встанет на ноги! А сейчас я вижу, что вы спокойны, и я готов дать письменное показание, что он цел и невредим. – Он скосил умные глаза на Кита и усмехнулся. – Боже, сэр, за какого болвана вы меня держите? Меня, который знал вас, когда вас еще водили на помочах! Если у его светлости неприятности или – или хуже, это тоже пришло мне на ум, – вы должны это знать? Не так ли?
Кит кивнул.
– Да, я думаю. Я не сказал этого маме, но могу поклясться, что около недели тому назад с ним произошел какой-то несчастный случай. Поэтому-то я и приехал домой так внезапно. Я решил вернуться, потому что был неспокоен, – ну, это неважно! С ним, должно быть, что-то случилось, но я не думаю, что он в смертельной опасности. Я даже в этом уверен: если бы он был мертв или в безнадежном состоянии, я бы почувствовал это.
– Я тоже так думаю, – согласился с ним Челлоу. – Он не умер! Скорее всего, попал в какую-нибудь историю! Я не должен был отпускать его, но он буквально сбил меня с толку, мистер Кит. Не думал, что он отправится искать приключений, после того как согласился дать себя обженить. Нам только остается помочь ему здесь, пока он не вернется, сэр, и это все, что мы можем сделать! А теперь, если желаете сегодня ездить верхом, то здесь есть замечательная лошадка, которая вам прекрасно подойдет! Или парный двухместный экипаж и пара превосходных лошадей: прекрасные лошади, с хорошим ходом, как раз такие, с которыми можно показаться в Гайд-Парке! Или можете взять новое тильбюри [2] ее светлости: на этих тильбюри сейчас все прямо помешались!
Но Кит коротко и ясно дал понять, что в его намерения никак не входит показываться в парке или где-нибудь еще, отклонил все эти предложения и спросил, что известно Челлоу о таинственном деле Лактона.
– Этот! – сказал Челлоу с презрением. – Пытается продать его светлости лошадь, которую тот не хочет покупать: она не подходит для наших конюшен!
– Но если его светлость не хочет покупать эту лошадь, почему он это не сказал мистеру Лактону?
– Вы знаете его светлость, сэр! Она стоит половину тех денег, которые за нее просят. Но мистер Лактон не такой человек, которому можно просто так отказать, он вцепляется словно клещами. Он помахал нам в парке, его светлость остановился, и тогда он принялся расхваливать свою гнедую с плоскими боками, которую он недавно приобрел, пытаясь обмануть милорда и заставить его поверить, что эта лошадь как раз для него. Не говоря уж о том, что никому не нужна лошадь, купленная мистером Лактоном, эта гнедая не стоит и половины того, что он за нее просит. «Она замечательно берет препятствия», – сказал он милорду. – «Прыгает высоко», – сказал он. Да, думаю я про себя, хотелось бы мне ее видеть! И я легонько толкнул милорда локтем, и он сказал мистеру Лактону, что подумает и даст ответ на следующий день, имея в виду, как он объяснил мне, что напишет ему отказ. Я полагаю, он забыл об этом, потому что на следующий день мы уехали в Рейвенхерст. Так что вам не следует беспокоиться, мистер Кит.
– Как же не беспокоиться! Мистер Лактон придет завтра за ответом! Полагаю, я должен буду купить это создание. Сколько он просил?
– Мистер Кит, ни в коем случае! Он сказал его светлости сто шестьдесят фунтов, но я скажу, что красная цена восемьдесят фунтов!
– Я предложу ему сто, а если он откажется, тем лучше для нас. Не могу же я сказать, что не хочу лошадь, после того как человек ждал десять дней! Я дам ему чек в мой банк! О, черт побери! Я ведь не могу этого сделать! Ну, хорошо, ты для меня сходишь в банк, Челлоу, и возьмешь деньги наличными. Я дам тебе чек. Лучше возьми двести фунтов, мне самому понадобится некоторая сумма. Смотри, чтобы тебя не ограбили!
– Это вас собираются ограбить, сэр! – сказал Челлоу с глубоким неодобрением.
– Не меня! Я покупаю лошадь от имени брата и оказываю ему услугу! – сказал Кит.
