Последний.

Последний?

…Пальцы Княгини вихрем летали по праздничным — невозможно белым и лаково-черным — клавишам. Порхали, танцевали, и тебе уже чудное чудилось, как тогда, у лабаза, в смертной тьме. Будто здесь, в купцовом флигеле, играет целый оркестр, и кружатся пары, блистательные кавалеры обнимают за тонкую талию, своих дам, и дамы томно запрокидываются назад, загадочно улыбаясь, и огни сотен свечей отражаются в начищенном до блеска наборном паркете…

Сильна Рашка!

Нет, на рояле и на альгамбрской гитаре она и без всяких финтов играть горазда! — не разберешь, музыка ли душу бередит, заставляет видеть невиданное, иное ли…

Ты уже знал: случилось! Обратным Хороводом тебя с того света за шкирку выволочь и самой от финта не загнуться — распоследний ветошник уразумеет, в чем дело!

Верили, не верили, а придется: знать, Рашкина крестница… как бишь ее?! Ленка Ферт! Помнишь, Княгиня рассказывала?! Отыскала-таки Ленка свою крестную Даму!

Она где-то здесь, совсем рядом, скорее всего — в Мордвинске, до которого меньше дня езды: с утра выехал — ближе к вечеру уже в городе.

И не тебе спрашивать: что дальше? У магов в законе о таком не спрашивают. Сочтет нужным — сама скажет. Скорее всего Даме Бубен и самой-то пока не до расклада: просто искренне радуется нежданному подарку.

Жизнь!

Есть ли подарок лучше?!

Ай, морэ, Валет Пиковый! Кому журавль с неба сам в руки валится, а кому и о синице лишь мечтать остается. Нет у тебя былого поделыцика, некому тебе подарки делать: забили крестничка, как есть, насмерть замордовали. А даже и выживи он, Данька Алый, ветер в сапогах — не приехал бы за тобой. Нет, не приехал бы, и это не в упрек: о мертвых плохо не говорят. И не думают. Ты и сам на его месте еще крепко поразмыслил бы: стоит ли голову в петлю совать?

А вот Княгинюшкина крестница, видать, отчаянная. Не знать — не могла. Знала.

Пускай в Закон покамест не вышла, не выпал жребий — все равно. Раз Бубновая, раз Договорная — знала до последней черточки. Ну пускай иначе: чувствовала, догадывалась… Догадки — они страшнее. И все равно приехала.

Праздник?

За побег нашему брату не новая каторга светит — веревка с варавским мылом.

Панихида?!

Обеим? …На миг почудилось: не рояль — огромный белый череп распахнул перед Княгиней костяную ухмылку. Скалится зубами-клавишами; вот сейчас раздвинет челюсти пошире — и сомкнет с надрывным скрипом! Поминай, как звали, рабу Божью Рашель Альтшуллер, она же Рашка Княгиня, она же…

Княгиня тоже что-то почувствовала. Ее пальцы, мгновенно став жесткими, резко ударили по клавишам, обрывая мелодию, и женщина коротко крутнулась на вертящемся табурете.

Обернулась.

— Што, струмент плох? — с тревогой осведомился купец. Слово «струмент» Ермолай Прокофьич выговаривал старательно, с каким-то особым уважением.

— Да нет, хорош. Куда как хорош, слов нет. Настроить только надо. — Голос Княгини звучал беззаботно, но на самом донышке, в глубине пряталась напряженная хрипотца, словно бежавшая с позором жаба вдруг вознамерилась вернуться.

Да и ты уверился по новой: играть на рассохшемся, расстроенном рояле так, чтобы твое ухо не уловило фальши… это уметь надо.

Значит, умеет.

Сейчас — умеет.

— Настроить? Это как же?

— Чтоб в лад звучал. Да я сама настрою, не тревожься, Ермолай Прокофьич! — слишком искренне, чтобы это было правдой, рассмеялась Княгиня. — Просто ключ специальный нужен.

— В городе купить можно?.. В лавке? — деловито поинтересовался купец.

— В Мордвинске?.. Да, пожалуй. Только зачем покупать? Вот Друц его нам и выкует.

Я покажу, нарисую — а он сделает. Сделаешь, Друц?

— О чем речь, Рашель? — усмехнулся ты. На людях — без кличек. Это свято.

— Ты скажи, чего требуется, штоб этот самый ключ сделать. Я прикажу — из-под земли добудут! — кивнул купец. — Хучь по мне… по мне и так хорошо играет. Аж заслушался. — Лицо Ермолая Прокофьича озарила совершенно неожиданная мечтательная улыбка. — Люблю я это дело, шиш лесной… музыку, значит.

Настоящую. Штоб на рояле или там на скрипке. А наши, обалдуи… — Купец едва не плюнул в сердцах на пол. — Только и умеют, што по пьяни на гармошке похабень всякую наяривать! Разве ж это — музыка?! А тут… — И он с нескрываемым уважением покосился на Княгиню.

— Да и я давно за рояль не садилась, — тихонько вздохнула Княгиня. И ты, тоже без всяких финтов, но тем шестьдесят шестым чувством, которое начисто испортило тебе всю жизнь, ощутил: с этого мига началась игра. Интерес у вас с Княгиней общий; значит — не мешай.

Будет надобность — подыграй вторым голосом, но без нужды не лезь.

— Не нашлось в остроге рояля, вот ведь беда! У надзирателя одного гитара имелась, так начальство запретило…

— Ну, это дело поправимо! — немедленно заулыбался довольный Ермолай Прокофьич, став чертовски похож на помоечного кошака, добравшегося-таки до заветного ледника со сметаной. — Струмент — вот он, а гитару, ежели надо, я из города привезу!

— Ну, тогда и мы тебе тут филармонию устроим! — Княгиня подмигнула одновременно вам обоим, и каждый понял это по-своему, как и требовалось. — Друц-то ведь на гитаре мастак, мне и не угнаться!

— Не прибедняйся! — ввернул ты. — Будет гитара — погоняемся… И ключ сделаем, в лучшем виде! А-эй луга, мирэ луга, раззеленые луга!..

А для пущего эффекту ладонью о бедро хлестнул.

Купцы, они любят.

— Ты, Ермолай Прокофьич, что думаешь: мы с Друцем по жизни человеческой не тоскуем? — пропели жалобно клавиши. — Да волками воем! Ты-то хоть в город наведываешься, все ж не глушь, хоть и не столица, конечно. Да и к тебе гости заезжают: батюшка там или тот же урядник, к примеру… Ведь был на неделе, правда?

Купец машинально моргнул в ответ. Ах Княгиня, ах умница… Был, значит, урядник!

Заезжал!

— Небось и без дела-то особого, так проведал? — Княгиня исподволь «гнула масть».

— Новостями поделиться, а? А мы тут торчим лешаками на заимке…

Не договорила. Отвернулась, взяла лежавшую на крышке рояля открытую коробку папирос «Салонные». Ну конечно, на киче-то она курить бросила — с ее-то «казенной» жабой если от первой затяжки копыта не отбросишь, так второй уж точно не захочется! Особенно когда махру смолить.