шаги людей, чужих и равнодушных.

— Разрешите? — Пафнутьев несмело просунул голову из коридора в кабинет.

Морозова, не отвечая, быстро поднялась, подошла к двери, почти втащила Пафнутьева в кабинет и приникла к его груди, положив руки на плечи. Пафнутьев постоял некоторое время в неподвижности, осторожно погладил женщину по спине, не решаясь отстранить, подвел к директорскому креслу и усадил на мягкое сиденье.

— Простите, — сказала она, приложив белый платок к глазам. — Столько всего за последнее время, что я немного поплыла. Вам не кажется?

— Может быть, самую малость, — предположил Пафнутьев.

— Значит, все-таки есть, — горестно заключила Морозова и, убрав платок от лица, посмотрела на Пафнутьева почти веселыми глазами. Заплаканными, мокрыми, но веселыми.

— Рад вас видеть в добром здравии. — Это все, что смог произнести Пафнутьев в эти минуты.

— Я тоже. И поверьте, Павел Николаевич, наш обмен любезностями — это не пустые слова.

— Догадываюсь.

— Мы с вами в одной лодке.

Пафнутьев озадаченно склонил голову к плечу, пытаясь понять значение этих слов.

— Возможно, — проговорил он неуверенно.

— Не надо! — Морозова досадливо махнула рукой, как бы отметая ненужную любезность гостя. — Мы можем говорить более откровенно. Хотите?

— Хочу.

— Готовы?

— Я вообще-то всегда готов, еще с пионерских времен.

— Не надо! — Морозова опять сделала отбрасывающий жест, но на этот раз она отметала не вежливые пафнутьевские слова, а слова пустые и ненужные. — У меня в Генеральной прокуратуре есть добрые знакомые.

— Это хорошо, — оценил Пафнутьев.

— Они появились недавно, с год назад. Мы славно сотрудничали. Хотели изобличить Лубовского в убийстве моего мужа.

Следователь, который пытался это сделать... Исчез. Вам это известно?

— Теперь, когда отдельные картинки в моем сознании соединились в одно изображение, могу сказать — да, мне это известно.

— Год назад я частенько бывала в прокуратуре... По вызову следователя. Хотя исчез он сам, но знакомства остались. Эти люди сказали мне о характере вашей работы.

— И правильно сделали, — кивнул Пафнутьев.

— В каком смысле? — не поняла Морозова.

— Если бы они не рассказали вам о моей работе, мы бы сейчас не разговаривали.

— Не обижаетесь на меня за то, что я так нагло затащила вас сюда?

— Что вы, что вы! Я вам за это чрезвычайно благодарен.

— Не шутите?

— Есть вещи, которыми не шутят, — веско сказал Пафнутьев.

— Ну, что ж... Тогда продолжим.

Но продолжить не удалось — в кармане Пафнутьева запищал мобильник. Поскольку его номер знали немногие, он приложил палец к губам, давая понять Морозовой, что просит небольшую паузу в разговоре.

— Слушаю, — сказал он.

Звонил Андрей.

— Павел Николаевич, я стою здесь, у двери, в которую вы вошли. У вас все в порядке?

— Вроде как бы...

— Дело в том, что «жигуленок», от которого мы оторвались полчаса назад, стоит рядом со мной.

— И как это понимать?

— Понимать это надо так — они знали, куда мы едем.

— Но этого даже ты не знал!

— А они знали, Павел Николаевич.

— Об этом даже я не знал сорок минут назад!

— А они знали, — спокойно повторил Андрей.

— Они тебя не обижают?

— Нет, улыбаются сквозь стекло. Оказывают знаки внимания.

— Какие?

— Водитель ручкой машет, приветствует.

— Андрей, слушай меня внимательно... Если начнет что-то происходить — звони туг же!

— Понял.

— Их номер видишь?

— Записывайте, — Андрей продиктовал номер машины.

Отключив связь, Пафнутьев некоторое время сидел, уставившись в стол. Казалось, он забыл, где находится и по какому поводу, забыл, кто сидит перед ним. Потом, словно очнувшись, придвинул через стол Морозовой листок с номером серого «жигуленка».

— Вам знакома эта машина?

Морозова всмотрелась в цифры, поиграла в воздухе растопыренными пальцами:

— Нет. Впервые вижу.

— Серый «жигуленок», — подсказал Пафнутьев.

— Да-а-а? Значит, так, Павел Николаевич... Кто-то из моих ребят, из тех, кого расстреляли здесь два дня назад... Что-то говорил мне о сером «жигуленке». Чем-то он привлек их внимание... Слова были примерно такие... 'Опять этот серый «жигуленок». Больше ничего не могу сказать.

— Тогда продолжим, — сказал Пафнутьев.

— Этот «жигуленок» возник и в вашем поле зрения?

— Возник.

— Это плохо.

— Почему?

— Когда ребята заметили его... Их расстреляли через день.

— Намек понял. Кто эти ребята, которых убили в вашем кабинете?

— Мои помощники. Мы давно работаем вместе. Еще с Челябинска. Один из них мой племянник. Второй — его друг. Они работали еще с моим мужем. Примерно два года назад он был убит. Вы знаете кем?

— Догадываюсь.

— Я уверена, что мои ребята — тоже его рук дело. Конечно же, он никогда в этом не признается.

— Уже признался.

— Не поняла.

— Намекнул, дал понять, проболтался... Что-то в этом роде. Признательных показаний он, разумеется, не давал и никогда не даст. Но безнаказанность порождает благодушие, расслабляет, хочется бравады. На браваде они все и летят.

— Кто «они»?

— Взорвали Лубовского ваши ребята? — не отвечая, спросил Пафнутьев.

— С чего вы взяли? — Голос Морозовой неуловимо изменился, какая-то острая заинтересованность прозвучала в ее вопросе. — Почему вы так подумали?

— Вы сами предложили откровенность. Я ее принял. Поделился с вами следственными тайнами — сказал о неосмотрительном признании Лубовского... Вы сами предложили — продолжим. Я согласился.

Морозова помолчала, опять поиграла наманикюренными пальцами в воздухе, некоторое время с