Несколько позже он отправился пешком на Маунт-Стрит, облачившись в городской костюм строгого, но модного покроя. Сюртук из превосходной темно-синей ткани Ивлин совсем недавно сшил у Уэстена и еще ни разу не надевал. Батистовая рубашка была по моде строгой, без гофрировки, но застегивалась на простые пуговицы; в жилете роскошь сочеталась со скромностью, а шляпа с высокой конусообразной тульей, надетая чуть набекрень на его блестящие кудри, была почищена щеткой и сильно отличалась от приземистой ворсистой касторовой шляпы, против которой так возражал Фимбер. Только ботфорты на нем были его собственные. Попытавшись в течение десяти минут натянуть на себя сапоги Ивлина, Кит приказал Фимберу забрать из его багажа всю обувь. Фимбер, питавший предубеждение против венского слуги Кита, с пристрастием изучал его ботфорты, но не нашел изъяна ни в фасоне, ни в ослепительном глянце. Накрахмаленные уголки воротничка рубашки были умеренной высоты, завязанный с математической точностью галстук, перчатки из собачьей кожи, элегантный брелок и тросточка из ротанга дополняли туалет мистера Фэнкота и вызвали у его мамы восклицание восторга. Подготовившись таким образом, он спокойно отправился на свидание с мисс Стейвли.
На полпути к Джон-Стрит его душевное равновесие было нарушено встречей с незнакомцем, возмущенно спросившим, почему он его не замечает. Кит выпутался из щекотливого положения, сославшись на задумчивость, но поскольку ему было невдомек, кто этот незнакомец, и он не имел ни малейшего представления о последних сплетнях, на которые сей светский франт неясно намекал, состоявшийся между ними разговор потребовал от него изрядной изворотливости. Он закончился настойчивым приглашением в тот же вечер присоединиться к друзьям Ивлина, собиравшимся вечером в гостинице Лиммера. Кит отказался под предлогом того, что обещал сопровождать свою мать на светский прием, и расстался с этим беззаботным молодым человеком, проникшись решимостью, не теряя ни минуты, искать прибежища в Рейвенхерсте. Ему стало ясно, что продолжительное пребывание в столице было не только крайне утомительно, но неотвратимо вело к катастрофе.
В доме Стейвли его встретил дворецкий, который позволил себе, насколько допускало его представление о приличиях, пожаловать его взглядом заговорщика, а затем проводил в маленькую гостиную в задней части дома. Там его ожидала мисс Стейвли, со вкусом одетая в утреннее платье из кисейного жаконэ, с закрытой шеей и застегнутыми на запястьях рукавами, украшенное по подолу широкой вышитой оборкой. Когда он церемонно наклонился к ее руке, дворецкий, наблюдавший эту сцену с отеческим и растроганным видом, издал довольно громкий вздох и удалился, бесшумно затворив за собой дверь.
В манерах мисс Стейвли чувствовалась некоторая натянутость, однако вздох дворецкого зажег озорной огонек в ее глазах и она невольно произнесла:
– Ах, Боже мой! Бедный Дарсли убежден, что он присутствует при романтической встрече! Не смущайтесь! Дело в том, что и он, и вся старшая прислуга, к несчастью, считают своим долгом бороться за то, что они называют моими интересами!
– К несчастью, – сказал он.
– О да! Я была бы чудовищем, если бы меня не тронула их преданность, но я всем сердцем желаю убедить их принять Албинию в качестве моей преемницы! Вы не можете себе представить, как это неприятно нам обеим! Они исполняют только мои приказы, они упорно приходят ко мне за подтверждением ее распоряжений. Я искренне ей сочувствую, ее положение невыносимо!
– А ваше? – спросил он, – оно выносимо?
– Да, – призналась она с кривой улыбкой, – вы это знаете! Это – именно это – и есть та причина, почему я принимаю ваше предложение, милорд!
– Во всяком случае, это откровенно! – заметил он.
Она улыбнулась в ответ.
– Мы согласились, не правда ли, что только честность с обеих сторон может сделать наш предполагаемый союз терпимым для вас и для меня? Причина, по которой вы желаете жениться, – это очень понятное с вашей стороны стремление к независимости от вашего дяди; моя же причина – это то, что я чувствую насущную необходимость уехать из этого дома – из любого дома моего отца!
– Познакомившись с вашей мачехой – продолжив с ней знакомство, – сказал Кит, ловко поправившись, – я отлично понимаю ваши мотивы и сочувствую вам!
– Нет, нет, вы не правильно меня понимаете! – сказала она поспешно. – Скорее вы должны сочувствовать Албинии! Ей должно быть действительно тяжело оказаться в доме, годами управляемом ее
