'научного поступательного движения' сразу же следует отметить целый ряд сомнительных и слабых мест его схемы. Прежде всего это относится к его истолкованию связей преемственности. Не отвергая триадной схемы перехода (определенность - отрицание - отрицание отрицания) и принимая гегелевскую трактовку преемственности как содержательного свойства знания, мы при всем этом видим как минимум два возможных истолкования такой преемственности: а) активно-телеологическое, в рамках которого наличное содержание системы научного знания целиком или в значительной степени определяет будущие состояния системы в соответствии с некоторым началом или имманентной целью 'научного поступательного движения', и тогда движение совершается к некоторому конечному состоянию системы; б) пассивно- инерционное, в рамках которого наличное содержание системы научного знания лишь обусловливает и ограничивает будущие состояния системы через требование содержательной связи нового с наличным, и тогда движение совершается от наличной определенности, не обеспечивая ни прав, ни логических средств определить вектор или конечный ориентир такого движения.
Сам Гегель придерживался активно-телеологического истолкования, субъективировал содержание, делая его и носителем и активным определителем связей преемственности. Его понятия самости, содержания как самостного субъекта поступательности, самоактивности, как и его аналогии, прежде всего организмические, с помощью которых вводятся и осмысляются категории диалектической логики, телеологичны по самой своей сути. Разъясняя понятия абсолюта и субъекта познания, он, например, замечает: 'Сказанное можно выразить и так. что разум есть целесообразное действование. Возвышение вымышленной природы над непризнанным мышлением и прежде всего изгнание внешней целесообразности подорвали доверие к форме цели вообще. Однако, следуя определению, которое уже Аристотель дает природе как целесообразной деятельности, цель есть (нечто) непосредственное, покоящееся, неподвижное, которое само движет, таким образом, это - субъект. Его способность приводить в движение, понимаемая абстрактно, есть для-себя-бытие или чистая цегативность. Результат только потому тождественен началу, что начало есть цель', или - действительное только потому тождественно своему понятию, что непосредственное в нем самом имеет в качестве цели самость или чистую действительность'*.
Гегель Г.-В.-Ф. Соч., т. IV. М., 1959, с. II
Этот возврат к античным концепциям матушки-природы, неутомимой в порождении смертных вещей, и организующе-властвующего разума, способного 'двигать, оставаясь неподвижным', практически неизбежен при активно-телеологическом истолковании связей преемственности, и нам менее всего пристало упрекать Гегеля за использование древних схем - других у него не было. Но крайне важно понять смысл такого подхода и естественно вытекающего из него результата, который мы назвали бы эффектом основанного на теоретическом отчуждении знакового фетишизма. Как в условиях товарного производства продукт начинает командовать производителем, порождая товарный фетишизм, точно так же и в схеме Гегеля наличная система знания - продукт человеческого познания - начинает командовать теоретиком через механизмы 'научного поступательного движения', порождая знаковый фетишизм, превращая наличную систему научного знания в фетиш, в надчеловеческий мыслящий и водящий субъект познания, а самого познающего индивида - в слепого агента процесса познания: 'Постигнуть внутренний субстанциональный дух - вот в чем состоит точка зрения индивидуума; в рамках целого похожи они на слепых, гонимых внутренним духом этого целого'*.
Гегель Г.-В.-Ф. Соч., т. XJ. М., 1935, с. 518.
Познающий индивид в гегелевской схеме не более как дух среди духов, смертная интериоризация абсолютного духа познания: 'Эта длинная процессия духов суть отдельные биения пульса, в которых проявляется его жизнь; они суть организм нашей субстанции, всецело необходимое поступательное движение, которое ничего другого не выражает, кроме природы самого духа, и которое живет во всех нас. К его настойчивому требованию - когда крот продолжает рыть там внутри - мы должны прислушиваться и дать ему осуществление''.
Там же, с. 519.
