Солнце было приклепано к медному куполу неба. Брута дремал в пещере. В своем углу беспокойно метался Ворбис. Ом в ожидании сидел у входа в пещеру. Ждал готовясь. Ждал боясь. И они пришли. Они явились из-под кусочков камней и из трещин в скалах. Они брызнули из песка, они закапали с колеблющегося неба. Воздух наполнился их голосами, слабыми, как шепот мошкары. Ом напрягся. Их речь не была речью больших богов. Это едва ли было речью вообще. Это были слабые модуляции желаний и глада, без существительных и со считанными глаголами. … Хочу… Ом ответил: “Мое”. Их были тысячи. Да, он был сильнее, у него был верующий, но они заполняли небо подобно саранче. Тяжестью расплавленного свинца на него изливалось страстное желание. Его единственное преимущество заключалось в том, что у маленьких богов отсутствовала концепция сотрудничества. Это была та роскошь, которая приходит с эволюцией. …Хочу… Мое!

Бормотание перешло в скулеж. — Но вы можете обзавестись другими, сказал Ом. …Глухо, тяжело, закрыто, заткнуто… — Знаю, сказал Ом. — Но этот — мой!

Психический вопль прокатился по пустыне. Маленькие боги бежали. За исключением одного. Как заметил Ом, этот не роился вместе с остальными, а мягко парил над куском выбеленной солнцем кости. Он ничего не говорил. Он обратил свое внимание на него. Ты. Мой!

Знаю, сказал маленький бог. Он знал язык, настоящий язык богов, однако разговаривал, словно каждое слово приходилось лебедкой поднимать из глубин памяти. — Кто ты? — сказал Ом. Маленький бог пришел в возбуждение. Здесь некогда был город, сказал маленький бог. — Не просто город. Империя городов. Я, Я, Я помню, были сады и парки. Было озеро. На озере были плавучие сады, Я помню. Я. Я. И были святилища. О каких только можно мечтать. Великие пирамиды святилищ, достигавшие неба. Тысячи приносились в жертву. Во славу. Ома замутило. Это был не просто маленький бог. Это был бог, который не всегда был маленьким… Кем ты был?

И были святилища. Я, Я, мне. Такие святилища, о каких можно только мечтать. Великие пирамиды святилищ, достигавшие неба. Слава. Тысячи приносились в жертву. Мне. Во славу. И были святилища. Мне, мне , мне. Великая слава. Святилища такая слава, о какой только мечтать. Великие пирамиды святилищ мечта, достававшая до неба. Мне, мне. Жертвовали. Мечта. Тысячи приносились в жертву. Мне во славу великого неба. Ты был их богом? — рискнул Ом. Тысячи были принесены в жертву. Во славу. Ты меня слышишь?

Тысячи принесли в жертву великую славу. Мне, мне, мне. Как тебя звали? — закричал Ом. Звали?

* * *

Горячий ветер подувший над пустыней передвинул несколько песчинок. Эхо потерянного бога улетело, вновь и вновь перекувыркиваясь, пока исчезло среди камней. Где ты?

Нет ответа. Вот так и случается, подумал Ом. Быть маленьким богом плохо, однако в это время ты едва ли осознаешь, что это плохо, ибо лишь смутно осознаешь что-либо вообще, но все время существует нечто, что является, возможно, зародышем надежды, знания и веры, что в один день ты можешь стать чем-то большим, чем ты сейчас. Но куда как хуже быть богом в прошлом, а теперь — не более, чем кучкой туманных воспоминаний, носимой туда-сюда по песку из искрошившихся камней твоих святилищ…. Ом повернулся и, на коротких толстых лапках зашагал целеустремленно назад в пещеру, пока подошел к голове Бруты, которую он и боднул. — Ась?

— Просто проверяю, жив ли. — Фгфл. — Хорошо. Пошатываясь, Ом направился обратно на свой пост у входа в пещеру. Говорят, что в пустынях бывают оазисы, но они никогда не бывают в одном месте дважды. Пустыня не картографична. Она пожирает картографов. Этим занимаются львы. Ом помнил их. Тощие, не похожие на львов Ховондаландских степей. Скорее волк, чем лев, скорее гиена, чем что-либо другое. Не смелые, а с какой-то злобной, мускулистой трусостью, куда более опасной… Львы. Ой-ей…. Ему надо найти львов. Львы пьют.

