ударил Арно ножом в тот момент, когда он завернул за угол. И вот тут ваш дядя повернулся, держась руками за живот, — удар, видимо, пришелся в живот… И вы его увидели. И сняли на видео — нам с этим просто очень повезло! Вы решили, что он изображает, что его тошнит…

— Бог мой… — прошептал Максим.

— Это понятно, он держался руками за живот, согнувшись, и лицо его перекосила гримаса… Естественно, вы, ничего не подозревая и будучи под впечатлением от его роли человека в похмелье, решили, что месье Дор доигрывает свою роль для вас одного, для племянника. Я уверен, что на фотографиях с вашей пленки, которые я распорядился сделать, мы сумеем рассмотреть либо рукоятку ножа, либо кровь… Скорее рукоять ножа, потому что, если бы убийца его сразу вытащил, — рассуждал с энтузиазмом Реми, — то следы крови были бы повсюду и при уборке техники их бы кто-нибудь заметил…

Максим закрыл глаза. Слова Реми добивали его безжалостно.

— Извините, — сказал детектив. — Я немного увлекся.

— Ничего, — выдавил из себя Максим. — Продолжайте.

— Короче, — продолжал более сдержанно Реми, — убийца, должно быть, подхватил тело, которое упало таким образом, что немного заслонило проем. Если бы актриса хоть раз повернула голову в сторону пролома, она бы его увидела…

Но она смотрела, разумеется, в камеру, то есть в другую сторону. Ее сцена шла плохо, задуманный световой эффект не удавался, потому что пролом был частично заслонен, но никому это не пришло в голову. Вадим был вынужден сцену повторять, а убийца все это время медленно, стараясь не производить шума, тащил тело к подвалу… Он наверняка заранее побывал на этом месте и все продумал. Сделал ставку на то, что все будут смотреть на играющую актрису, а сама актриса будет смотреть в камеру… К тому же идея поместить ее голову непосредственно перед проломом пришла Вадиму только на месте съемки, заранее это не планировалось, и убийца предполагал полную безопасность своих действий. Не говоря уж о том, что вашу видеокамеру, да еще и поставленную на землю прямо напротив пролома — вернее, точно напротив актрисы, — ОН никак не мог предвидеть… Когда съемки были закончены, естественно, никто ничего не заметил, так как тело было уже спрятано в этом подвале. Тот подвал, в котором работали актеры, находится за стеной.

— Погодите! Не понимаю, ведь я видел, как дядя уходил…

— Дядя ли?

— Значит, в дядиной куртке ушел убийца?!

— Получается, что да. И уехал на его машине. Которую бросил недалеко от дома Ксавье.

— И что, — спросил, холодея, Максим, — тело — там? — указал он окоченевшей рукой на подвальное окошко.

— Нет. Его перепрятали.

Максим перевел с облегчением дух. Мысль о том, что детектив сейчас начнет вытаскивать труп из подвала, среди этих черных кошмарных развалин под мерзким проливным дождем, казалась ему непереносимой.

— А… вы уверены?..

— Что тело перепрятали?

— Нет… Что вообще… Что дядю убили… Может, он поранился чем-то?

— Сами посудите, Максим, — сказал мягко Реми, — если бы он просто поранился, разве бы он так пошел спокойно к машине? Слазав предварительно зачем-то в подвал, где оставил следы крови? Нет, он бы обратился за помощью! В крайнем случае он бы поехал в больницу, ну, домой хотя бы, а не исчез, предварительно поставив свою машину недалеко от дома Ксавье…

— Да…

— И кроме того — вернемся к вашей видеозаписи, — вы сами видели, что-то ползло с обратной стороны пролома?

Максим молча кивнул. Во рту у него было сухо, а в горле першило, словно он заболевал.

— Но это что-то, как вы поняли, было тело, тело месье Дора… И оно, строго говоря, не ползло. Строго говоря, его тащили. Из чего мы делаем такое заключение? Вы же режиссер, вы понимаете разницу между этими двумя движениями… Когда человек ползет, у него колени сгибаются, образовываются просветы между телом и землей, а когда его тащат…

— Я понял.

Реми глянул на него и замолчал.

Максим бросил в грязь дотлевший окурок.

— Что будем делать? — тихо спросил он у Реми.

— Какой вы… впечатлительный, — с удивлением всмотрелся в него Реми. — Ишь, белый весь. А с виду вроде крепкий… Полицию будем вызывать. Теперь у нас есть место преступления. И, соответственно, время преступления. Нужно только установить с уверенностью, что кровь действительно принадлежит Арно, проанализировать следы в подвале, там они должны были сохраниться, даже, может, повезет с отпечатками…

Он наклонился и поднял белевший окурок Максимовой сигареты с земли.

— Это лишнее, только полицию путать. Мы и так тут наследили. Вам помочь дойти до машины?

— Н-н-ет, — промычал Максим.

— Ну как хотите. Тогда пошли в машину, нам больше незачем тут торчать.

Обычно обстоятельства складывались по воле Максима. Уже достаточно давно он привык руководить и распоряжаться своими и чужими обстоятельствами и временем. Иногда распоряжался не он, а обстоятельства им, но с такой четкостью и однозначностью, что не оставляли ему выбора, а следовательно, и возможности для колебаний и сомнений. Словом, Максим привык к тому, что он всегда знал, что ему делать и как поступать.

Сейчас же, предоставленный сам себе в этом чужом городе, не зависящий от людей, которые его окружали, и лишенный возможности руководить ими, он был растерян и не знал, как себя вести. Он мог поехать к Соне вместе с Реми и Вадимом, а мог не поехать — как хотите, Максим. А как он хотел? Он не знал.

Вернее, он знал, как он хотел. Он вот так бы хотел: приехать, схватить ее в свои объятия, прижать ее к себе и дать ей плакать на его сильном и мужественном плече, вытирая и целуя мокрые щеки и губы и шепча слова — не утешения, нет, как можно утешить в смерти родного отца? — просто успокоения.

Он бы хотел, но так было невозможно. У нее был муж, и на его хилом плече ей было положено плакать, и у него было право целовать соленые нежные губы. И, спрашивается, в таком случае зачем ему было ехать? Смотреть, как Пьер осуществляет свои супружеские права?

Но не поехать… Не ехать тоже было нехорошо. Во-первых, он вместе со всеми втянут в эту орбиту, в эту историю, и уж надо было бы вместе со всеми присутствовать. Во-вторых, он все-таки родственник, хотя бы и отдаленный.

В-третьих, оставаться одному целый день — не по себе. Уйти, болтаться по городу, сидеть в библиотеке — какие, к черту, занятия, когда такое происходит?

И потом, приличия обязывают «выразить соболезнование»…

Он позвонил Вадиму: «Я с вами». Вадим обещал подъехать к дому без четверти двенадцать. Максим отправился одеваться.

Телефон снова зазвонил. Пока Максим выпутывался из брючины, заговорил автоответчик. Дядин голос неспешно объяснял, что абонент может быть спокоен, так как ему непременно перезвонят, и предлагал оставить свое имя на пленке после бип сонор… «Какая нелепость, — думал Максим, — дяди нет, а его голос по-прежнему обещает перезвонить…» Никто, однако, не отозвался, и через динамик раздавались звучные гудки отбоя.