Доктору Льюису

В Скарборо, куда я приехал с неделю назад, я не обрел ожидаемой мной пользы.

Из Хэрроугейта мы прибыли сюда через Йорк, где остановились только на один день, чтобы осмотреть замок, собор и залу для ассамблей. Замок, бывший некогда крепостью, теперь обращен в тюрьму; он может почитаться красивейшим зданием из всех виденных мною на моей родине и в чужих землях. Стоит он на холме, где воздух свежий и чистый, и за стенами его находится обширный двор, по коему могут гулять для здоровья своего заключенные, кроме тех, кого надлежит содержать с особой строгостью. Но даже и эти последние пользуются удобствами в пределах, им дозволенных. Здесь же воздвигнуты здания, где вершат суд во время судебных сессий.

Что до собора, то я не знаю, чем он отличен, — разве что своей величиной и высотой шпиля, — от других старинных церквей, находящихся в разных частях королевства и именуемых памятниками готической архитектуры; но теперь полагают, что этот стиль скорей сарацинский, чем готический, и мне кажется, что в Англию он перешел из Испании, большая часть которой находилась под владычеством мавров. Британские зодчие, переняв этот стиль, не весьма, кажется, задумывались о том, можно ли его перенимать.

Климат в тех землях, где обитали мавры или сарацины, как в Африке, так и в Испании, столь был жаркий и сухой, что строители храмов прилагали все свое умение, чтобы возвести здания, в коих было бы прохладно; для этой цели более всего подходили здания огромные, узкие, темные и высокие, недоступные для солнечных лучей и защищенные от раскаленного воздуха; в них должна была быть освежающая прохлада, как в глубоких погребах летней порой или в горных пещерах, созданных самой природой.

Но сколь было глупо подражать этому стилю архитектуры в такой стране, как Англия, где климат холодный, воздух всегда влажный и где, стало быть, строитель должен пещись о том, чтобы укрыть людей в месте сухом и теплом. Я только однажды был в монастырской церкви в Бате, и едва переступил порог, как меня до самых костей пронизал холод.

Ежели только поразмыслить, то в наших церквах мы дышим тяжелым, застойным воздухом, который еще отягощен испарениями от сырых сводов, гробниц и помещений, где хранятся кости мертвецов; и разве не вправе мы назвать их складами ревматизмов, сооруженными на пользу медицинского факультета? И разве не вправе мы утверждать, что посещение церкви более губительно для тела, чем спасительно для души, особливо в зимние месяцы, а их, можно считать, не менее восьми в году.

Хотел бы я знать, что тут обидного для чувствительных душ, ежели в доме божьем будет поболее удобств и станут они менее опасны для людей хилых? И разве не получит поощрение благочестие и не сохранится жизнь многих людей, ежели в храме будет настлан дощатый пол, ежели обошьют панелями стены и храм станет теплым, будет хорошо проветрен и защищен от трупного смрада? Обычай погребать в церквах, обязанный невежеству и суеверию, ввели жадные попы, которые утверждали, будто дьявол не возымеет власти над умершими, когда они похоронены в освященной земле; только по сей причине даже в наше время святят кладбища.

Наружный вид древнего собора только оскорбляет глаз каждого, кто имеет понятие о правильности и соразмерности, ежели он ничего и не смыслит в архитектуре как науке; длинный, тонкий шпиц наводит на мысль о посаженном на кол преступнике, между плеч коего торчит острие. Башни или колокольни также позаимствованы у магометан, которые, не имея колоколов, строили минареты, чтобы созывать народ на молитву. Могут эти башни служить и для сигналов и для наблюдений, но бьюсь об заклад, что для церкви они неуместны, так как благодаря им собор кажется еще более варварским или сарацинским.

В архитектуре зала для ассамблей нет ничего арабского, он построен точно по плану Палладия, и его можно было бы превратить в прекрасный храм, но, нимало не задумываясь, его предназначили для того идолопоклонства, которое ныне в нем происходит. Величие капища тем более умаляет маленьких нарисованных божков, коим там поклоняются, так что во время вечернего бала танцующие походят на сборище волшебных фей, предающихся при лунном свете буйному веселью меж колонн греческого храма.

