Соня улыбнулась, вежливо и грустно.

— Вадим звонил, обещал перезвонить. Реми тоже звонил, сказал, что постарается заехать с тобой попрощаться.

— Попрощаться?

— Пьер считает, что теперь его услуги не нужны, раз полиция взяла расследование в свои руки.

— Вадим тоже?

— Вадим согласился.

Соня принесла Максиму кофе с горячими круассанами и уселась рядом на край постели, глядя, как он ест. Взгляд ее был печален.

Обнять бы ее снова… Крепче, сильней, ближе. Стиснуть, сдавить, впечатать ее тело в свое…

— И что полиция? — спросил он. — Есть что-нибудь новое?

— Я пока не знаю. Реми обещал рассказать, когда придет.

Реми словно ждал под дверью, когда Максим закончит есть, и позвонил в тот момент, когда Максим протянул опустевший поднос Соне. Занеся поднос по дороге на кухню, она пошла открывать.

— Ну как, больной? — протянул ему руку Реми. — В порядке?

— В порядке. Рад вас видеть. Спасибо, что пришли.

— Да чего уж там. Мы тут с вами как-то сблизились… Я, как собака, привыкаю к тем, кто меня кормит, — усмехнулся он. — А я больше этим расследованием не занимаюсь… Знаете? Теперь оно в руках полиции.

— Да, Соня мне сказала. Надеюсь, что полиция с этим справится… Мне жаль, что вы больше не будете участвовать в расследовании. У меня было такое чувство, что вы близки к разгадке…

— У меня тоже, — сказал Реми. — Но полиция быстро найдет, вот увидите.

Теперь, когда есть место преступления… Уже не так сложно найти.

— Дай-то бог…

— Так все в порядке, значит?

— Да, — улыбнулся Максим, — все нормально. Реми помялся.

— Тогда я пошел… Не говорю — надеюсь встретиться снова, со мной люди встречаются, когда у них проблемы и беды… Так что всего наилучшего.

— Погодите, Реми, — сел на кровати Максим, — а как же новости? Вы мне обещали новости.

— И вправду. Только у меня мало что. Вернее, у них мало что на данный момент. Мои предположения подтвердились, что уже хорошо, но нового ничего нет.

— То есть это… это был папа… там следы крови — его?

Реми кивнул, избегая Сониного взгляда. Максим нашел ее руку, крепко сжал. Соня смотрела в пол. Несколько мгновений протекли в молчании. Наконец Максим легонько тряхнул ее руку, все еще зажатую в его ладони.

— Соня, ты не могла бы нам кофейку сделать, пожалуйста? — сказал он и сделал большие глаза, намекая, чтобы Соня не проговорилась, что он только что кофеек откушал. Соня поняла намек и ушла на кухню, понимая также, что Максим решил дать возможность Реми рассказать обо всем, не стесняясь ее присутствием, не ища мучительно слова, которые могли бы смягчить жестокость реальности. В дверях она обернулась и глянула на Максима, тот чуть заметно кивнул — оба поняли, что она могла прекрасно слышать из кухни, не смущая детектива. Оба подивились такому взаимопониманию, будто тридцать лет вместе прожили, но особенно вдаваться в обдумывание родства душ никто не стал за нехваткой времени: нужно было слушать Реми, который уже рассказывал пониженным голосом, надеясь, что Соня его не услышит:

— Взяли и пленки, и фотографии, я им все отдал, даже записи своих встреч со всеми; на этом у нас дружба с полицией держится: я им одни услуги, они мне другие… Но самое главное, все сходится: исследования, проведенные на месте, совпадают полностью с траекторией движения тела Арно, которая просматривается на вашей видеопленке и на сделанных с нее фотографиях; я также был прав, что это нож, — гордился собой Реми, — но рукоять почти не видна под руками вашего бедного дяди, должно быть, достаточно короткая, типа кинжала, или кортика, или просто кухонного ножа. Самого орудия преступления не нашли, убийца, видимо, унес его с собой. Теперь только ясно одно: месье Дор был убит в этом месте во время съемок, сразу после своей сцены.

