На одно из таких торжеств он взял с собой Шлихта. Праздновали день рождения патриарха цехового бизнеса Аркаши Грека, толстого рыжего еврея с поросячьими глазками и большой лысой головой с венчиком жиденьких седых волос.
Когда Шлихт с Психом, одетые в вечерние костюмы, вошли в зал, кто-то невидимый подал знак руководителю оркестра, музыка прекратилась, оркестр заиграл тушь. Все встали. Псих поздравил юбиляра, вручил ему охапку роз и пожелал благополучия и процветания. Все дружно зааплодировали и выпили стоя.
Псих познакомил Шлихта с именинником, представив как своего близкого друга. Шлихт пожал вялую потную руку, покрытую рыжими волосами и унизанную перстнями.
Пили и ели по-русски много и бестолково. Часа через три не было ни одного осмысленного лица. Под конец пригласили девочек, долго плясали и били посуду. Около полуночи начали расходиться. Последними уходили Псих, Грек и Шлихт. В стеклянных дверях ресторана именинник столкнулся с коренастым кавказцем. Аркаша своей тушей заполнил весь проход, и разминуться с ним было абсолютно невозможно. Ни он, ни кавказец не хотели уступать дорогу. Выпитое спиртное придало Аркаше смелости, и он лихо боднул «зверя» животом. Тот не ожидал от Грека такой прыти и, несмотря на спортивную фигуру, оказался на улице. На мгновение он опешил, но потом, упомянув нецензурным словом Аркашину маму, сбил его с ног и начал пинать носками в живот и в пах. Аркаша завизжал, как резаный поросенок. Дождавшись, когда имениннику достанется сполна, Шлихт вмешался в ход событий. Поймав «зверя» левой рукой за плечо, он резко дернул его на себя так, что тот оказался к Шлихту в пол-оборота, и ударил его ножом в живот. Удар был отработанный и точный. «Зверь» захрипел, схватился руками за живот и начал оседать. На белой рубашке стало расплываться алое пятно. Падая на колени, он обвел всех мутным взглядом, как будто в свой предсмертный час хотел запомнить Аркашу и Шлихта и отомстить им с того света.
Тихо простонав: «Ты меня зарезывал»,— он бездыханно упал на асфальт.
— Кажется, влипли,— крикнул Псих.—Быстро в машину.
Шлихт вырвал у пьяного Аркаши ключи и вскочил в его черную «Волгу». Псих затащил Аркашу на заднее сидение, и через минуту они были уже далеко.
— Документы с тобой? — спросил у Шлихта Псих и, получив утвердительный ответ, приказал: — Давай на вокзал.— И уже обращаясь к Греку, выпалил: — Аркадий, мы тебя не знаем, ты нас не знаешь. За «мокруху» нам с нашим багажом дадут по пятнадцать, и я уже не освобожусь. Сгнию у «хозяина». Ты не судимый, деньги есть. Менты прихвачены. Отмажешься.
Не доезжая до вокзала, они вышли из машины и стали прощаться с бледным, протрезвевшим именинником. Пожимая на прощанье его пухлую руку, Шлихт ощутил в ней небольшой «пресс» сторублевок, перетянутый резинкой.
Аркаша, виновато посмотрев Шлихту в глаза, торопливо зашептал:
— Это вам на дорожные расходы.
Взяв билеты, Шлихт с Психом на неделю уехали в Дагомыс.
А через два дня возле Аркашиного особняка остановилась «Волга» с грузинскими номерами. Из нее вышли три мрачных небритых грузина и, позвонив, потребовали хозяина.
Посадив дрожащего, как осиновый лист, Грека в машину, они поехали в неизвестном направлении. По дороге ему никто не сказал ни слова. Аркаша сидел на заднем сиденье между двух абреков ни жив, ни мертв.
Заехав во двор областной больницы, «Волга» затормозила возле хирургического отделения. Сидевший за рулем угрюмый «зверь» медленно повернулся к Аркадию, молча долго на него смотрел и наконец-то промычал:
— Ти знаешь, что такое кровный месть? — И после долгой паузы добавил: — Ми за своего брата Заура всю тваю домавую книгу вирежем.
