Тайра Кийомори, дайджо-дайджин, был коренастым человеком с широкими плечами и солидным брюшком. Несмотря на свои шестьдесят два года и объем, он был полон сил и физических, и умственных. Правда, существовали признаки того, что он не совсем здоров, но, за исключением тех минут, когда он, оставаясь наедине с самим собой, держался за живот, кривясь от боли, он никогда не обнаруживал при других людях болезни, распространявшейся в его организме. Первый приступ случился лет за двенадцать до описываемых событий. И тогда он стал монахом, чтобы обеспечить себе защиту после смерти. Он одевался в хлопчатобумажное монашеское платье с вышитой эмблемой Тайра, что создавало внешнюю простоту облика. В присутствии посторонних он скрывал свои переживания под наружным спокойствием. Но близкие были свидетелями того, как у него сменялись приступы гнева и угнетенности. Они приписывали изменчивость его настроений болезни, которую он скрывал от окружающего мира. Он был беспощадным противником и с врагами расправлялся без малейших угрызений совести; в то же время он был абсолютно верен правителям Фудживара.
Зимним утром в конце 1179 года он стоял, преклонив колени перед императором-отшельником Го-Ширакава, и помалкивал, выслушивая пожелания, в результате которых, как он предвидел, могли возникнуть сложные проблемы. Го-Ширакава, в сущности, управлял, не находясь на троне; более двадцати лет он правил, при том что официально на троне находились один за другим молодые родственники; сейчас императором был двухлетний Антоку. В течение большей части этих двадцати лет канцлер Кийомори был рядом с ним.
— Монахи ведут себя все более безобразно с каждым днем, — сказал Го-Ширакава. — Слышно, как они устраивают шествия перед дворцом на улицах.
— Мы их сдерживаем, ваше величество. Нам незачем бояться кучки этих людей, плохо обученных и плохо вооруженных. — Кийомори опустил глаза, чтобы скрыть злость. Несмотря на свою монашескую одежду, он бы без всякой жалости раздавил этих монахов Тендай, если бы император дал ему свободу действий.
— Все же мне было бы спокойнее спать, если бы договорились с Минамото насчет совместных действий с нашими войсками против этих негодяев.
— Ваше величество, вы помните, что недавно я предпринял твердые меры против группы монахов-заговорщиков. Они не могли противостоять нашим обученным войскам. «Но они смогут, — подумал он, — если мы дадим им время обучиться. Надо действовать быстро».
— Хмм… Да, я помню. Я и тогда считал, что ты допустил страшную ошибку, когда подверг пыткам и казнил их лидера. В результате чуть не вспыхнуло общее восстание.
Это произошло за год до того. Через шпиона в лагере Минамото Кийомори узнал о заговоре, готовящем его убийство. Заговор возглавлял монах по имени Сайко. Монах был схвачен, и заговор пресечен. Во всей этой истории больше всего Кийомори приводило в ярость то, что император-отшельник знал о заговоре с самого начала и не предупредил его.
Когда по приказу Кийомори голова монаха была пронесена по улицам столицы, возникли признаки нарастающего возмущения. Под предлогом необходимости бороться с заговором и со смутой, Кийомори удалил из совета тех его членов, которые склонялись на сторону Минамото, и ввел вместо них своих родственников.
— Бояться нечего, ваше величество. Мы контролируем положение в отношении монахов, — повторил Кийомори.
— Но они обучаются военному делу. Мне было бы спокойнее, если бы мы могли избавиться хотя бы от одной части наших врагов. Из-за твоих поспешных действий в прошлом году мы не можем рассчитывать на союз с монастырями.
— Так что же вы, ваше величество, предлагаете? — Кийомори с трудом сдерживал голос.
— Протянуть руку Минамото. Предложить в знак примирения членство в Совете самым беспокойным из них. Таким образом мы можем следить за ними.
Теперь император старался заставить его уступить часть политического влияния, которого он добился.
— Ваше величество, это чрезвычайно мудро. Для того, чтобы выработать соответствующий план, понадобится время.
