— Ха! — воскликнули они в один голос и, откинув назад головы, опорожнили свои кружки.
Я рассмеялась, находя их поведение по-мальчишески озорным.
Отерев губы тыльной стороной руки, Николас оттолкнул свой стул и подошел ко мне.
— О, Джимми, посмотри! «Смех ее как музыка…» Правда, я еще ни разу не слышал… как она смеется… а может быть, и слышал. Не могу вспомнить.
Они снова разразились смехом. И я подумала:
«Боже, теперь их не оторвешь от кружек!» Николас снова опустился на стул, хлопнул себя по колену и сказал:
— Идите сюда, мисс Рашдон, и сядьте рядом. А то вы сидите там, неподвижная и молчаливая, как сфинкс. Неужели вы никогда не видели человека, наслаждающегося выпивкой? Вы это не одобряете?
— Нет, милорд.
— Может быть, вы считаете, что человек моего положения не должен этим злоупотреблять? — с вызовом спросил Николас.
— Вы имеете все права, сэр. И все же вам следовало бы говорить потише, чтобы ваш брат не нашел вас.
Его брови взметнулись вверх.
— Джимми, кажется, в наших рядах появилась дуэнья, чтобы следить за нашей нравственностью.
— В таком случае выпьем за дуэний с зелеными глазами! — ответил верный Джим, и они снова выпили.
Еще раз качнувшись на стуле, Николас устремил на меня взгляд, и, заметив его очевидный интерес к себе, я вспыхнула. Не могу сказать, что мне это было неприятно. О Господи! Вовсе нет! Просто это меня смущало. Я, честно говоря, не привыкла к такому откровенному разглядыванию. Он разглядьшал меня, как гончая лисицу: в глазах его я заметила особый блеск, а зубы его были обнажены в улыбке.
— Скажите мне, — внезапно обратился он ко мне, — где вы были сегодня вечером, мисс Рашдон?
— В Малхэме, — ответила я, глядя в свою кружку.
— Что? Говорите глядя прямо на меня, мисс Рашдон. Ну! Вот так! Повторите, что вы сказали.
— Я была в Малхэме, сэр.
Он сжал губы, как мне показалось, гневно, потом спросил:
— Вы не рассказывали мне про какого-то пастуха, которого сразили наповал своими чарами?
— Нет, сэр. Нигде и никогда я не пользовалась своими чарами против сына пастуха.
— Но ведь вы, кажется, говорили, что вы влюблены в него.
— Нет, не говорила.
— В таком случае, значит, мне это пригрезилось.
— Безусловно.
— А вы были когда-нибудь влюблены, мисс Рашдон?
Я едва заметно кивнула и снова принялась за свое вино.
Стул стукнул об пол, когда он поднялся на ноги, отодвинув его. Николас сделал два стремиельных шага ко мне, схватил меня за запястье и поднял со скамейки. Я молча подчинилась. Он потащил меня к камину, где было светлее. Нажав на мое плечо, он вынудил меня сесть, и я опустилась на пол, подогнув под себя ноги. Николас последовал моему примеру и сел рядом, обхватив рукой колено.
Улыбнувшись, я сказала:
— Лорд Малхэм, мне кажется, чувствует себя лучше. Теперь он готов пошалить.
— Прошу не путать — это лорд Малхэм, пустившийся в странствие на всех парусах, — возразил он. — Но это так, к слову. Я задал вам вопрос, мисс Рашдон, но вы, если не ошибаюсь, уклонились от прямого ответа. Вы когда-нибудь были влюблены?
Я оглянулась вокруг в поисках Джима.
— Ведь это очень личный вопрос, вы не находите? И не предназначен для чужих ушей.
— Считайте, что он просто чурбан с глазами, и не обращайте на него внимания.
Он подмигнул мне и улыбнулся.
Глядя в серые глаза, при виде которых у меня занимался дух, я тихо ответила:
— Да, милорд Малхэм, я была влюблена.
Он смотрел на мой рот, и веки его слегка опустились, прикрывая глаза.
— А теперь моя очередь, — сказала я, и глаза его теперь смотрели прямо в мои.
— А вы были когда-нибудь влюблены, лорд Малхэм?
Я ждала ответа, нетерпеливая, как дитя, стараясь не обращать внимания на его красивый рот с дразняще приподнятыми уголками.
При мягком свете камина черты его лица смягчились, и он выглядел молодым и необычайно привлекательным.
— Ну?
— Да, — ответил он наконец.
— Кто она?
— Мне говорили, что ее имя Мэгги.
— А вы сами не помните? Николас покачал головой.
— Откуда же вы знаете, что любили ее?
— Потому что я все еще люблю ее. Вы находите это странным? Я тоже. Я не понимаю, как могу любить женщину, лицо которой не могу вспомнить. А вы это понимаете?
Он смотрел на меня загадочным взглядом. Я отвела от него глаза и, глядя в огонь, несколько минут обдумывала эти слова. Наконец сказала:
— Думаю, я могу и попытаюсь объяснить. Мне было восемь лет, когда умерла моя мать. Я очень ее любила и все еще глубоко люблю. Но, когда пытаюсь воскресить в памяти ее лицо, не могу этого сделать.