не только остановить, но и разгромить «этого негодяя Гудериана».

Ныне «негодяй Гудериан» пытался захватить Тулу и рвался к Москве.

Обстановка, показанная на карте, успела уже устареть. Карта отражала вчерашний день, а за сутки положение под Москвой ухудшилось и продолжает ухудшаться – это прямо вытекало из недавних переговоров с Шапошниковым.

«Почему не меняют карту? – с раздражением подумал Жданов. – Что содержится в последних сводках Генштаба?»

И, как бы услышав его, в кабинет вошел генерал Гусев.

– Сводка Генштаба, Андрей Александрович, – негромко сказал он и, раскрыв свою красную папку, положил на письменный стол несколько листков папиросной бумаги.

Жданов склонился над ними, стал въедливо вчитываться в лапидарные строки. В них не было ничего утешительного. Сводка свидетельствовала, что ожесточенные бои идут теперь на всем Западном фронте. На южном его крыле, в районе Тулы, противник вел наступление силами четырех пехотных, трех моторизованных, четырех танковых дивизий и еще добавил к ним моторизованную бригаду.

Через минуту в кабинете появился полковник Королев с обновленной картой. Поздоровавшись со Ждановым, он молча стал прилаживать ее на место устаревшей.

– Каков ваш прогноз на дальнейшее, Дмитрий Николаевич? – спросил Жданов начальника штаба фронта, не отрывая глаз от листков папиросной бумаги.

– Полагаю, что Гудериан обойдет Тулу с востока, – ответил, подумав, Гусев.

– Я спрашиваю вас о главном, – нетерпеливо произнес Жданов. – Каков ваш прогноз, как военного человека, относительно Москвы?

Гусев молчал. Причина этого молчания заключалась не в том, что вопрос показался ему неожиданным. О судьбе Москвы задумывались тогда все. Поразило Гусева другое: то, что спрашивал его об этом секретарь ЦК, член Политбюро, который конечно же осведомлен во всем куда больше начальника штаба фронта.

Но Жданов ожидал ответа. И Гусев попытался ответить с должной обстоятельностью, тщательно взвешивая каждое свое слово:

– Полагаю, Андрей Александрович, что дальнейшее развитие событий зависит от наличия у Ставки не использованных еще резервов, от умения и выдержки командующих тридцатой и шестнадцатой армиями, по которым противник нанес, видимо, наиболее мощный удар своей северной группировкой. Существует определенная зависимость и от…

– Подождите! – прервал его Жданов и, подняв голову, устремил на Гусева пристальный взгляд своих карих глаз. – Я понимаю, что вы, как военный-профессионал, мыслите прежде всего чисто военными категориями. Но мне хотелось спросить вас… – Он внезапно умолк, потому что следующими словами, которые хотелось произнести, были: «Удастся ли врагу захватить Москву?» Жданов не произнес этих слов, посчитал, что они позволительны для кого угодно, только не для него – руководителя, политика. Уже не глядя на Гусева, он сказал сердито, тоном выговора: – Не кажется ли вам, что в нашей прессе в последнее время слишком часто упоминается Наполеон? Чересчур много болтовни о том, что за взятие Москвы ему пришлось расплачиваться полным поражением. Это вредная болтовня.

Гусев был поставлен в тупик: о плачевной судьбе Наполеона не раз напоминал сам Жданов, а теперь осуждает такие напоминания. И какое отношение имеет начальник штаба к статьям, не понравившимся Жданову?..

Он не уловил, что Жданов ведет сейчас спор с самим собой. На очень уж короткий миг перед Гусевым чуть приоткрылся простой смертный, с ранимой душой, с нервами, напряженными до предела, с сердцем, не застрахованным от горя, разочарования, упадка сил, страха, наконец. И тут же в Жданове сработал механизм строжайшего самоконтроля. Жданов с юношеских лет усвоил, что он не имеет права ни на слабость, ни на усталость, ни тем более на страх, что у него гораздо больше обязанностей, нежели прав. Он обязан вовремя поддержать слабого, вовремя помочь уставшему, всегда и везде быть в ответе за душевное состояние, умонастроения и поступки окружающих его людей.

– Москву мы не отдадим, – с вызовом сказал Жданов, глядя на Гусева в упор. И тут же озадачил его новым вопросом: – Что бы вы сейчас предприняли на месте Жукова?

Гусев пожал плечами:

– Мне трудно решать за Жукова, находясь здесь. Но на своем месте я твердо знаю, что должен делать: надо помогать Москве. Как и чем? Прежде всего нанесением контрудара в районах Тихвина и Волхова. Командующий сообщил мне, что Ставка уже спланировала такую операцию.

– Я знаю об этом, – сказал Жданов. – Только ведь в этой операции решающая роль отводится четвертой армии, и она нам не подчинена.

– У нас есть пятьдесят четвертая. Полагаю, Андрей Александрович, что надо усилить Федюнинского.

– Хозин сейчас и занимается этим.

– Да, но сил-то там все еще маловато. Наши резервы – здесь, в Ленинграде.

– Вы о ледовой трассе? – настороженно спросил Жданов.

– Так точно, – подтвердил Гусев. – Ледовая трасса нужна не только для транспортировки продовольствия.

Жданов задумался и умолк.

– Разрешите идти? – нарушил это тягостное молчание Королев, управившийся с заменой карты.

Жданов кивнул согласно и тут же вместе с Королевым отпустил Гусева.

Когда они покидали кабинет, посмотрел на часы. Стрелки застыли под прямым углом, показывая четверть первого.

Жданов вызвал из приемной дежурного, приказал:

– Лагунова или Якубовского. Немедленно.

Секретарь повернулся и закрыл за собой дверь. А Жданов остался сидеть неподвижно, упершись руками в край стола. Его снова терзал все тот же вопрос: «Что происходит там, на Ладоге? Что?!..»

9

В то раннее хмурое утро, когда Жданова вызвали на узел связи к прямому проводу, соединявшему Смольный с Кремлем, группа бойцов и командиров прошла мимо едва различимого в тумане маяка Осиновец и ступила на лед Ладожского озера. Их было тридцать человек.

За спиной этих трех десятков людей задыхался в петле голода терзаемый вражеской артиллерией Ленинград. Но им-то в первый момент показалось, что и война и блокада отодвинулись куда-то вдаль. Здесь, на белом, пустынном ладожском льду, трудно было представить, что где-то совсем рядом бушуют огонь и смерть.

Экспедиции предстоял путь в неизвестность. О коварстве Ладоги рассказывали столько былей и ходило столько легенд! Соколов и его товарищи были наслышаны об осенних ладожских штормах, не уступающих морским, и о том, что зимой здесь будто бы беспрерывно происходит подвижка ледовых масс, в считанные минуты образуются необъятные полыньи там, где лед только что казался несокрушимо крепким, возникают непреодолимые торосы, напоминающие Арктику…

Теперь трем десяткам людей предстояло разрушить или подтвердить все это. Но и в том и в другом случае надо было найти путь, по которому в умирающий от истощения Ленинград потекли бы беспрепятственно могучие токи жизни.

На подготовку экспедиции ушел весь предшествующий день. В то время как Смольный был поглощен заботами о перегруппировке войск, о создании новых узлов обороны, о новых стационарах для дистрофиков, о домах для осиротевших детей, в то время как десятки тысяч ленинградцев трудились у своих станков, напрягая последние силы, чтобы не упасть от истощения, – в это самое время на Ладожском побережье, в лесу близ деревни Коккорево, безвестный мостостроительный батальон мастерил санки и

Вы читаете Блокада. Книга 5
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату