— Я ходил к Бузигу, но его не застал. Оставил ему записку, чтобы известить о нашей беде. Затем пошел в больницу и встретил там Владимира. Полковнику сделали операцию, к нему никого не пускают. Поговорить с ним можно будет не раньше чем через четыре-пять дней. А тогда будет поздно.

— Ты видел инспектора учебного округа?

— Нет. Но я видел его секретаршу.

— Ты ей сказал?

— Нет. Она решила, что я пришел узнать, нет ли чего нового, и объявила, что меня назначают преподавателем в третьем классе.

Он горько рассмеялся.

— Сколько бы тебе прибавили?

— Двадцать два франка в месяц.

Цифра была так велика, что губы у мамы дрогнули; казалось, она вот-вот заплачет.

— Мало того, — продолжал отец, — она сказала, что я получу «академические пальмы».

— Нет, нет, Жозеф! — возмутилась мама. — Нельзя же уволить служащего, который награжден орденом!

— Но всегда можно вычеркнуть из списка представленных к награде чиновника, который получил выговор, — возразил отец.

Он тяжело вздохнул. Поль громко заплакал. Но тут Лили вполголоса сказал:

— А это кто идет?

На вершине холма, там, где начиналась белая каменная дорога, я увидел темную фигуру, торопливо шагавшую к нашему дому.

Я крикнул:

— Да это же господин Бузиг!

И со всех ног бросился ему навстречу, а Лили — за мною вдогонку. Мы столкнулись с Бузигом на полдороге, но я заметил, что он смотрит на кого-то за нами. Это оказались мои родители, догнавшие нас с Лили. Бузиг улыбался. Он сунул руку в карман.

— Так-с. Вот кое-что для вас.

Он протянул отцу черную записную книжку, ту самую, которую отобрал сторож. У мамы вырвался громкий вздох, почти стон:

— Отдал?

— Как же! Отдаст он вам! — усмехнулся Бузиг. — Он выменял ее на протокол, который я на него составил.

— А рапорт? — глухо спросил отец.

— От рапорта остались одни клочки. Он исписал пять листов. Я превратил их в конфетти — плывут, верно, сейчас по каналу… В данную минуту они, должно быть, у Сен-Лу, а может, и у Ля-Пом, — с глубокомысленным видом, словно это было очень важно, сказал он. — А потому давайте выпьем!

Он подмигнул несколько раз, подбоченился и залился смехом. Как он был хорош! И я вдруг услышал, что кругом звенят тысячи цикад, а в заколдованном жнивье нежно стрекочет первый летний сверчок.

Вина у нас в доме не было, а матери не хотелось трогать священные бутылки дяди Жюля. Но в своем шкафу она хранила бутылку перно [44] для пьющих гостей.

Сидя под смоквой, Бузиг то и дело наливал себе рюмочку и рассказывал о стычке с неприятелем.

— Как только я прочитал утром вашу записочку, я тотчас отправился за подкреплением — за Бинуччи, он тоже смотритель канала, как и я, и за Фенестрелем, смотрителем водоемов. Втроем мы пошли в замок. Только я хотел открыть ту знаменитую дверь, гляжу — цепочка и замок тут как тут! Слава тебе, пресвятая богородица! Тогда мы пошли кружным путем к воротам, и я как начну звонить, что твой пономарь! Минут через пять он примчался прямо-таки в бешенстве.

«Вы что, спятили, что звоните, как на пожар? Это я вам, вам говорю!» — орет он мне, отпирая дверь.

«Почему же именно мне?»

«Потому что у вас рыльце в пушку, и я хочу сказать вам несколько теплых слов».

«Э, знаете, — говорю я, — свои слова оставьте при себе, а теперь скажу я. И лишь одно словечко, но по слогам: „Про-токол!“

Глаза у него полезли на лоб. Да-да! Даже тот глаз, что кривой.

«Идемте сначала на место преступления, — говорит Фенестрель. — Надо установить факт, получить признание преступника и взять улики — висячий замок с цепочкой».

«Что?» — кричит сторож. Он просто обалдел.

«Не орите, — говорю я. — Нас не испугаешь».

И мы вошли в сад. А он и говорит мне:

«Я объясню про висячий замок на двери!»

«Это вы его навесили?»

«Ну да, я. И знаете почему?»

«Нет, и, чтобы составить протокол, мне незачем это знать».

«Восемьдесят вторая статья конвенции о канале», — бросил Фенестрель.

А сторож как поглядел на наши фуражки, так у него сразу душа в пятки. Тогда Бинуччи говорит примирительным тоном:

«Ладно, не бойтесь, до уголовного суда не дойдет, этим займется полиция. Эта штука обойдется вам всего в двести франков штрафа».

А я сухо говорю:

«Во что обойдется, видно будет. Мое дело получить вещественные доказательства».

И пошел к двери у канала. Мои ребята — за мной, сторож тоже ковыляет сзади. Когда я срывал цепочку, он был красный, что твоя свекла. Я вынул записную книжку и спрашиваю:

«Фамилия, имя, место рождения?»

Он говорит:

«Вы этого не сделаете!»

«А вы почему мешаете нам проходить?» — интересуется Фенестрель.

«Да это я не для вас», — уверяет сторож.

Я говорю:

«Ясно, цепочку не для этих господ повесили, а для меня! Я прекрасно знаю, что моя физиономия вам не приглянулась! Ну, а мне не нравится ваша, поэтому-то я и доведу дело до конца».

«До какого конца?» — спрашивает он.

«Вы хотели, чтобы я потерял свое место. Что ж, тем хуже для вас, вы сами потеряете место! Когда ваш хозяин получит судебную повестку и должен будет явиться в суд, я думаю, он поймет, что надо переменить сторожа. И надеюсь, ваш преемник будет повежливее вас!»

Друзья мои, он совсем ошалел, а я продолжаю:

«Фамилия, имя, место рождения?»

«Но, клянусь вам, я подстроил это не для вас! Я повесил цепь, чтобы поймать тех, кто с поддельным ключом проходит по земле барона!»

Тогда я сделал вид, что совсем освирепел.

«Хо— хо! Поддельный ключ?! Слышишь, Бинуччи?»

А сторож вынимает из кармана ключ.

«Вот он! Нате!»

Я тут же взял его и говорю Фенестрелю:

«Храни этот ключ, мы расследуем дело — это касается канала. — И спрашиваю сторожа: — Ну и как, задержали вы этих мазуриков?»

«Конечно, — отвечает он. — Смотрите, вот записная книжка, которую я отобрал у этого типа, вот мой рапорт вашему начальству, а вот и акт!»

И он подает мне вашу записную книжку и два рапорта на нескольких листах, где рассказана вся