обещания в голове. Потом замелькали они… лица, обращающиеся к нему, обличья, видения величия, великолепные возможности, поднимающие его, возносящие высоко над миром, все это его, он мог сделать все, требовалось лишь поверить в меня, в меня, в меня … Напротив оформилось видение. Там, на камне неподалеку, поджаренный поросенок, окруженный фруктами, и кружка пива, такого холодного, что воздух конденсировался на краях. Мой!

Брута сморгнул. Голоса исчезли. И еда тоже. Он моргнул еще раз. Были странные пост-видения, не видимые, но ощущаемые. Несмотря на свою совершенную память, он не мог вспомнить, что голоса говорили, или что было на остальных картинках. В его голове задержалось лишь воспоминание о жаренном поросенке и холодном пиве. — Это все потому, что они не знали, что тебе предложить, тихо сказал голос Ома. — Потому они пытались предложить тебе что-нибудь. Обычно они начинают с видений еды и плотских удовольствий. — Они добрались лишь до еды, сказал Брута. — Стало быть, хорошо, что я их осилил, сказал Ом. — Страшно сказать, чего они смогли бы достичь с молодым человеком вроде тебя. Брута поднялся на локтях. Ворбис не двигался. — Они пытались добраться и до него?

— Думаю, да. Не сработало. Ничто не входит, ничто не выходит. Никогда не видел мозга, столь повернутого внутрь себя. — Они вернуться?

— О, да. Им больше нечего делать. — Когда они придут, сказал Брута, чувствуя себя безрассудным, не мог бы ты подождать, пока они доберутся до плотских удовольствий?

— Очень вредно для тебя. — Они изводили Брата Намрода. Но, я думаю, пожалуй, нам следует знать своих противников?. Голос Бруты перешел в хрип. — Я смог бы справиться с видением питья, сказал он устало. Тени были длинными. Он с удивлением огляделся. — Как долго они пытались?

— Весь день. И упорные же демоны. Их тут, как мошкары. Почему, Брута понял на закате. Он встретил Св. Унгуланта отшельника, друга всех маленьких богов. Повсюду.

* * *

— Так, так, так, сказал Св. Унгулант. — У нас тут не слишком много посетителей. Верно, Ангус?

Он обратился к воздуху перед ним. Брута пытался удержать равновесие, ибо тележное колесо опасно накренялось при каждом его движении. Они оставили Ворибиса сидеть в пустыне, в двадцати футах внизу, обжимать колени и смотреть в никуда. Колесо было прибито плоско на тонком шесте. Его ширины едва доставало, чтобы один человек мог неудобно лечь. Но Св. Унгулант выглядел созданным лежать неудобно. Он был так тощ, что даже скелет мог бы спросить: 'Разве он не тощ?'. Он был одет во что-то вроде набедренной повязки минималиста, насколько об этом было возможно судить под волосами и бородой. Было достаточно трудно не обращать внимания на Св. Унгуланта, скакавшего вверх-вниз на верхушке своего шеста, крича: 'Куу-ии!' и 'Тут!'. В нескольких футах был несколько меньший шест, со старомодной уборной с полумесяцем на дверях. То, что ты — отшельник, не значит, что ты должен отказаться ото всего , сказал Св. Унгулант. Брута слышал об отшельниках, бывших чем-то вроде пророков в одну сторону. Они уходили в пустыни и не возвращались назад, предпочитая жизнь пустынника в грязи и лишениях, и грязи, и святых размышлениях, и грязи. Многим из них нравилось делать свою жизнь еще более неудобной, замуровываясь в кельях или живя, для примера, на верхушке шеста. Омнианская церковь поощряла это на том основании, что лучше пусть сходят с ума сколь возможно далеко, где они не причинят никакого беспокойства, и пусть о них заботится община, покуда эта община состоит из львов, канюков и грязи. — Я подумываю об установке еще одного колеса, — сказал Св. Унгулант, прямо тут. Наслаждаться утренним солнцем, знаешь. Брута огляделся. Лишь гладкий камень да песок простирались во всех направлениях. — А разве ты не наслаждаешься солнцем повсюду все время? — сказал он. — Но утреннее куда важнее, сказал Св Унгулант. — Кроме того, Ангус говорит, что нам нужно патио. — Он будет устраивать на нем барбекью, сказал Ом внутри головы Бруты. — Гм , — сказал Брута. — Ты… вообще-то… святой… какой религии?

