются дополнительные переговоры, а они могут затянуться надолго. Он заявил, что считает подписание договора одним из главных достижений на посту госсекретаря.

Отметив, что он возвращается в свою прежнюю юридическую фирму, Вэнс пошутил, что теперь переходит из „профсоюза низко оплачиваемых' министров иностранных дел в категорию „солидных людей'. Зарабатывать Вэнс сейчас будет раза в три-четыре больше, чем на посту госсекретаря, где его годовая зарплата составляла 67 тыс. долларов.

Расстались мы с ним очень тепло. Он был и остается человеком широких взглядов, что особенно важно в вопросах внешней политики. Впрочем, ему было нелегко в обстановке жесткой внутриполитической борьбы и интриг, характерных — как он сам признавал — для Вашингтона.

Первая встреча Громыко с новым госсекретарем Маски состоялась (16 мая) в Вене в связи с 25-й годовщиной подписания Государственного договора, восстановившего независимость Австрии.

Свои впечатления от встречи с Маски Громыко позже характеризовал на Политбюро как еще одно подтверждение того, что администрация Картера ведет дело к усилению напряженности в мире, обострению советско-американских отношений и углублению расхождений между СССР и США по проблеме ядерного оружия.

В сложившейся ситуации в Москве стали активно обсуждать, как путем компромисса найти выход из тупика, в котором оказались переговоры по ограничению ядерных вооружений в Европе в связи с американскими планами развертывания там ядерных ракет средней дальности. Характерно, однако, что главный вопрос, который ставил Картер — вывод советских войск из Афганистана, — по-прежнему активно не обсуждался в то время в советском партийном и государственном руководстве. Хотя именно это способствовало углублению кризиса в наших отношениях.

Госсекретарь Маски, когда мы встретились после его беседы с Громыко в Вене, сказал, что по возвращении в Вашингтон он долго размышлял над содержанием этой беседы и решил написать личное письмо Громыко, которое он послал через посла Уотсона.

Маски надеялся, что это письмо даст толчок движению, хотя ничего конкретного не предлагал в нем. Тем не менее „выразил разочарование', что реакция Громыко была сдержанной.