волос.

– Подождите! – строго сказал милиционер. – Паспорт предъявить надо!

– Да, да, конечно! – заторопился Валицкий, вспомнив вчерашнее предупреждение Бабушкина, и стал добираться до внутреннего кармана пиджака.

Наконец он нащупал паспорт, вытащил его и протянул милиционеру. Тот взял коричнево-серую книжечку, развернул ее, потом наклонился к тумбочке, стоявшей у прохода, и стал медленно водить пальцем по листку бумаги.

– Валицкий Фе Ве. Есть такой. Проходите!

И вернул паспорт.

– Я не опоздал? – с тревогой спросил Валицкий женщину в ватнике.

– Не торопитесь, пожалуйста, – ответила она. – Ваше выступление откладывается.

– Оно не состоится? – спросил Валицкий, чувствуя почему-то не облегчение, а разочарование.

– Нет, нет, – успокоила его женщина, – обязательно состоится. Только несколько позже. Вы ведь не торопитесь?

– Куда мне торопиться? – усмехнулся Валицкий.

– Ну и хорошо. А теперь наберитесь сил, нам предстоит подняться на шестой этаж.

И женщина первой пошла по лестнице. Валицкий последовал за ней. Ему было трудно, но он не хотел показывать свою слабость. Впрочем, и провожатая его шла довольно медленно.

На площадке второго этажа она остановилась, повернулась к Валицкому и сказала, не то спрашивая, не то предлагая:

– Отдохнем?

Они оба прислонились к стене. Постояли минуты две молча, потом стали подниматься выше. Время от времени им попадались навстречу какие-то люди, но Валицкий не мог различить, мужчины это или женщины: все здесь были одеты одинаково – в ватники и ватные штаны, только одни носили при этом кирзовые сапоги, а другие валенки. К тому же лестница была очень плохо освещена.

Площадку третьего этажа они миновали не останавливаясь, но на четвертом Валицкий, задыхаясь, сказал:

– Простите, пожалуйста. Мне немного трудно… Если разрешите, я постою здесь… А вы идите. Только скажите, куда надо… ну, номер комнаты… Я найду сам. А у вас, очевидно, есть дела…

Женщина промолчала и опять прислонилась к стенке. Она тоже тяжело дышала.

– Мне очень неприятно, что вас заставили встречать пеня, – переводя дыхание, сказал Валицкий.

– Меня никто не заставлял, – ответила она. – Я находилась в подвале, и мне все равно надо было подниматься наверх. Бабушкин еще раньше просил встретить вас около пяти часов.

У Валицкого не хватало сил расспрашивать ее, зачем она была в подвале, кем здесь работает. Он благодарил судьбу за то, что его выступление откладывалось, – после такого подъема Федор Васильевич не сумел бы связно прочитать вслух тех нескольких страничек, которые им написаны.

Прошло не Менее пяти минут, пока они преодолели еще два больших, едва освещенных плошками лестничных пролета. И вдруг Валицкий услышал плач. Он прислушался, сомневаясь, но плач становился все громче, переходя в рыдание. Плакал мужчина…

– Что это? – спросил Валицкий свою спутницу.

– Не знаю, – ответила она, пожимая плечами, и добавила: – Сейчас мы зайдем к Бабушкину. Я познакомлю вас.

– Нас не надо знакомить, – сказал Валицкий, недоумевая, почему Бабушкин не сказал ей, что был вчера у него. «Впрочем, – подумал он, – очевидно, эта сотрудница не имеет никакого отношения к моему выступлению».

Провожатая между тем сделала несколько шагов по коридору и открыла одну из дверей. Рыдания стали слышны отчетливее.

Валицкий медленно приблизился к двери, не зная, что делать. Заходить в комнату, где кто-то плачет, казалось ему бестактным. Но провожатая была уже там, и, помедлив минуту, он тоже осторожно шагнул через порог.

То, что он увидел, потрясло его. В маленькой комнате у письменного стола, низко опустив голову, рыдал человек в ватнике. Склонившись над ним и положив руки на его вздрагивающие плечи, стоял Бабушкин, а рядом – та женщина, с которой Федор Васильевич только что поднимался по лестнице. Она беспрестанно повторяла один и тот же вопрос:

– Лазарь, что с тобой?

Бабушкин заметил стоявшего в дверях Валицкого и нарочито громко, так, чтобы плачущий понял, что в комнату вошел посторонний, сказал:

– Здравствуйте, Федор Васильевич. Спасибо, что пришли!

Рыдания смолкли. Человек, сидевший у стола, поднял голову. Он был молод, худ, как все ленинградцы, и небрит. Увидев Валицкого, встал и быстро вышел из комнаты.

– Вы написали свое выступление? – смущенно и вместе с тем подчеркнуто деловито, словно ничего не случилось, спросил Бабушкин.

– Да, да, – растерянно ответил Валицкий.

Плачущего навзрыд мужчину он видел впервые.

Бабушкин понял его состояние и, не глядя ему в глаза, сказал:

– Это Маграчев. Один из лучших наших репортеров.

– Что у него случилось? Погиб кто-нибудь из близких? – спросил Валицкий.

– Пока еще нет, но похоже, что дело идет к тому, – грустно ответил Бабушкин и, помолчав, пояснил: – Поехал он по заданию комитета в воинскую часть. На неделю. Сегодня вернулся домой, а мать, отец и все домашние – при смерти. Оказывается, несколько дней назад отец пошел в булочную и… потерял карточки. На всю семью!..

Провожатая Валицкого воскликнула при этом почти с гневом:

– Почему же никто из них не дал знать нам?! Неужто мы не помогли бы?!

Бабушкин молча пожал плечами. Женщина вышла из комнаты…

Валицкий хорошо понимал трагедию Маграчева. Карточки в Ленинграде не восстанавливались ни при каких обстоятельствах. А до конца месяца – Федор Васильевич быстро прикинул это в уме – оставалось еще больше двух недель. Значит, вся семья этого молодого человека медленно будет умирать на его глазах…

– Да, это беда, – тихо сказал Валицкий.

– Блокада, – так же тихо и в то же время со злобой добавил Бабушкин.

Потом он сел за письменный стол, закинул ногу на ногу, упираясь коленом в край столешницы, и спросил совсем деловым тоном:

– Принесли свое выступление?

– Конечно, конечно, – торопливо ответил Валицкий и вытащил из внутреннего кармана ватника несколько сложенных пополам листков.

Бабушкин взял эти листки, вынул из кармана карандаш и углубился в чтение. Но тут раскрылась дверь, и в комнате опять появилась знакомая Валицкому молодая женщина. Она подошла к столу, положила перед Бабушкиным продуктовую карточку и сказала:

– Передай ему.

Бабушкин взглянул на этот коричневый клочок бумаги, и яйцо его побледнело.

– Ты… ты что, Оля?! – испуганно-недоуменно воскликнул он.

– Передай! – повторила женщина и, так же быстро, как появилась, ушла, захлопнув за собой дверь.

– Неужели ей удалось достать? – с изумлением и радостью спросил Валицкий.

– Ей ничего не удалось достать, – ответил Бабушкин. – Она отдает ему свою карточку.

– А как же будет жить сама?!

Бабушкин бросил на стол листки, исписанные Валицким, и стал быстро ходить по комнате из угла