— Мне повидать мадам!

Тимар повернулся к нему спиной и пошел по дороге, освещенной электрическими фонарями. В результате происшествия с пирогой брюки его испачкались и измялись. Кроме того, он уже три дня не брился. В тот миг, когда Тимар вошел в световой круг от фонаря, показался автомобиль. Приблизившись к нему, машина притормозила, и Тимар узнал комиссара полиции, который дважды обернулся, но продолжал свой путь.

Чтобы добраться до отеля, нужно было пройти не более трехсот шагов. Выбрав укромный уголок, негритянка в голубой набедренной повязке, смеясь, ластилась к хорошо одетому туземцу. Женщина была толстовата.

На голове у нее высилось сооружение из курчавых волос. В отличие от негров, живущих в лесу, она не питала к белым никакого уважения. Когда Тимар проходил мимо, она стала молча рассматривать его, но едва он отдалился на пять шагов, как негритянка снова разразилась смехом.

Это были мелочи. Но они действовали на Тимара, так как он и без них уже был в дурном настроении.

В отеле играла музыка. Эту гавайскую пластинку Тимар слышал по меньшей мере пятьдесят раз. Мелодию ежеминутно нарушал стук бильярдных шаров.

Перед тем как войти, Тимар на мгновение остановился, нахмурил брови и машинально придал себе грозный вид. Но никто этого не заметил. Какой-то лесоруб и толстобрюхий счетовод, повернувшись к нему спиной, играли на бильярде. Четверо мужчин, пристроившись за столом с граммофоном, склонились друг к другу, словно говорили о чем-то очень важном. Стенные часы показывали одиннадцать. За стойкой бара никого не было. Счетовод, шагнув от бильярда назад, задел Тимара и обернулся.

— А-а, это вы, молодой человек!

И Тимар почувствовал в его словах нотку смущения.

— Посмотрите-ка…

Все присутствующие оглядели его без преувеличенного удивления, но с явным неудовольствием. Для них он был докучливым пришельцем, помехой. Люди обменивались многозначительными взглядами. Буйу поднялся и с напускной веселостью воскликнул:

— Вот те на! Вот это сюрприз!

В действительности же он предвидел появление Тимара и больше всего этого боялся.

— Итак, вы прибыли на самолете?

— Нет, на пироге.

Лесоруб даже присвистнул от восхищения.

— Что будете пить?

Тимар, хоть и нехотя, ответил на рукопожатие, так как не мог сделать вид, что не заметил протянутой руки. Игроки продолжали партию на бильярде. Кто-то сменил пластинку.

— Вы обедали?

— Нет… Впрочем, да. Я не голоден…

— Во всяком случае, старина, сразу видно, что вы уже несколько дней не принимали хинина. Для этого достаточно посмотреть на вас.

Тон был фамильярным, веселым, но поза явно сдержанной. Одноглазый из-за стола, за которым теперь осталось трое, смотрел на Тимара с трагическим выражением лица, а Маритен, сидевший вместе с ними, внезапно поднялся и пожал всем руки.

— Пойду спать. Уже поздно.

Это походило на бегство. Казалось, он почувствовал, что сейчас должна разыграться драма, и предпочитал не быть в числе свидетелей. Впервые Тимар оказался предметом общего внимания. В этой обстановке, несколько походившей на театральную, он был персонажем, с которым обращаются осторожно, которого побаиваются, и это заставило его вспомнить, что у него в кармане пистолет.

— Пойдем чокнемся со мной!

Буйу увлек его к стойке, сам зашел с другой стороны, налил две стопки кальвадоса.

— За ваше здоровье! Садитесь.

Тимар взобрался на один из высоких табуретов и залпом осушил свою стопку, не спуская глаз с бывшего лесоруба. Им не удастся его обмануть. Он знал, что у него за спиной игроки толкают шары лишь для вида, а справа, возле граммофона, беседа тоже была притворной.

Теперь их занимало только одно: его встреча с Буйу или, вернее, борьба, которая завязывалась между ним и владельцем отеля.

— Еще того же! — сказал он, протягивая пустой стакан.

И Буйу один миг помедлил. Его охватил страх, так как Тимар держался мрачно, озлобленно, намеренно подчеркивая свою холодность и самообладание, которое было напускным.

— Где Адель?

Его противник, с бутылкой кальвадоса в руках, чтобы оттянуть время, разыграл целую мимическую сцену.

— А вы все такой же влюбленный? Представляю, как вам было хорошо там, вдвоем, вдали от докучливых глаз!

Это звучало фальшиво» невероятно фальшиво!

— Где она?

— Где? А почему вы задаете этот вопрос мне?

— Разве она не в отеле?

— А почему бы ей быть здесь? За ваше здоровье!

Сколько же времени у вас ушло на то, чтобы спуститься по реке?

— Не важно! Значит, Адель не показывалась в отеле?

— Этого я не говорил. Быть-то она была, но теперь ее нет.

Тимар взял у него из рук бутылку и налил себе в третий раз. Затем внезапно обернулся в сторону бильярда и застал игроков врасплох. Они стояли неподвижно, навострив уши.

— Твой черед! Ну-ка, дуплет в угол! — поспешил крикнуть счетовод.

Никогда Тимар не испытывал подобного ощущения: он был крайне возбужден, но мысль работала удивительно четко. Он чувствовал себя способным на все, на самые невероятные поступки, но действовал с удивительным хладнокровием. Его мрачный взгляд снова остановился на Буйу. Самому Тимару казалось, что он выглядит разъяренным, но он не понимал, что производит впечатление терзаемого лихорадкой больного.

Именно это, его изнуренный вид и нервное возбуждение, испугали лесорубов.

Буйу отставил стаканы.

— Пойдем сюда, дружок! Давай поговорим.

Он увел Тимара в угол кафе, где они могли спокойно разговаривать, не боясь быть услышанными, поставил на стол бутылку и стаканы, сел, облокотясь о стол, и, протянув руку, положил ее на руку Тимара.

Посетители, сидевшие за соседним столиком, сейчас же удалились, бормоча:

— До завтра, Луи! Спокойной ночи всем!

Затем послышались их шаги на дороге. Остались только любители бильярда, с необычным оживлением гонявшие шары.

— Успокойся! Сейчас не время делать глупости.

Тон был покровительственный, но настолько мягкий, что напомнил Тимару голос одного патера, которого он встречал в юные годы.

— Не будем ломать комедию! Ведь мы оба мужчины.

Продолжая следить за лицом собеседника, Буйу пригубил вина из своего стакана, но снова взял бутылку, которую было схватил Тимар.

— Не сейчас.

На стенах, выкрашенных в пастельные тона, по-прежнему висели ритуальные маски. В кафе ничего не изменилось, разве что не было Адели. Он представил себе, как она, в своем неизменном шелковом платье, с серьезным выражением лица сидит за стойкой, погруженная в подсчеты, или, подперев