Единственное, чем хороша жизнь, — успеваешь привыкнуть к ее концу.

Машина въехала во двор, Халандовский сдвинул половинки ворот, Андрей снова набросил на машину брезент. Иван Степанович сидел на почерневшем от времени крыльце и покуривал сигаретку. Увидев гостя, приветственно махнул рукой. Тот точно так же молча махнул рукой в ответ. Похоже, эти двое сразу друг друга поняли.

— Хороший дом, — сказал Вася, окидывая взглядом черную избу.

— Был, — откликнулся старик. — За зиму отсыревает так, что летом просохнуть не успевает.

— Чаще топить надо.

— Топлю.

— Вася, — вмешался Халандовский, — а глоточек виски?

— На работе не пью.

— Это работа?!

— Конечно. И еще неизвестно, где круче.

— Пусть так... Знакомься... Это Павел Николаевич... Можешь называть его просто Паша... Паша, ты не против?

— Только за.

— Вася, — киллер протянул руку.

— Паша.

— Я вам нужен? — спросил Халандовский.

— А на кой? — удивился Вася.

— Тоже верно, — немного сник Халандовский, но быстро согласился, что незачем ему знать то, чего ему знать не положено. — Вот вам стол, — он показал на рассохшийся от времени черный стол, — вот вам скамьи... Прошу! — И он решительно направился на веранду, где Андрей уже успел немного освежить стол.

Пафнутьев прошел в тень яблони, уселся так, чтобы солнце не било в глаза, поставил локти на стол и вопросительно посмотрел на Васю. Тот тоже уселся за стол, но по своей привычке как-то боком, закинув ногу на ногу и уперевшись спиной в ствол яблони.

— Ну, что ж, — проговорил Вася. — Начнем... Как я понимаю, Паша, ты с той стороны баррикады? С противоположной?

— Да, так можно сказать.

— И только наличие общего друга позволяет нам с тобой присесть за этот стол.

— Мы давно знакомы с Халандовским.

— Я знаю, Аркаша ничего мужик. Мы с ним кое-что видели, и у нас была возможность проверить друг друга.

— У меня с ним тоже были такие возможности.

— Он не дрогнул?

— Нет.

— И не дрогнет?

— Думаю, нет.

— Ты занимаешься Лубовским? Зачем? С какой целью?

— У меня такое ощущение, что его нужно посадить.

— Похвальное желание. — Вася раскурил сигарету, пустил дым в ясное небо, оглянулся на веранду, где Халандовский с Андреем затеяли долгую беседу, потом сквозь сигаретный дым посмотрел на Пафнутьева, усмехнулся каким-то своим мыслям, поплевал на сигаретку и запустил ее щелчком в высокие заросли крапивы.

— Я слышал, ты знаком с ним? — спросил Пафнутьев.

— Работал на него, — будничным голосом ответил Вася. — И достаточно долго. Достаточно успешно.

— В качестве кого?

— В качестве наемного убийцы. Тебя это не шокирует?

— Не-а, — беззаботно ответил Пафнутьев. — Нисколько.

— Тогда ответь мне... — Вася помолчал. — Ты такой крутой или такой дурной?

— И то и другое.

— Хорошее сочетание, — кивнул Вася. — Такое встречается нечасто. Но встречается. Утешает мысль, что наш друг Аркаша не будет якшаться кое с кем... С шелупонью.

— Я тоже на это надеюсь, — показал зубы и Пафнутьев. Но на Васю это не произвело ровно никакого впечатления. Он только опять усмехнулся про себя.

— Чего ты хочешь от меня?

— Зацепку.

— Паша... — Вася помолчал. — Ведь мы с тобой друг друга понимаем, верно? Давая зацепку на Лубовского, я тем самым затягиваю петлю на собственной шее. Причем даже не знаю, кого мне больше опасаться — тебя или Лубовского. Видимо, ты не слишком хорошо его знаешь... Если он почувствует в тебе малейшую для себя опасность... Ты знаешь, как он поступит?

— Он постарается эту опасность устранить.

— Нет, Паша. Ошибаешься. Он не будет стараться. Он просто устранит. Тебя, Паша. Он сейчас высоко летает. Ему нельзя рисковать. Слишком многое на кону. Ему светит высокая должность. И он ее получит. Станет государственным деятелем. На него будут работать спецслужбы. А они умеют работать. Потому что на кону уже государственные интересы. Суть такова... Лубовский может быть всем по фигу, но государство надо хранить. Всеми средствами. Паша, всеми.

— Я — одно из них, из этих средств, — сказал Пафнутьев, хотя секунду назад такой мысли и близко не было в его беззаботной голове. — Да, — добавил он, — я правильно сказал.

Вася долго смотрел на него, прищурившись, потом тяжко вздохнул, окинул легким взором двор, заросли крапивы, машину под брезентом, опять вздохнул. Вынув пачку сигарет, некоторое время задумчиво ее рассматривал.

— Не верю, — наконец сказал он.

— И правильно делаешь, — не задумываясь, брякнул Пафнутьев.

— Если бы ты был тем, за кого себя выдаешь сейчас... Я бы тебе не понадобился. Значит, блефуешь. Не надо со мной блефовать. За блефом — ложь. А в моем деле нет ничего страшнее. Лубовский меня заказал. Я слишком много знаю. За мной охота. И у меня такое подозрение, что она не будет продолжаться долго. Если Лубовский узнает, что у тебя есть на него зацепка, он закажет и тебя. Ты ведь, Паша, не первый следователь, который пытается подобраться к нему. И не второй. Тебе подложили свинью, Паша. Тебе подложили свинью, когда дали это задание. Хочешь совет?

— Хочу.

— Линяй, — и Вася откинулся назад, упершись спиной в ствол яблони.

— Рад бы, — сказал Пафнутьев со вздохом. — Рад бы, да не могу.

— Почему? — удивился Вася.

— Вот здесь напряглось, — Пафнутьев положил растопыренную ладонь на грудь, — и не отпускает. И не отпускает, — повторил он.

— И не отступишься? — уже с легким интересом спросил Вася, наклонившись грудью к столу.

— Не отступлюсь.

— Ну, ты даешь, мужик! — развеселился Вася. — Аркашка сказал, что ты кое-какие бумаги прихватил у Лубовского?

— Прихватил.

— Челябинские есть?

— Есть.

— Там и копай. Адресок один дам. Но с условием... Ты этого человека нигде не светишь. Ни по пьянке, ни по трезвой, ни Аркашке, ни мне, ни в блокнотике, ни в календарике... Заметано?

— Заметано.

— У этого человека есть бумажки, хорошие бумажки. Лубовский о них не знает. Не всегда он был