* * *

Брута проснулся, когда послеполуденный свет тащился через пустыню. Во рту был привкус змеи. Ом бодал его ногу. — Ну, давай, давай, ты теряешь лучшую часть дня. — Есть вода? — слабо пробормотал Брута. — Будет. Всего в пяти милях. Удивительная удача. Брута заставил себя встать. Каждый мускул болел. — Откуда ты знаешь?

— Я это чувствую. Я — бог, знаешь ли. — Ты говорил, что можешь чувствовать только мысли. Ом выругался. Брута ничего не забывал. Это сложнее, соврал Ом. — Верь мне. Пошли, пока не смерклось. И не забудь Мистера Ворбиса. Ворбис лежал свернувшись. Он взглянул на Бруту несфокусированными глазами, встал, когда Брута ему помог, как человек все еще спящий. — Думаю, его могли ужалить, сказал Брута. — Есть морские животные с жалом. И ядовитые коаллы. Он продолжает шевелить губами, но я не могу разобрать, что он пытается сказать. — Возьми его с собой, сказал Ом. — Возьми его с собой, ох, да . — Прошлой ночью ты хотел, чтобы я его оставил, сказал Брута. — Разве? — сказал Ом, весь его панцирь лучился невинностью. — Ну, может быть я побывал в Этике. Что-то изменилось в моем сердце. Я вижу, что он с нами с определенной целью. Старый добрый Ворбис. Возьми его с собой.

* * *

Симони и двое философов стояли на вершине скалы, глядя через иссушенные угодья Омнии на далекую скалу Цитадели. Двое из них, по крайней мере, смотрели. — Дайте мне рычаг и место встать, и я разобью это место, как яйцо, сказал Симони, ведя Дидактилоса вниз по узкому проходу. — Выглядит большой, сказал Урн. — Видишь отблеск? Это те двери. — Выглядят массивными. — Я спрашивал, сказал Симони, — о корабле. Как он движется. Нечто в этом роде могло бы разнести ворота, верно?

— Пришлось бы затопить долину. — сказал Урн. — В смысле, если бы оно было на колесах. — Ха, да, сказал Урн саркастически. Был долгий день. — Да, если бы у меня была кузница, полдюжины кузнецов и куча помощников. Колеса? Нет проблем, но…. — Надо будет посмотреть, сказал Симони, что мы сможем сделать.

* * *

Солнце опустилось к горизонту, когда Брута, обвивая рукой плечи Ворбиса, достиг следующего скалистого островка. Он был больше, чем тот, со змеей. Ветер придал камням неприятную, вытянутую форму, и они торчали, словно пальцы. Здесь были даже деревья, приютившись в расселинах между камнями. — Где-то тут есть вода, сказал Брута. — Всегда есть вода, даже в худших из пустынь, сказал Ом. — Дюйм, ох, может, два дюйма дождя в год. — Я что-то чую, сказал Брута, ступая ногами по песку и хрустя известняком вокруг валунов. — Что-то отвратительное. — Подними меня над головой. Ом оглядел скалы. — Правильно. Теперь опусти меня обратно. И иди к той скале, которая выглядит, как… которая выглядит очень необычно, действительно. Брута взглянул. — Действительно, прокаркал он, в конце концов. — Удивительно, что может сделать ветер. — У ветра есть чувство юмора, сказал Ом. — Однако, оно довольно приземленное. Около основания скалы огромные плиты, наваленные за долгие годы, создавали зубчатую насыпь с темными зевами то тут, то там. — Этот запах, начал Брута. — Возможно, животные приходят пить воду, сказал Ом. Нога Бруты поддала нечто желтовато-белое, что покатилось прочь среди камней производя звук, как мешок кокосов. Звук громко раскатился в удушающе-пустой тишине пустыни. — Что это было?

— Определенно, не череп, соврал Ом, не волнуйся… — Здесь всюду кости!

— Да ну? А чего ты ожидал? Это пустыня! Люди здесь умирают! Это очень популярное времяпровождение в здешних местах!

Брута поднял кость. Он был, как он сам отлично знал, туп. Но люди, после того, как умирают, не грызут собственных костей. — Ом… — Здесь есть вода! — кричал Ом. — Она нам нужна! Но… возможно, есть небольшие препятствия!