Затем обезумевшего от страха Аркадия выволокли из машины и повели в хирургическое отделение. Там в отдельной палате забинтованный, бледный, как мел, лежал осунувшийся, похудевший Заур. Когда вошли в палату, он открыл глаза. Увидев Аркашу, он хотел резко вскочить, но, скорчившись от боли, упал на подушки. Братья бросились его успокаивать.
— Нэ трогайте его,— попросил Заур тихим голосом.— Виздоровлю, сам буду его на куски резивать. Он наш род апазорил.
Аркаша лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации. «К ментам обращаться нельзя,— думал он.— Как бы Психа не засветить». Оставался один испытанный способ. Нужно откупиться. Продается все. А что не продается за деньги, продается за большие деньги.
В палату стремительно вошел доктор. Это был седовласый мужчина средних лет в безукоризненно белом халате и очках в золотой оправе.
— Кто вас пустил в реанимацию? Да еще без халатов,— строго спросил он.— Сейчас же выйдите в коридор. Больной в очень тяжелом состоянии.
— Ми его браття,— обьяснил старший «зверь».— Прошу вас, доктор, сдэлайте все возможное. Ми в долгу нэ останемся. Это вам на медикамэнты.
И он протянул доктору толстую пачку сторублевок. Доктор отстранил его руку и тихо произнес:
— Не сейчас. Позже. После полного выздоровления.
При окончательном согласовании суммы откупного присутствовал Псих. Благодаря его вмешательству, сумма была уменьшена вдвое. Вместо запрошенного миллиона рублей «звери» получили всего пятьсот тысяч. Грек, задыхаясь от счастья, долго с благодарностью тряс Психу руку...
Вечером Псих и Шлихт встретились с Зауром в ресторане на окружной. Заур был близким другом Психа. Они несколько лет провели в одной камере во Владимирской крытой. Несмотря набольшую потерю крови, виду него был цветущий. Дело в том, что Шлихт в тот вечер пробил не живот Заура, а грелку с томатной пастой, которая была у него за поясом под рубашкой, а ему оставалось только придавить ее руками.
Сто тысяч дали «братьям» Заура. Это были обыкновенные мандаринщики с базара. Десять — хирургу. Девяносто Псих взял в общак. А остальные триста раскинули на троих. По сто на брата.
«Ложный подрез» — было первое общее дело Психа и Шлихта. Сама идея «ложного подреза» принадлежит московскому жулику по кличке Япончик. Он первый применил ее по отношению к московским цеховикам.
Как-то поздней осенью Псих сказал Шлихту:
— Умер мой старый друг, Ираклий Тбилисский. На похороны я уже не успею. Поеду на девять дней.
Ираклий на то время был одним из самых авторитетных грузинских воров в законе. Хоронить его съехался весь цвет преступного мира Грузии и других республик. Как правило, похороны лидера воровского мира превращались в сходку, на которой решалось много текущих вопросов, делалась оценка сложившейся ситуации, а иногда, в узком кругу, давали звание вора в законе тому, кто этого был достоин, кто до этого был на «положении вора». Если сравнивать с коммунистической партийной системой, то это были кандидаты в члены партии. «По-ложенец» пользовался такими же правами, что и вор в законе, и если в течение определенного времени не нарушал воровских законов, то его возводили в ранг вора.
Через неделю к Шлихту приехала жена Психа с вестью об его исчезновении. Когда Псих вместе с женой приехал в Тбилиси, Ираклия уже похоронили. Большинство воров разъехались. На девятый день на поминках были в основном только тбилисские жулики, с которыми Псих конфликтовал еще по Северу. Поздно вечером его пригласили выйти из ресторана, где происходили поминки, и больше его никто не видел.
Шлихт с двумя старыми товарищами Психа вылетел в Тбилиси. Было предложение взять «стволы», но в самолет их пронести было невозможно, а ехать поездом и машиной — долго. Шлихт боялся упустить время.
Тбилисские жулики приняли их холодно, но помощь в поисках оказали. Им дали провожатого и шофера с машиной. Объездив все морги и больницы, они нашли Психа в загородной больнице для душевнобольных. Как он туда попал, никто сказать не мог. Сам Псих был в подавленном состоянии и