Слава Скарборо, кажется, увядает. Все подобные места (кроме Бата) Тперва привлекают много народу, а потом мода на них проходит. Я уверен, что в Англии найдется полсотни местечек с минеральными источниками, столь же целительными, как в Скарборо, хотя они еще не прославились да и никогда не прославятся, если только какой-нибудь писака из врачей но сочтет выгодным для себя открыть обществу их целебные свойства. Но как бы то ни было, всегда будут стекаться в Скарборо люди для морских купаний, покуда есть такой обычай; желательно бы только облегчить доступ больных к берегу.

Здесь я встретился со старым знакомым Х-т, о коем я не раз говорил вам, как об одном из самых больших чудаков. Познакомился я с ним в Венеции и встречал в разных частях Италии, где он был известен под кличкой Cavallo Bianco 43, ибо он всегда ездил верхом на сивом коне, точно смерть в Апокалипсисе. Помните, я как-то рассказывал вам о споре, который он затеял в Константинополе с двумя турками в защиту христианской веры; за этот спор его прозвали «уговорщиком». Всем ведомо, что Х-т не признает никакой религии и верит только в законы природы, но в данном случае честь родины обязывала его показать туркам свои способности.

Несколько лет назад, будучи в Капитолии, в Риме, он подошел к бюсту Юпитера, отвесил ему низкий поклон и воскликнул по-итальянски: «Уповаю, сэр, если вы когда-нибудь вынырнете снова на поверхность, вы вспомните, что я воздавал вам почести во дни вашего уничижения». Об этой остроумной шутке донесли кардиналу Камерланго, а тот пересказал ее папе Бенедикту XIV, который не мог не посмеяться над такой выходкой и сказал кардиналу: «Эти английские еретики полагают, что они имеют право идти к дьяволу своей дорогой».

В самом деле, из всех известных мне англичан один только Х-т решался жить среди чужеземцев, как ему заблагорассудится; ибо ни в платье, нив пище, ни в привычках, ни в обхождении он даже на самую малость не отступал от образа жизни, какой привык вести с детства. Лет двенадцать назад начал он свои путешествия по кругу, которые совершал таким образом: из Неаполя, который он избрал своей главной резиденцией, он отправился на корабле в Марсель, а затем на извозчике в Антибы; засим он проехал в Геную и Леричи, а оттуда через Камбратину в Пизу и Флоренцию; пробыв некоторое время в этом столичном городе, он двинулся на извозчике в Рим, где в течение нескольких недель отдыхал, после чего продолжал свой путь в Неаполь, чтобы сесть при первом удобном случае на корабль.

Описав сей круг двенадцать раз, он изменил направление и отправился в Англию, чтобы поглядеть на какие-то деревья в своем поместье, которые он посадил лет двадцать назад, подражая плану двойной колоннады на площади святого Петра в Риме. Оттуда он приехал в Скарборо посетить знатного друга своего и бывшего питомца М. Г. и, позабывши о том, что ему уже перевалило за семьдесят, принес Бахусу столь щедрую жертву, что на следующий же день с ним сделался апоплексический удар, от коего память его пострадала. Но он отнюдь не изменил своим причудам и собирается воротиться в Италию через Женеву, чтобы потолковать со своим приятелем Вольтером, каким способом нанести последний удар христианским суевериям. Здесь он намерен сесть на корабль, чтобы ехать в Голландию или в Гамбург, ибо ему решительно все равно, в какой части континента ему придется выйти на берег.

Отправляясь в прошлый раз в чужие страны, он уговорился плыть на корабле в Ливорно, и вещи его уже погрузили. Но, спустившись вниз по реке, он по ошибке попал на другое судно и узнал, что оно идет в Петербург. «Пусть будет Петербург, — сказал он, — мне все равно, поеду туда». Он тут же договорился с капитаном, купил две-три рубашки у штурмана и благополучно прибыл ко двору Московии, а оттуда поехал сушей в Ливорно, чтобы получить свои вещи. Теперь он способен на любую подобную причуду еще более, чем всегда, и так как по законам природы ему остается недолго жить, то я бьюсь об заклад, что он покинет сей мир столь же странным образом, сколь необычно прожил всю свою жизнь