— А вдруг все же не убит, вдруг только ранен?

— Нет, Максим, — Реми покачал головой. — Убит. Если бы он был ранен и в сознании, он бы звал, стонал, кто-нибудь из съемочной группы услышал бы. А если он потерял сознание, то все равно умер бы через несколько часов от потери крови… Ну, в крайнем случае он бы уже нашелся в какой-нибудь из больниц…

Реми покосился в сторону кухни, и Максим представил, как Соня, прижавшись к двери, слушает все это и страдает — одна, даже Пьера нет рядом…

Собственно, зачем Пьера? Нет его, Максима, рядом, чтобы взять в свои руки ее застывшие пальцы, чтобы принести ей шаль, чтобы ее укутывать и баюкать… Стоит там одна у холодной стенки с холодеющим сердцем и слушает эти ужасные подробности…

— Так что, к сожалению, надо признать, что шансов на то, что месье Дор жив, — нет. Убийца заколол его ножом, осторожно затащил тело в подвал, быстро переоделся в его куртку, взял ключи от его машины и ушел… Вам не показалось, что человек, которого вы приняли за вашего дядю, чем-то от него отличается?

Тоньше, толще, выше, ниже?

— Сожалею… Мне и в голову не могло прийти, что это не дядя… Ничего такого я не заметил, что мне подсказало бы, что это не он. Но ведь я дядю видел первый раз в жизни… И куртка у него такая объемная…

— То-то и оно. Одно можно прикинуть: убийца примерно ростом с Арно. Но беда в том, что Арно самого что ни на есть среднего роста, а из «примерно» много не выжмешь… Потом он спокойненько припарковал машину там, где мы ее нашли, добрался до своего дома, а ночью или на следующий день вернулся на место убийства и вывез тело. Которое где-то спрятал, а где — не знаем. Вот так…

Какие будем делать выводы, Максим? Как любитель детективов, что скажете?

— Да, какие будем делать выводы? — спокойно произнесла Соня, входя в комнату с подносом с кофе. Она была белой, как церковная свеча, но глаза смотрели прямо и голос ее был ровным.

Максим смотрел на нее с восхищением. Она, безусловно, владела собой, своими чувствами — не первый раз у Максима была возможность в этом убедиться…

Или — научилась не растрачивать себя на эмоции? Охранять себя от переживаний?

Преуспела в борьбе за свой покой? Бедная девочка, она не знает, как это опасно.

Она не знает, что лет через десять, когда она достигнет возраста Максима, ей не с чем будет бороться: подавляемые регулярно, чувства просто исчезнут, и она будет воспринимать мир как под анестезией… Но дай бог, чтобы он был не прав…

Он перевел глаза на Реми, который в свою очередь, заметив невероятную бледность Сони, смотрел на нее с ужасом, и уже наверняка коря и проклиная себя за бестактность. Максиму повышенная чувствительность Реми к Сониным чарам показалась вдруг смешной и даже вызвала легкое раздражение — себя ли увидел в подобной роли и ролью этой остался недоволен?

Как бы то ни было, он поспешил сделать вид, что не заметил ни бледности Сони, ни ужаса Реми, и продолжал как ни в чем не бывало:

— Выводы? Во-первых, убийца знал заранее место съемок. Во-вторых, он знал содержание сцены и режиссерский план. Из чего следует, что это близкий к Арно человек, или близкий к Вадиму человек, или близкий знакомый близкого человека. Надо искать тех, кто был столь хорошо осведомлен. Ты, например, знала, Соня?

— Знала. Папа очень ждал съемок этой сцены, которые откладывались несколько раз из-за погоды… Он у нас дома не только про нее рассказывал, он даже показывал, как он будет ее играть.

— Вот видите. Знала к тому же вся съемочная группа. Знала соседка, мадам Вансан. Возможно, знал даже Ксавье, не от Арно, разумеется, а, например,…