что раньше мог бояться, раньше мог дрожать в испуге от каждого звонка в дверь. И ему даже понравилось нынешнее состояние — все его считают никчемным в жизни и ни на что не способным. И никто, даже родная мать не понимает, что в душе он — совсем другой.

Лето входило в самую жаркую стадию.

И Леший знал, что там же, вокруг того самого места сейчас много девушек. В городском бору находятся каменные карьеры, залитые гнилой водой. На берегах этих карьеров многие загорают. Но он вдруг потерял интерес к ним. Его перестали на время звать к себе горячие губы, они перестали ему сниться...

— Как здоровье, майор? — спросил я.

Он промычал что-то в трубку.

— Ты на месте будешь через час?

— Угу...

— Я подъеду. Пока новостей нет?

— Нет.

— У меня есть. Не хотел меня вечером послушать, вот теперь и пожинай плоды своего непрофессионализма. Нюх надо иметь...

Вот так я его! Получай, мент, сполна. И не чувствуй больше превосходства над частным сыском.

— Что? — в вопросе настороженность.

— Паша ночевал в квартире Чанышевых.

— Что! — Теперь это уже не вопрос. Теперь это уже вопль и рычание раненой рыси.

— Что слышал. Я сейчас звоню отсюда.

Только что отправил еще одного пострадавшего подлечиться. Гальцев в этой квартире предпочитает наносить один и тот же удар. Пяткой в челюсть с разворотом.

— Кто?

— Сегодня утром мой основной заказчик Гоша Осоченко проезжал мимо. Посмотрел на окна и заметил мелькнувший свет. Гальцев неосторожно выходил из туалета, и свет попал на кухонное окно. Гоше не повезло, что он поймал именно эту секунду.

— Не повезло?

— А ты считаешь это везением?.. Тогда у нас с тобой разное представление о роли судьбы в жизни человека. Слушай дальше. У Осоченко от квартиры — свои ключи. Они были компаньонами с Чанышевым, владели одной фирмой. И на работе была связка ключей.

Точно такая же, как в моем кармане. Сейчас Гоша занимается вопросом похорон и потому ключи на всякий случай возит с собой. Если приедет кто-то из родственников, чтобы поселить их в квартире. Короче, он поднялся туда.

И застал Гальцева. За что получил пяткой в челюсть. Примерно, как и ты. Только тебе каблуком досталось, а ему босой ногой. Потом Паша аккуратно связал Гошу и оставил отсыпаться. И парень бы отсыпался до сих пор, но меня что-то повело туда же. Я приехал и выручил его.

— Вчера около семи вечера Гальцев обчистил сейф предвыборного штаба. Пятьдесят тысяч долларов. Это даже по американским меркам — крупное ограбление. А уж по нашим... — Лоскутков от злости даже говорить стал почти нормально.

Около семи вечера... Около семи вечера?

Да на Пашу сейчас всех собак повесят!

— Ты ничего, майор, не путаешь?

— Почему я должен путать?

— Вспомни вчерашний вечер. Вы слушали телефон Лангара. Откуда Паша звонил ему в это время?

— Понял... — голос Лоскуткова сел и злость прошла. — Из центра города. Дважды звонил. В то же самое время. Значит, в штабе он быть не мог.

— То-то. А то ты сразу — Паша... Это в тебе обида говорит на него. Не стоит обижаться, а то на тебе будут воду возить. Паша победил тебя в честном поединке. Если можно считать честным нападение двух злобных ментов с пистолетом на одного несчастного безоружного квартирного вора. На меня тоже один капитан из ФСБ до сих пор дуется. Я его сначала по ошибке в своем гараже завалил и челюсть ему сломал, как тебе — Гальцев. Потом он захотел взять реванш в спортзале. А там я ему коленом в лоб угодил. Неделю потом колено болело. Не знаю уж, как его лоб это пережил.

Не уподобляйся этому капитану, а то никогда подполковника не получишь.

— Ладно. Ты сейчас куда?

— В фирму к Осоченко. Компьютер покупаю.

— На какие шиши? Много зарабатываешь?

— Клиентура оплачивает качественную работу. А без компьютера она качественной быть не может.

— Себе покупаешь или “Аргусу”?

— “Аргусу”.

Зачем будить в злобной рыси зависть...

— То-то. Скоро, похоже, и сотовой связью обзаведешься. Распустил тебя Иванов.

— Уже обзавелся. Сегодня “Аргус” оплатит номер, и буду пользоваться.

— Еще что-то есть? А то мне некогда.

Все-таки зависть в рыси проявилась. По голосу чувствую. Не зря я осторожничаю.

— Есть. У меня назрели насущные вопросы к Александре Чанышевой. Будешь ее допрашивать?

— Сегодня будем оформлять документы.

Отпустим под подписку о невыезде.

— Торопишься. Хотя это, может быть, и интереснее. Только меня предупреди заранее, чтобы я подготовился.

— Что-то знаешь?

— Пустяки. Не столько знаю, сколько надеюсь на получение знаний. Потом расскажу.

Я положил трубку и стал собирать разложенный диван. Подушка, как я догадался, должна храниться в специальном отделении за спинкой. Паша Гальцев не позаботился о наведении порядка, придется мне выполнить роль горничной.

Когда я закрывал дверь, то услышал, как щелкнул замок этажом ниже. И потому спуститься я решил не в лифте. Соседка с четвертого этажа, та самая, которой плохо спалось из-за Валентина Чанышева — и теперь еще хуже спится после его смерти, — конечно, подслушивала и наблюдала. В дверной глазок было видно, что в коридоре у нее горит свет. Когда я проходил мимо двери, этот свет что-то закрыло. Она смотрит, кто вышел из квартиры.

Времени у меня оставалось мало, и я не стал задерживаться на неинтересный сейчас для меня разговор. Разговор был бы интересным, если бы я спрашивал. Сейчас же можно было предположить только противоположное.

Машина стояла на месте. Двигатель полностью остыть не успел и завелся легко. Теперь — в Сбербанк, а потом — за компьютером.