дисциплинарным отношением избыточности между числом поступающих рукописей и листажом журналов, то феномен массовой гибели дисциплинарного продукта в редакционных корзинах, похоже, получает объяснение. Если, скажем, пропускная способность дисциплинарных каналов публикации по листажу составляет 1/2, 1/3 или одну 1/ie объема претендующих на публикацию рукописей, то принадлежность редактора и референтов к парадигме будет выявляться в форме направленной селекции, жесткость которой будет расти с ростом отношения избыточности.

Дисциплинарное отношение избыточности в какой-то мере определит роль и место редакционно- референтского фильтра в истории дисциплины: степень дисциплинарной терпимости к новому, особенно к парадигматически новому, мотивы захоронения рукописей в редакционных корзинах. Растущая избыточность всегда будет толкать существующие редакционно-референтские фильтры к исключению рукописей, противоречащих парадигматической установке редактора и референтов, а создателей и последователей новой парадигмы - на организацию новых журналов и новых редакционно-референтских фильтров со столь же строгими правилами селекции на принадлежность именно к этой парадигме. В пользу такого объяснения можно истолковать тот факт, что число научных журналов растет по экспоненте в едином для научной деятельности темпе, а также и явление резких флуктуаций в отсеве рукописей. По Цуккерман и Мертону (6), например, доля отклонения рукописей в журналах экспериментальной психологии составляет 51%, она значительно ниже доли отклонения в других психологических журналах - 70%; еще более резкие различия в филологии, в том числе и в лингвистике. Здесь рекордная, после истории, доля отклонений - 86%, но вот в журналах по дескриптивной лингвистике она составляет лишь 20%.

В какой-то степени проясняя и объясняя деятельность редакционно-референтских фильтров по уничтожению значительной части дисциплинарного продукта как парадигматически инородного, эта 'парадигматическая несовместимость' - естественное следствие конфликта парадигм в условиях избыточности - требует вовлечения в описание дисциплины трансляционных по своему назначению ролей: 'теоретик', 'историк', 'учитель'. Чтобы получить права гражданства в дисциплине, новая парадигма должна иметь не только свой журнал или рубрику в существующем журнале, но и свою кафедру или хотя бы свой особый курс на существующей кафедре, поскольку только через подготовку кадров новая парадигма получает возможность окончательно утвердиться в дисциплине. При этом возникает известный параллелизм явлений социализации на микро- и макроуровнях дисциплинарной деятельности, позволяющий говорить о двойном опосредовании трансмутационных процессов трансляцией.

На микроуровне, или 'на переднем крае' дисциплины, исследователь-автор, получив новый результат, вынужден для его социализации опосредовать вклад группой уже опубликованных работ, прописанных по той или иной парадигме. Здесь социализирующее движение, перевод результата трансмутации в трансляцию принимает вид объяснения нового от парадигматически определенного наличного и оценки этого парадигматически определенного от нового, то есть любая из наличных парадигм дисциплины набирает престижные очки, занимает свое место в дисциплинарной иерархии продуктивности и перспективности, производно от массы определенных по этой парадигме наличных результатов и от частоты определяемых в эту парадигму новых результатов.

На макроуровне дисциплинарной целостности появление новой парадигмы и процесс ее социализации сопровождаются почти тем же кругом явлений. Новая парадигма обязана показать себя в некотором родстве с наличным, в 'ссылках' на наличные парадигмы, что, в сущности, повторяет диалектику объясняюще-оценивающего движения микроуровня: новая парадигма получает объяснение с опорой на наличные и в процессе их оценки превращает наличные парадигмы в частные и ограниченные случаи себя самой. Соотношение исторического и теоретического на макроуровне дисциплины предельно близко к соотношению научного аппарата (ссылки) и содержания (результата) на микроуровне кумуляции знания через публикацию результатов. Но имеется и два серьезнейших отличия.

Во-первых, парадигматические отношения макроуровня тотальны, то есть имеют и в историческом и в теоретически-содержательном аспекте дело с дисциплиной как целым на всем протяжении ее существования и во всем множестве содержательных различений накопленного знания, тогда как отношения на микроуровне не обладают свойством тотальности: ссылки идут на группу работ, а не на массив в целом и объяснению подлежит здесь частный результат в его отличие от других частных же результатов, а не массив различений в целом.

