— Андрей, — начал было Пафнутьев.

— Я вижу, Павел Николаевич, — ответил Андрей. — Он за нами увязался, едва мы отъехали.

— А сбросить его можно в этом потоке?

— Попробую. Мы вообще-то куда едем?

— Общее направление — Кутузовский проспект. И до пересечения с Кольцевой дорогой, — сказал Халандовский.

— А потом?

— Немного по Кольцевой, совсем немного.

— Уложимся, — пробормотал Андрей и резко свернул вправо в образовавшийся просвет. Серый «жигуленок», который шел следом, на подобное решиться не мог, не было у него такой возможности. Даже из машины было видно, как задергался, засигналил водитель, но, зажатый несколькими машинами, вынужден был оставаться в своем ряду. Андрей тем временем сделал еще один рывок вправо, оказался в крайнем ряду и при первой же возможности свернул направо, в неприметный переулок, который вел к сетуньской платформе электрички.

— Кажется, оторвались, — пробормотал Пафнутьев.

— Он теперь сможет развернуться через несколько километров, — заметил Халандовский. — Где-то возле Трехгорки.

Не снижая скорости, Андрей проскочил несколько поворотов и оказался возле указателя на улицу Горбунова.

— О, я знаю эти места! — радостно заорал Халандовский. — Андрюша, теперь налево, смелей, смелей налево! И прямо! Дуй мимо поста гаишников! Впереди Кунцевский автоцентр! Ты его пересекаешь по прямой! Нигде не останавливайся и никуда не сворачивай! Правильно! Гаишники нас не остановят, они знают, какие номера останавливать не следует! Все! Мы въезжаем в Немчиновку с тылу! Ребята, с тылу! Это же здорово! Мы кинули этого придурка, который увязался за нами, мы его кинули! Андрей, слушай меня внимательно!

— Слушаю!

— Мы в Немчиновке.

— Это радует, — отозвался Андрей.

— Это обнадеживает! — закричал Халандовский. — Тише, не гони, за нами никого нет. Так, первый поворот налево! Молодец. А теперь третий дом направо! Все, мы приехали! Нас здесь ждут! Нас здесь любят! Нас никому не дадут в обиду!

— Это радует, — повторил Пафнутьев слова Андрея.

Машина еще не успела остановиться, как Халандовский выскочил наружу, подбежал к воротам из старого штакетника, распахнул их и сделал приглашающий жест — въезжайте, дескать, гости дорогие.

Андрей осторожно въехал, стараясь не поцарапать борта в узких воротах. Халандовский уже был в глубине двора — показывал, что нужно ехать дальше, еще дальше. Наконец машина оказалась под громадными соснами. Халандовский рванул какую-то свисающую веревку, и тент из выгоревшего брезента надежно укрыл машину от глаз чужих и недобрых.

— Неплохо придумано, — проворчал Пафнутьев, выбираясь из-под брезента.

— А с улицы совсем ничего не видно! — радовался Халандовский. — Даже если кто и захочет полюбопытствовать — ни фига у него не получится! Ни фига!

Дом на участке был старый, деревянный, с темной верандой, в глубине которой просматривался красный абажур с кистями. Лампочка была включена, абажур светился призывно и даже как-то по- родственному. За круглым столом под таким вот абажуром долгими летними вечерами можно было пить чай, до утра обсуждая подробности предстоящей войны, предстоящих свадеб, предстоящего урожая — все так и было, все так и было перед войной, когда был построен этот дом, когда в нем звучали голоса, звучало с пластинки танго и голос Лещенко, того еще Лещенко...

И вот этот абажур, новый еще, яркий, освещал круглый стол, людей, собравшихся за ним, молодых еще людей, живых еще и радостных. Ныне эта же самая пластинка пылилась где-то на чердаке, выгоревший, отсыревший абажур висел на том же месте, а дом — потемневший от лет, давал, давал все- таки представление о прежней Немчиновке, о прежней жизни, о той любви и тех надеждах, которыми жили люди в тридцатых-сороковых годах прошлого века...

Нет их больше, нет их больше, нет их больше...

Рассеялись по белу свету, а многие здесь же рядом, на соседнем Ромашковском кладбище лежат себе тихо и неподвижно, будто ждут, будто ждут, когда снова ярко и зовуще вспыхнет красный абажур с кистями, и кто-то сдует пыль со старого патефона, сдует пыль с хриплой пластинки, и зазвучит смазанный голос Лещенко, того еще Лещенко, и им можно будет наконец подняться, отряхнуть с одежды, лица, рук комья сырой земли и знакомой дорогой вернуться из Ромашкова в Немчиновку и собраться на чашку чая за знакомым круглым столом, под красным абажуром с кистями...

Но нет, не будет, не будет этого, не будет никогда...

Из дома на небольшое крыльцо вышел улыбающийся старик с палкой. Он ничего не говорил, стоял молча, неподвижно, только улыбался и, видимо, просто ждал, когда его увидят, когда на него обратят внимание.

— Иван Степанович! — неожиданно заорал Халандовский, увидев наконец старика. — Что ж ты молчишь?!

— А чего говорить-то? Я здесь, вы здесь, значит, все в порядке, значит, жизнь идет своим ходом.

— Гостей примешь?

— А куда ж я денусь...

— Место найдется?

— Как не найтись... Дом-то пустой.

— И музыка будет? — продолжал куражиться Халандовский.

— Если привезли, значит, будет. Как же без музыки-то...

— Ты говоришь — дом пустой, — спохватился Халандовский. — Что, никого не осталось?

— Никого, Аркаша, никого... Да и я, похоже, ненадолго задержался...

— Не надо, Иван Степанович! Не надо, — строгим голосом проговорил Халандовский. — Так нельзя.

— Не буду, — вздохнул старик. — Проходите в дом-то... Чего тут толочься.

— Спасибо, пройдем. — Халандовский, ухватив Пафнутьева за рукав, подволок к старику: — Знакомься, Иван Степанович, это потрясающий человек, необыкновенного мужества и порядочности. Его зовут Павел Николаевич. А фамилия ему — Пафнутьев.

— Очень рад... Иван Степанович, — старик протянул руку, и Пафнутьев с удивлением обнаружил, что его первые впечатления были ошибочны — рука оказалась необыкновенно сильной и твердой.

— А это наш юный друг Андрей. Тоже замечательный человек. Как говорится, без страха и упрека. Я совершенно уверен — вы понравитесь друг другу.

— Уже, — сказал старик, продолжая улыбаться широко и беззлобно.

Когда Пафнутьев прошел наконец на веранду, он с удивлением увидел, что стол почти накрыт — Халандовский легко и весело опорожнил сумки, прихваченные в пафнутьевской обесчещенной квартире.

Тут же за круглым столом под абажуром с кистями и расселись. За этим столом легко могли бы поместиться и еще четверо, но поскольку их не было, то и четверым не было пустовато.

— Как доехали? — спросил старик, соблюдая законы гостеприимства.

— Спасибо, хорошо, — ответил Халандовский. — А у тебя как здоровье?

— Тоже ничего... Держусь.

— Глоточек виски?

— Не откажусь. Надолго?

— Дня на два, на три... А там видно будет. Андрей вот может задержаться подольше... Да, Андрей?

— Как получится.