«Как же так? — в первый момент удивился Кева. — Почему на трехчасовую кассету уместилась одиннадцатичасовая запись?»
Потом сообразил: магнитофон снабжен функцией VOR [26]. Значит, он ничего не писал, пока в квартире девчонки не раздавалось ни звука! «И эти долбодуи сразу не могли мне об этом сказать! Вот уж бакланы — так бакланы!..»
Кева засунул в магнитофон кассету, надписанную «21.00-8.00». Перекрутил ее на начало.
Приглушенный звук телевизора. Мявканье кота.
Звук льющейся воды. Позвякивание перемываемых тарелок.
Затем кран закрутили. Шуршание — видимо, вытирают тарелки. Вдруг приятный девичий голосок затянул: «Моя-я певица ум-мирает на-завтра-а!..» Голос смолк. Шаги. Шуршание. Снова шаги. Звук открываемой двери.
Входной двери.
Кева прибавил у магнитофона громкость и подался вперед.
Шаги в коридоре. Две пары шагов. Вдруг — шепот. Шелест чьих-то губ. Так тихо, что слов не разобрать. Кева сделал в магнитофоне громкость на максимум.
Затем вдруг явственный девичий вскрик: «Что?»
Какое-то шипение, возня в коридоре. Потом — неестественный, напряженный девичий голос: «Что тебе, Шпунтик? Опять лопать?! Фигушки!..»
Кева остановил запись. «Странно! Кот не мяукал, есть не просил, а она его — уговаривает. К ней явно кто-то пришел!»
Кева нажал «Play» [27].
Снова шаги — две пары шагов! Опять шепот (и снова — слов не разобрать!). Затем — звук открываемой двери (кажется — в ванную). Шуршание одежды.
Потом вдруг — опять отчетливое поскребывание. («Нет, это не кот — скребутся, кажется, снова в линолеум входной двери».) Затем — очень тихий, но все же отчетливый женский голос: «Все нормально». Голос, кажется, не хозяйки квартиры — другой женщины.
Снова открывается входная дверь…
Молчаливое шуршание… Одежда? Кажется, шелест купюр…
Затем — отдаленный звук шагов — быстро, по-мальчишески, сбегающих по лестнице…
Потом вдруг короткий, едва ощутимый, на пределе слышимости, диалог: «За мною следят!» — «Знаю»…
И снова — шаги, шуршание… Потом — неожиданно громкие и оттого звучащие особенно неестественно хозяйкины слова: «Ну ладно уж, Шпунтик, иди сюда. Так и быть. Дам тебе одну ложку. Но не больше…»
…Когда спустя два часа Кева закончил тщательно, по нескольку раз, прослушивать кассету с записью того, что происходило вчера вечером в квартире подозреваемой, он нисколько не сомневался в трех вещах.
Во-первых, она убежала из-под наблюдения после того, как ее кто-то предупредил.
Во-вторых, этот «кто-то» — женщина, причем — очень хорошо знакомая Юле женщина.
И, в-третьих, эта женщина — явно непрофессионал.
Глава 16
В то же самое время. Женя.
Женя наконец собралась с силами и вышла в холл.
За Юлечкиной стойкой восседала неприятная женщина средних лет. «Уже — новая секретарша?! — удивилась Женя. — Ну, Дубов, — шустер…»
Сотрудники старательно пялились в мониторы, с озабоченным видом терзали телефонные аппараты. На Женю никто не обращал внимания. «Слух о моем увольнении еще не прошел», — поняла Марченко. Медленно, чтобы не упасть, — голова все еще кружилась — она пошагала в столовую «Глобуса». Пусть ее уволили — в чашке кофе ей, она надеялась, не откажут.
В столовой было почти пусто. Только за угловым столиком сутулился над газетой Федор Степанович. Он вскинул голову, заслышав ее шаги. Тут же вскочил, бросился ей навстречу:
— Женечка, что с тобой?!
— Ни-ни-чего, — произнесла она, еле ворочая непослушным, тяжелым языком. — Просто голова разболелась…
Федор Степанович заботливо подхватил ее под локоть, подвел к своему столику, усадил… Спросил встревоженно:
— У тебя раньше такое бывало?
— Иногда… если перенервничаю. — Слова давались Жене с трудом.
— Тебе нужно к врачу, — строго сказал главбух.
— Хорошо, — не стала спорить она. Боль потихоньку отступала.
Женя проговорила:
— Мне бы кофе…
— Нельзя, Женя. Вдруг у тебя давление? Тогда от кофе будет только хуже! — возразил бухгалтер.
Она упрямо мотнула головой:
— Кофе! Мне всегда помогает!
— Ты уверена? — недоверчиво спросил Пахомов.
— Пожалуйста, Федор Степанович, — умоляюще проговорила она.
— Хорошо, — неохотно уступил он. — Сейчас принесу.
И авторитетно добавил:
— Только некрепкий.
Бухгалтер отправился к стойке. А Женя как завороженная смотрела на его пиджак, оставшийся висеть на спинке стула. Из внутреннего кармана призывно выглядывала кожаная дискетница…
Федор Степанович болтался у стойки довольно долго. Сначала ждал, пока ему нальют кофе. Потом у него зазвонил мобильный и он тихо, не возвращаясь к столику, перебросился со звонившим короткими фразами.
Когда бухгалтер наконец принес кофе, Женя сидела, сжав виски руками.
— Женечка, тебе хуже? Может, вызовем «Скорую»? — осторожно предложил он.
Женя опустила руки, откинулась на стуле:
— Нет-нет, мне уже легче.
Она с облегчением сделала большой глоток кофе. Слабо улыбнулась:
— Хотите новость, Федор Степанович? Меня уволили!
Женя ждала какой угодно реакции — удивления, сострадания, может быть, даже гнева. Но Федор Степанович просто осторожно погладил ее по руке и успокаивающе сказал:
— На самом деле я так не думаю.
— В смысле? — не поняла она.
— Никто тебя не увольнял. Иди и работай.
Она удивленно уставилась на него:
— Но Дубов же сказал — писать заявление!
Добрые глаза бухгалтера блеснули сталью. Лицо закаменело. Женя никогда не видела милейшего Федора Степановича таким.
— Я сказал тебе — иди и работай. Олег Петрович просто погорячился.