Во-вторых, оставаясь тотальными или, во всяком случае, стремясь к тотальности, парадигматические отношения макроуровня получают сильнейшее дидактическое ограничение рамками 'вместимости' человека, способности человеческой головы 'постигать' - различать и удерживать как целостность некоторую сумму исторических или содержательных различений. Любые историко-теоретические построения, образующие дисциплинарную парадигму, не могут быть переданы новым поколениям ученых, не могут транслироваться, если они нарушают принцип 'вместимости'. На микроуровне в каждом конкретном случае поиска результата, его объяснения через группу наличных результатов и оценки этой группы от результата этот принцип выполняется автоматически: человек не может более того, что он может, то есть найденный результат, объяснение, оценка, раз уж они завершены индивидом, заведомо окажутся в рамках 'вместимости' человека. Но именно аддитивность процесса накопления знания на микроуровне, где индивидуальные результаты складываются в растущий массив дисциплинарного знания частными же усилиями индивидов, приводит к тому, что массив знания практически любой дисциплины заведомо превышает 'вместимость' любого взятого в отдельности члена живущего поколения дисциплинарной общности.

Это противоречие между микро- и макроуровнем, между трансмутационным 'передним краем' и трансляционным 'тылом' науки, когда на микроуровне диссоциированные усилия индивидов, приведенные в ассоциацию и единство лишь в актах публикации, позволяют дисциплине постоянно нарушать принцип 'вместимости' в процессе кумуляции результатов индивидов и их 'вместимостей', а на макроуровне парадигматики 'вместимость' заявляет о себе как об условии трансляции дисциплины новым поколениям, придает дидактическому ограничению смысл сжатия дисциплинарной тотальности до пределов 'вместимости' индивида. При этом исторический и теоретический аспекты дисциплинарной тотальности, которую транслируют как некий 'курс' подготовки дисциплинарных кадров, оказываются в существенно различном положении.

Судя по данным наукометрии (5), 'историческое сжатие' непосредственно связано с ранговым распределением цитируемости и с рельефом сети цитирования на данный момент дисциплинарного бытия, как он отмечен последней опубликованной работой. Если историк достаточно эрудирован и компетентен, сжатие идет по пикам цитируемости работ и соответствующим именам авторов. Процесс отбора материала для истории при заданном объеме сравнительно легко формализуем, его можно поручить вычислительным машинам типа 'Индекса научного цитирования', которые по заданным критериям (пик цитирования, преемственность, объем различений) всегда могут дать историку оперативную текущую информацию насчет того, как сегодня выглядит с точки зрения работ и имен дисциплинарная история, сохраняющая свойство тотальности при заданном 'вместимостью' объеме различений.

Необычным, а для кого-то и спорным здесь может показаться только то, что связанная с постоянно надстраиваемой и меняющей рельеф сетью цитирования история дисциплины теряет свойство окончательности, оказывается столь же преемственно подвижной, как и сама эта сеть, что идея какой-то завершенной и неприкасаемой истории-эталона, к которому можно приближаться или который можно надстраивать, не теряя такой эталонности, - есть несостоятельная и беспредметная идея. Производно от кумуляции знания и от распределения оценок наличного от нового (цитируемость) историю переделывают и перекраивают на всю ее глубину, сохраняя, однако же, связь преемственности между 'началом' дисциплины и наличным ее бытием (принцип тотальности). Примером того, как это делается, может служить судьба работ современников и теоретических противников Гальтона и Менделя в биологии. К началу нашего века и в первой его четверти история биологии хорошо знала Гальтона, но не знала Менделя: его окончательно забыли и похоронили в дисциплинарном архиве. Теперь же история биологии невозможна без Менделя, а статус Гальтона значительно скромнее: дисциплина вспомнила о Менделе, когда изменилась ее парадигма. Излишне говорить, что такая историческая реанимация забытых работ и имен была бы практически невозможна, окажись эти работы в свое время в редакционной корзине по соображениям парадигматической несовместимости.

У теоретика значительно более сложное положение. Путь к сжатию - временному исключению