Выражение замешательства промелькнуло на том крошечном промежутке лица, которое оставалось между бровями Св. Унгуланта и его усами. — Ух. Действительно, ни одной. Это все — чистое недоразумение, сказал он. — Мои родители назвали меня Севрияном Ваддеюсом Унгулиантом, а потом, однажды, разумеется, совершенно удивительным образом кто-то обратил внимание на инициалы. Все остальное казалось неизбежным. Колесо слегка покачнулось. Кожа Св. Унгуланта была почти черна от солнца пустыни. — В дальнейшем мне пришлось выбрать отшельничество, конечно. — сказал он. — Я учился. Я полностью самоучка. Невозможно найти отшельника, который бы научил тебя отшельничеству, ибо это, разумеется, испортило бы все дело. — Э… но существует… Ангус? — сказал Брута, глядя на то место, где, по его убеждению, находился Ангус, или по крайней мере, туда, где он был убежден, что тот находится по убеждению Св. Унгулианта. — Он сейчас здесь, резко сказал святой, указывая на противоположный конец колеса. — Но он не занимается отшельничеством. Он не обучен, понимаешь. Он просто компания. Говорю тебе, я бы сошел с ума , если бы Ангус не поддерживал меня все это время. — Да… Пожалуй, сошел бы, сказал Брута. Он улыбнулся пустому воздуху дабы выразить одобрение. — В принципе, это отличная жизнь. Часы довольно длинны, но еда и питье воистину того стоят. У Бруты возникло отчетливое ощущение, что он знает, что за этим последует. — Достаточно холодное пиво? — сказал он. — Ледяное, сияя сказал Св. Унгулант. — А жаренный поросенок?

Маниакальная улыбка расползалась по лицу Св. Унгуланта. — Да, весь коричневый и хрустящий по краям, — сказал он. — Но я надеюсь, э… ты съедаешь и случайную змею, или ящерицу?

— Стыдно признаться, да. Время от времени. Просто, для разнообразия. — А грибы, тоже? — сказал Ом. — Здесь есть грибы? — невинно сказал Брута. Св. Унгулант счастливо закивал. — Да, после ежегодных дождей. Красные с желтыми крапинками. В пустыне становится действительно интересно во время грибного сезона. — Полно огромных пурпурных поющих улиток? Говорящих столбов пламени? Взрывающихся жирафов? В таком роде? осторожно сказал Брута. — Во имя неба, да! — сказал святой. — Понятия не имею, по чему. По-моему, их притягивают грибы. Брута кивнул. — Ты неплохо схватываешь, малыш. — сказал Ом. — Я надеюсь, ты иногда пьешь… воду? — сказал Брута. — Конечно, это глупо, правда? — сказал Св. Унгулант. — Весь этот превосходный набор напитков, но так часто охватывает, не подберу другого слова, жажда нескольких маленьких глоточков воды. Ты можешь это объяснить?

— Это было бы довольно сложно…-сказал Брута, по-прежнему разговаривая очень осторожно, подобно тому, кто водит пятидесяти футовую рыбину на леске с прочность на разрыв в пятьдесят один фунт. — Действительно, странно, сказал Св. Унгулант. — Особенно, когда ледяное пиво столь доступно. — А где вы, ух, берете ее? Воду? — сказал Брута. — Знаешь каменные деревья?

— Те, что с большими цветами?

— Если вскроешь мясистую часть листьев, там есть до полупинты воды, сказал святой. — Предупреждаю, на вкус это как виэвиэ. — Думаю, мы попробуем это стерпеть, сказал Брута иссохшими губами. Он попятился к веревочной лестнице, в которой заключался контакт святого с землей. — Вы уверены, что не хотите остаться? — сказал Св. Унгулант. — Сегодня Среда. У нас по средам молочный поросенок с поварским подбором залитых солнцем росисто-свежих овощей . — У нас, ух, много дел, сказал Брута, на полпути вниз по раскачивающейся лестнице. — Сладости с тележки?

— Я думаю, пожалуй… Св. Унгулант грустно смотрел вниз на Бруту, направляющего Ворбиса прочь по пустоши. — А на десерт, пожалуй, мята! — прокричал он через ладони рупором. — Нет?

Скоро фигуры стали едва различимыми точками среди песка. — Могут быть видения сексуальных удо… нет, вру, это по четвергам…-пробормотал Св. Унгулант. Теперь, когда ушли посетители, воздух снова наполнился жужжанием и хныканьем маленьких богов. Здесь были биллионы их. Св. Унгулант улыбался. Он был, без сомнения, сумасшедшим. Он иногда это подозревал. Но он придерживался точки зрения, что безумие не должно пропадать зря. Он ежедневно обедал пищей богов, пил редчайшие вина, ел фрукты, которых не было не только в это время года, но и в действительности. Выпивать иногда пригоршню солоноватой воды и жевать отвратительную ногу ящерицы в медицинских целях было не высокой платой. Он вернулся обратно к заставленному столу, мерцавшему в воздухе. Все это… и все эти маленькие боги хотели, чтобы был кто-нибудь, кто знал бы о них, кто хотя бы верил бы в то, что они существуют. А еще сегодня было желе и мороженное. — Ну, больше нам достанется, а, Ангус?

Да, сказал Ангус.