– Как тебя угораздило? – строго спросил Соколов связного, когда тот уже обеими ногами стоял на льду.

– А черт меня знает, товарищ воентехник, – виновато ответил Кушелев, потряхивая ногой и с опаской глядя в неширокую, с острыми краями пробоину, где булькала черная как деготь вода. – Через торос перепрыгнуть хотел, и вот…

– Здесь не цирк, чтобы прыгать! – сердито прервал его Соколов.

Кушелев по-прежнему виновато смотрел на своего командира, не понимая, однако, чего тот злится. А Соколов совсем не влился на него. Соколов был несказанно рад его спасению. Нервозность командира имела иные причины: на него накатила новая волна тревоги из-за непрочности льда.

Он позвал Дмитриева.

– Здесь Дмитриев! – послышалось в ответ.

– Распорядись сделать промеры льда!.. На тех местах, где стоят сейчас люди! – И, снова обращаясь к Кушелеву, но уже добрее, спросил: – Вода за голенище не попала?

– Ни капельки! – поспешно ответил связной. – А вы уж простите меня, товарищ воентехник второго ранга.

– Ладно, больше не прыгай.

– Я не о том! Мне вас оберегать положено, – все так же виновато проговорил Кушелев, – а тут наоборот получилось…

Соколов с благодарной нежностью взглянул на этого милого паренька и, нагнувшись над проломом, попытался определить толщину льда на глаз.

Из сосредоточенности его вывел голос Дмитриева:

– Тончает лед, товарищ командир. Ближайшие от вас промеры показывают шесть-семь сантиметров.

– Передай по цепочке: идти медленно, осторожно! – приказал Соколов и, когда Дмитриев исчез за снежной пеленой, увидел стоящего рядом Смирнова.

– А где наш Сусанин? – спросил тот.

Действительно, рыбак куда-то пропал. Было странно, что его не оказалось здесь, поблизости, даже когда раздался крик Кушелева.

– Наверное, домой повернул, – высказал свое предположение Смирнов.

– Ну и черт с ним, – зло сказал Соколов. – Пусть отогревается на печке, если у него совести нет. Без проводника дойдем. Хоть ползком, а доберемся до Кобоны.

Он потянул кверху рукав маскхалата и посмотрел на часы. Было без десяти одиннадцать. С тех пор, как они спустились на лед, прошло более пяти часов, а, судя по всему, прошагали они не более семи километров. Значит, скорость их движения – полтора километра в час. Не шибко!

И тем не менее Соколов понимал, что людям надо дать отдых.

– Дмитриев! – крикнул он. – Объяви привал на пятнадцать минут. Пусть закусят люди. И пойди проведай комиссара, как он там, в хвосте, чувствует себя. – Потом повернулся в сторону Смирнова, пригласил: – Присядем, Ваня, вон за этим айсбергом.

Многочисленными своими остроконечными вершинами, припорошенными снегом, торос этот напоминал не айсберг, а скорее какой-то сказочный замок в миниатюре. Они зашли с подветренной стороны и присели у основания ледяной глыбы, прижавшись к ней спинами.

– Закусить хочешь, командир? – спросил Смирнов, кладя на колени карабин и пешню, сбрасывая с плеч лямки вещмешка.

– И это тоже, – ответил Соколов. – А пока помоги-ка стянуть сапог.

– Разрешите, я помогу, – раздался голос Кушелева. Они и не заметили, как связной оказался рядом.

– Ты… в боевом охранении стой! – приказал Соколов и, видя, что Кушелев отступил лишь на шаг, добавил строже: – Дальше, дальше, за торос давай!

Когда Кушелев скрылся, Соколов попробовал было разуться без посторонней помощи, но у него ничего не получилось.

– Так и думал, что не стяну. Портянка завернулась, – пробормотал он. – Давай-ка, Иван Иваныч, помогай.

Смирнов прислонил к торосу карабин и пешню, положил на снег мешок и, ухватившись за сапог Соколова, с силой потянул на себя.

Сквозь портянку, намотанную поверх шерстяного носка, отчетливо проступали красные пятна.

– Так… – с откровенной досадой проговорил Смирнов.

– Думаешь, ногу сбил? – встрепенулся Соколов.

– Не думаю, командир. Гвозди это.

– Откуда знаешь?

– Оттуда же…

– Значит, и у тебя?..

– Всю подошву содрали, – признался Смирнов. – Пробовал прикладом карабина опять наружу выбить – вылезают, сволочи.

– Как же ты идешь?

– А ты как?

– Ясно, – кивнул Соколов, пытаясь припомнить, чьи еще сапоги прошли обработку изобретательного сапожника.

– Клещи бы были, мы бы эти чертовы гвозди повытаскали. А пальцами не выходит, я пробовал, – безнадежно сказал Смирнов.

Разутая на морозе нога стала мерзнуть. Соколов поставил сапог на лед, взял смирновский карабин, опустил приклад в голенище и несколько раз сильно ударил. Затем развернул окровавленную портянку, снова обмотал ею носок, заткнул конец выше лодыжки и сунул ногу в сапог.

– Как будто лучше, – неуверенно сказал Соколов.

– Через десять шагов снова начнут давить, – отозвался Смирнов. – Здесь клещи нужны или плоскогубцы.

– Больше никто не жаловался? – спросил Соколов.

– Жаловаться никто не будет, – уверенно произнес Смирнов. – Знают, зачем и куда идут. Стерпят.

– Это… наверное, стерпят. А если не дойдем?

– Чего?

– Я говорю: гвозди – стерпят. А кто из души гвоздь вынет, если не проложим трассу?

Смирнов молча достал из вещмешка сухарь, разломил его пополам и одну половину протянул Соколову.

– Что ж, начнем с твоих, – согласился Соколов и, пошарив в своем мешке, вытащил завернутую в бумагу колбасу. Попробовал разломать ее надвое – не поддалась. – Дай-ка пешню, – попросил он Смирнова. Тот протянул ему одну из двух пешней, прислоненных к торосу. Соколов с трудом разрубил неподатливую колбасу и протянул полкуска Смирнову.

Несколько минут они ели молча, едва разгрызая темно-красные обрубки заледенелой колбасы. Наконец, давая отдых зубам, Смирнов полюбопытствовал:

– Ты чего это меня про Дорпроект спросил? Я толком не понял.

– А-а, чепуха какая-то в голову полезла… Спросил, где после войны работать думаешь, – ответил Соколов, тоже прервав трапезу.

– Нашел тему для разговора! – усмехнулся Смирнов.

Некоторое время оба ели молча. Потом вдруг Смирнов возобновил прерванный разговор:

– До этого «после» еще дожить надо.

– Ты о чем? – не сразу сообразил Соколов, успевший уже забыть о своем вопросе, действительно не вязавшемся с обстановкой. Но, вспомнив, захотел все же получить ответ на него: – А если доживем?