В душе Кийомори улыбался. На это уйдет много, очень много времени. Но, как будто разгадав мысли Кийомори, Го-Ширакава закричал:
— Нет времени! Завтра явись ко мне лично… с приемлемым планом!
— Как вы желаете, ваше величество, — Кийомори прижался лбом к полу. Он встал, внешне спокойный, и, пятясь, вышел из зала аудиенций.
Придя в себя, он проломил кулаком резную деревянную панель с ценным китайским рисунком. Потом он опустился на колени на подушку, держась за живот и бормоча проклятия богам.
Кийомори сидел в занавешенной комнате, держа чернильный камень и кисточку. Уже несколько часов он записывал в дневнике свои мысли. Он написал в заключение: «Силам зла предстоит победить меня. Некоторые считают, что это злобный дух монаха Сайко. Может быть. Все же, несмотря на предзнаменования, которые я вижу всюду, я буду управлять в лице моего внука. Даже если я умру, Антоку добьется для имени Тайра высшей славы.
Передо мной трудная задача. Как я могу угодить Го-Ширакаве и в то же время стараться нанести возможно меньше вреда моей стране и моему народу? Темные крылья реют в воздухе; наступают все более тяжелые времена. Боги отвернулись от человека, который старался им верно служить».
Наконец он положил кисточку и позвал слугу.
— Пусть придет Минамото Йоримаса, — приказал он.
Йоримаса был единственным членом клана Минамото, которому Кийомори полностью доверял. Высокий, изможденного вида, Йоримаса недавно отметил и семьдесят пятый день рождения, и вступление в третий класс — для члена клана Минамото положение очень высокое. Он получил его слишком поздно, чтобы пользоваться привилегиями, которые это обеспечивало при дворе. Больше года тому назад Йоримаса ушел в отставку и стал монахом. Он занимался сочинением стихов, которые приносили ему известность, и приготовлялся к уходу в иной мир.
Двадцать лет тому назад Йоримаса сыграл решающую роль в победе Кийомори во время войны с Хейджи. Встав на сторону Кийомори, он тем самым обеспечил победу клану Тайра. С тех пор Кийомори полагался на его молчаливость и осторожность, доверяя этому члену вражеской семьи.
Йоримаса был одет в аскетическое монашеское платье; в длинных тонких пальцах он держал филигранный веер — единственное украшение его одежды. На бледной коже его рук с плоскими пальцами выступали толстые голубые вены. В глубоко посаженных глазах горел скрытый огонь. Если Го-Ширакава был властью, управлявшей именем ребенка-императора, то Кийомори был силой, направляющей Го- Ширакава, а Йоримаса — скрытой силой, влиявшей на Кийомори. Осторожно. Он никогда не оказывал давления, но его спокойные убедительные советы имели большое значение для главы Тайра…
Йоримаса вошел в центральную комнату и молча ждал, пока Кийомори не кивнул в знак того, что заметил его. Он поклонился и сложил веер. В комнате было темно, тени заполняли все углы. В медной жаровне трещал огонь и бросал мерцающий свет на осунувшееся лицо Кийомори.
— Входи, старый друг, — сказал Кийомори.
— Чем я могу вам служить? — спросил старик.
— Мне нужен совет, и ты — единственный человек, кому я могу доверять. Пожалуйста, сядь рядом, — Кийомори хлопнул в ладоши. Появились слуги и принесли чай и рисовые пирожки.
Наливая чай, Кийомори рассказал о своей встрече с Го-Ширакавой. Закончив, он спросил:
— Есть ли у меня выбор? Могу я ввести в Совет моих врагов и не потерять влияния? Существует ли возможность выполнить распоряжение императора и не подорвать мое положение?
Йоримаса несколько минут обдумывал вопрос. Потом он поставил чашку и поднял руку, сжатую в кулак. Он выставил костлявый палец:
— У вас нет выбора; иначе это будет открытым неповиновением императору, — он поднял еще один палец. — Если вы введете в Совет князей Минамото, вы сможете постоянно держать их под
