метров пятьдесят, но он не был отвесным. Да, на нем невозможно было задержаться, но свободного падения тоже не произошло. Пафнутьев попросту безостановочно катился вниз, стараясь прикрыть голову от ударов о камни.
Разбитый, окровавленный, местами поломанный, обгорелый и ободранный, он свалился на трассу, прямо на проезжую часть.
Рефрижератор остановился перед ним в полутора метрах. Пафнутьеву повезло — водитель начал тормозить заранее, издали заметив катящегося по откосу человека. Выскочив из кабины, он подбежал к нему, перевернул на спину, заглянул в лицо.
— Полиция, — чуть слышно проговорил Пафнутьев. — Полиция, — повторил он и потерял сознание. Поколебавшись, водитель осторожно поволок его к кабине.
Через неделю Пафнутьев лежал на своем диване с приподнятой спинкой. Был он слегка в гипсе, слегка перебинтован, кое-где сквозь бинты проступали не снятые еще швы, но дух его был бодр. Да иного быть не могло, поскольку проведать его пришли давние друзья — Халандовский, все тот же Шаланда, проскользнул в прихожую и несмело присел Худолей, заглянул на огонек и Фырнин. Пафнутьевская жена Вика отсутствовала, поскольку находилась в местах далеких и безопасных, а о возвращении Пафнутьева попросту не знала. Поэтому всеми кухонными делами заправлял Халандовский — остальные были у него на подхвате.
Большой круглый стол посредине комнаты быстро и необратим обретал привычные черты — холодная водка, мясо из духовки, зелень с базара. Стол сдвинули поближе к пафнутьевской кровати, так чтобы уцелевшей рукой он мог дотянуться до всего, что было на этом праздничном столе, — отмечали его счастливое возвращение из поездки по солнечной Испании. Пафнутьев беспричинно улыбался, глядя на радостную суету друзей, а иногда, отвлекаясь от стола, взгляд его устремлялся в далекую прекрасную страну, где довелось ему испытать самые рисковые приключения в своей жизни.
И уже когда все сели за стол и водка была разлита в стопки, а стопки эти покрылись холодным серебристым инеем, неожиданно зазвонил телефон. Все замерли, напряглись и почему-то посмотрели на Пафнутьева.
— Может, не брать трубку? — спросил Халандовский, что-то сообразив.
— Почему? — удивился Пафнутьев под всеми своими гипсами и бинтами. — Я, кажется, догадываюсь, кто это может быть.
— Я тоже догадываюсь, — сказал Халандовский, — потому и спрашиваю.
— Нет, нет, я отвечу. — Поставив холодную рюмку на стол, Пафнутьев протянул к трубке почти здоровую руку. — Пафнутьев на проводе, — сказал он почти прежним своим совершенно дурацким голосом.
— Здравствуй, Паша, — раздался знакомый голос. — Ты меня узнаешь?
— Здравствуй, Юра... Как же мне тебя не узнать, если с тобой у меня связаны самые яркие страницы жизни.
— Ты имеешь в виду Машу?
— И Машу тоже.
— Она передает тебе привет, интересуется твоим здоровьем. Как ты себя чувствуешь?
— Уже лучше, Юра... Маше привет и наилучшие пожелания. Передай ей, что я помню все ее слова и чрезвычайно ей благодарен. Швы с меня снимают, гипс тоже обещают на неделе снять... Так что постепенно я приобретаю прежний вид... И если Маша окажется в России, то, вполне возможно, сможет меня узнать.
— Чем собираешься заняться, Паша?
— Сегодня хочу напиться... Я всегда напиваюсь, когда удается выжить в безнадежной обстановке.
— А чем займешься, когда протрезвеешь?
— За отчет сяду, Юра... После моей недавней командировки в страну Испанию у меня возникло много разных соображений... Знаешь, Юра, мне тебя здесь очень не хватает. И сухого белого вина. И, конечно, Маши.
— Я собираюсь скоро быть в Москве, может быть, смогу тебе помочь.
— Как доброму другу, Юра, не советую. Я в последнее время обидчивым стал, иногда впадаю в гнев... А в гневе я страшен. Даже опасен.
— Наверно, ты, Паша, прав. Я не сразу это понял.
— Не переживай, Юра... И на старуху бывает проруха.
Пафнутьев с самого начала включил громкую связь, поэтому весь разговор его гости слышали до последнего слова. И когда раздались гудки отбоя, все снова потянулись к рюмкам. Иней на них за это время слегка поблек и даже пошел потеками, так напоминающими скупые мужские слезы.
Но сегодня это были слезы радости.
