— Не будем предъявлять к нему чрезмерных требований, Ариэль. Не будем пытаться остановить его. Это может оказаться опасным.

— Так вы и впрямь считаете его опасным?

— Вы же видели сами, как он себя ведет.

— В таком случае зачем вы позволили ему уйти, если считаете, что он способен нанести ущерб себе или другим? Неужели вы хотели бы, чтобы окружающие считали его таким?

Тревор бросил на меня предостерегающий взгляд, и я поняла, что зашла слишком далеко. Но он только отмахнулся от меня и моей бестактности пренебрежительным жестом.

— Мы все расстроены. Видеть моего брата в подобном состоянии — это огорчает меня гораздо сильнее, чем вы полагаете.

— А вы консультировались с доктором Брэббсом насчет лорда Малхэма? — спросила я.

— Конечно. И неоднократно. Он согласен с моим прогнозом и считает, что Ника следует отослать в лечебницу.

Мне очень не понравилось это слово «отослать». В нем таился намек на то, что Николас лишен человеческих чувств, что он теперь не более чем животное. Однако на сей раз я удержала свое мнение при себе. Тревор, по-видимому, простил мне мою недавнюю ошибку. Однако в следующий раз мог оказаться значительно менее великодушным.

В этот момент в комнату вошла Адриенна.

Нервно комкая кружевной платочек, она смотрела то на брата, то на меня.

— Полли сказала, что видела Ника…

— Да, — перебил Тревор, — он ушел. Пнув поднос, валявшийся у его ног, Тревор направился к двери.

— Что ты собираешься делать? — спросила его сестра.

Ничего не ответив, он вышел из комнаты.

Часом позже я стояла у камина в доме Брэббса, грея руки у огня. Я разбудила его, оторвав от дневного сна, и теперь он склонился над тазиком с холодной водой и плескал себе на лицо, пытаясь стряхнуть с себя сонливость.

— Мне пришлось долго бодрствовать, — объяснил он, потянувшись за полотенцем, которое я держала наготове. — Мэри Френсис обрела мир. Да упокой Господи ее душу!

— Она умерла от порфирии?

Он бросил на меня изумленный взгляд.

— Что ты знаешь о порфирии, девочка?

— В Оуксе были случаи этого заболевания. Первый симптом касается внешнего вида, дальше идут нарушения двигательного аппарата и затрудненность в движениях, потом невозможность контролировать деятельность мочевого пузыря. Это мучительная болезнь, ведущая к медленной и тяжелой смерти. Жертвы этого заболевания находились в Оуксе, потому что очень скоро становились бременем для своих семей и, конечно, осложняли их жизнь. Я подняла бровь, чтобы подчеркнуть важность этого замечания.

— Ты пришла сюда, чтобы обсуждать болезнь Мэри Френсис, Мэгги, или чтобы я сильнее почувствовал свою вину?

— Ни то, ни другое. Я пришла поговорить о Николасе.

Его лицо помрачнело.

— А-а! Вот в чем дело…

— Я так понимаю, что вы считаете целесообразным поместить его в лечебницу.

— Разве?

Он бросил полотенце на спинку стула и отвернулся.

— А разве нет?

— Я не наблюдал за развитием его болезни Он не мой пациент.

— Но у вас, конечно, есть собственное мнение. Не помню случая, чтобы его у вас не было.

— Расспросы привели меня к заключению,что в его поведении наблюдаются некоторые изменения.

Он сгорбился над огнем и теперь ворошил кочергой угли.

— Тут вам нечего возразить, сэр. Да, конечно,наблюдаются. Четыре дня тому назад его застали ночью на кладбище: он пытался эксгумировать тело своей покойной жены. Потом у него произошел коллапс, и последние три дня он проспал, изредка бодрствуя короткие отрезки времени. Сегодня в полдень он немного поговорил со мной.

Отвернувшись от камина, Брэббс устроился на стуле и скрестил ноги.

— Вы, кажется, не удивились, — сказала я.

И в самом деле, он выглядел погруженным в свои мысли.

Наконец доктор поднял голову и взглянул на меня:

— Ну? Ты скажи свое мнение, девочка. У тебя оно, конечно, есть.

— Вы полагаете?

— Вижу по тому, как упрямо ты выпятила подбородок, вижу по блеску в твоих зеленых глазах. Прости меня, Мэгги, но у тебя теперь больший опыт общения с людьми, повредившимися в уме, чем у меня. Я же больше специалист по лечению водянки или…

— Порфирии, — любезно подсказала я, но Брэббс не обратил на мою реплику внимания.

— Что же касается человеческого разума, то он для меня загадка. Мы не можем вскрыть череп, извлечь мозг, указать то место, где гнездится болезнь, и сказать: «Ах! Вот причина, почему он воет на луну!» Мы не более способны объяснить то, почему у одного человека есть совесть, а у другого ее нет, и чем это обусловлено. Ведь в каждом из нас есть и хорошее, и дурное. Ты согласна?

— Да.

— Чаще мы думаем о душе, чем о мозге, потопу что она живет и развивается так же, как эта материя.

Он выразительно постучал по своему виску. Хмурясь, я покачала головой.

— Вы рассуждаете прямо как викарий.

— Душу нельзя излечить каломелью или порошками Джеймса. В этом случае следует обращаться в более высокую инстанцию, чем я.

— Что бы ни сразило милорда, к его душе это не имеет никакого отношения, — возразила я. — Право же, если бы это было так, его давно бы уже вылечили, потому что еженощно в своей постели я молю Господа и всех святых помочь ему одолеть этот ужасный недуг, пока он совсем его не разрушил.

— В таком случае молись громче, Мэгги. Может быть, он тебя услышит.

— Мы оба знаем, что Господь не всегда слушает наши мольбы.

— Ну теперь, я вижу, ты принялась практиковаться в святотатстве, как и во врачевании.

Я ничего не ответила.

Подняв голову, он несколько минут смотрел на меня, не произнося ни слова. Потом сказал:

— Объясни мне, что ты хочешь от меня услышать?

— Николас действительно сумасшедший? Да или нет?

— Возможно.

Его ответ потряс меня. Схватившись рукой за каминную полку, чтобы обрести надежную опору, я не отрываясь смотрела в огонь.

— И вы считаете, что его следует запереть в сумасшедший дом, как его деда? Вы полагаете, что он неуравновешен, не отвечает за свои поступки?

— Как его деда? Да-да. Теперь я припоминаю. Я ведь как-то об этом забыл. Ну, тут можно не беспокоиться. Нездоровье его деда не имело ничего общего с болезнями мозга. Проще говоря, он был похотливым старым козлом, и его неразборчивость в связях и довела его до беды. Он был болен, и болезнь его была вызвана трепонемой паллидум [7]. Возможно, что за то время, что ты пробыла в Оуксе, ты видела и такие случаи?

— Но Тревор сказал…

— Я прекрасно знаю, что мог сказать Тревор. Конечно, семья не признается в этом — видишь ли, признаваться в подобных вещах неприятно и даже немыслимо. Но я как раз тот врач, кто диагностировал