Отрицая любые формы фетишизма, любые попытки поставить над человеческой практической и теоретической деятельностью более высокие мыслящие и водящие инстанции, в каком бы облачении они ни выступали, марксизм, естественно, не может принять гегелевскую идею надчеловеческой самости абсолюта-субъекта познания, идею, восходящую к христианской концепции духа святого и духовного познания как высшей формы познания. Единственным и монопольным субъектом познания является для марксизма смертный человек, использующий в своей познавательной деятельности все остальное на правах средств познания. Но феномен 'научного поступательного движения', законосообразности его механизмов, известной автономности и независимости от человека этого движения, образующего знаковую реальность знания как целостного, преемственно растущего во времени связного 'тела' знания, есть очевидный факт, с которым мы встречаемся в исследованиях по науковедению, лингвистике, информатике, документалистике и т.п. Более того, мы не только наталкиваемся на феномен 'научного поступательного движения', но часто (в лингвистике и науковедении, во всяком случае) способны описать механизмы преемственности, свойства целостности этого феномена не только в качественных терминах (триадность, например), но и количественно по нескольким переменным - 'измеримым характеристикам'. Сегодня мы знаем, например, что тело научного знания растет по экспоненте, удваивая число связанных в нем содержательных различений за 10 лет, что любое такое различение, не повторяя ни одного из предшествующих, связано с предшествующими 10-15 ссылками и эти опоры на предшественников выступают условием перехода нового в наличное, что в теле знания 'все связано со всем', все 'впаяно' в сеть цитирования, что любое содержательное различение способно участвовать в синтезе новых различений, переводя новое в наличное, и эта способность к синтезу нового распределена ранговым способом (закон Ципфа) и т.д.
Иными словами, исследованный Гегелем и положенный в основу категориального аппарата его диалектической логики феномен 'научного поступательного движения' продолжает оставаться в активе философской проблематики, и в марксистско-ленинской философии, если отсутствие сверхчеловеческих разумных существ и сущностей считать принципиальным требованием к любой материалистической, в том числе и к марксистско-ленинской философии, феномен, похоже, может быть объяснен лишь в рамках пассивно-инерционной интерпретации преемственности как совокупный, не обладающий свойствами самости, но при всем том целостный и преемственно растущий продукт познавательной деятельности индивидов, как сотворенная и творимая смертными индивидами, но не творящая долговечная содержательная знаковая реальность научного знания.
С этой точки зрения диалектическая логика Гегеля потеряла бы самостный статус имманентной логики 'научного поступательного движения', истории познания. Ее категории получили бы социальный смысл универсальных и равнообязательных 'дисциплинарных' правил общения в познавательной деятельности индивидов, а именно той группы таких правил, по которым познающие индивиды 'стыкуют' и социализируют продукты своей деятельности - передают в достояние коллектива научной дисциплины, общества результаты собственных исследований, включают их на правах содержательных различений в единую для научных дисциплин и науки систему научного знания, инициируя тем самым 'научное поступательное движение'.
Не пытаясь ни в коей мере умалить вклад Гегеля в историю философии и в историю научной рефлексии - без его постулата автономности 'научного поступательного движения', - вряд ли удалось бы обосновать предмет и поставить проблему методов изучения процессов преемственного поступательного движения научного знания, мы хотели бы только отметить, что современный этап научно-технической революции во многом опредметил, зафиксировал, вывел на уровень эмпирии и сделал доступным для эмпирического изучения те механизмы 'научного поступательного движения', которые Гегелю, да и после Гегеля, приходилось исследовать лишь средствами умозрения. Нам кажется, что поиск эмпирических опор в исследованиях по теории познания лежит и в русле требований марксистско-ленинской философии к научности философского анализа и приобретает растущую актуальность для теоретического обоснования научной политики - практического отношения общества к институту науки, где феномен 'научного поступательного движения' сегодня выступает одним из основных объектов административных, организационных и обеспечивающих усилий на предмет его стимулирования.
