доставить…

– Кем велено?

– Известно кем – немчином поганым… – вздохнул Спирька. – Разве мог я ослушаться?

– Госпожа Макридина меня давно хотела у старого графа купить, – сказал Емеля Ирене. – Она больно до молодых мужиков охоча, ей все равно, крепостной он или вольный.

У Ирены было свое мнение насчет того, почему Емеля был продан Макридиной, но высказать его она не успела: Емеля вдруг всполошенно хлопнул себя по бокам.

– Батюшки-светы! Ты исчезла, я исчез… Да ведь Матреша решит, что мы сбежали! Сбежали вместе! Она мне этого в жизни не простит!

– Матрешин гнев – это самая малая беда из тех, которые свалились на наши головы, мой дорогой Софокл, – холодно сказала Ирена. – Послушай, что я тебе расскажу, и ты поймешь, что я права.

Она рассказала Емеле обо всем, о чем знала наверняка и о чем догадывалась: о письме Лаврентьева, о деньгах и бумагах, скрытых в тайнике старого графа. Она не скрыла от него ничего… даже той лунной ночи, которую провела на темно-красной, обитой бархатом скамейке в театральной зале в объятиях Берсенева. Емеля то вскидывал на нее глаза, то опускал, то крестился, то хлопал себя по лбу…

– Событий ход тебе понятен, а я, глупец, пока что не постигну всей глубины коварных замыслов Адольфа… – пробормотал он, и Ирена невольно засмеялась. Как давно не слышала она драматического речитатива Емели! Если он заговорил на сценический манер, значит, темные тучи, которые сошлись над их головами, лишь только Игнатий и Ирена появились в Лаврентьеве, начали развеиваться.

– Емелюшка… – послышался жалобный голос, и Емеля с Ириной обернулись к связанному вознице. – Отпустите вы меня, Христа ради! Мука мученическая тут лежать на жердях, да с руками связанными!

– Ничего, потерпи! – буркнул Емеля без малейшего намека на милосердие. – Мы лежали, и ты полежишь.

– А после вы со мной что сделаете? – продолжал стонать Спирька. – Вожжами придавите? На первом суку вздернете?

Емеля и Ирена в ужасе переглянулись. Даже подобия столь кровожадных замыслов не входило им в головы! Однако Спирьку отпускать никак нельзя!

– Лежи покуда! – зверски глянул на него Емеля. – Там поглядим, что с тобой делать. Может, отпустим, а может быть… – Он многозначительно умолк, глядя на Спирьку с выражением, сделавшим бы честь Калигуле или Ричарду III.

Несчастный возница облился слезами страха:

– Не убивайте! А я вам кое-что про Адольфа Иваныча, немчина гнусного, скажу. Он ведь бежать из Лаврентьева задумал.

– Что?! – разом вскричали Ирена и Емеля.

– Святой истинный крест! – Спирька заелозил на жердях, пытаясь, по-видимому, выдернуть из-под себя связанные руки и перекреститься, но это было невозможно, а потому он перестал дергаться. – Святой, говорю, истинный! Сам слышал, как Адольф Иваныч приказал Булыге отогнать на постоялый двор к Яшке Шарагину лучшего коня, на котором легко можно было бы до Нижнего доскакать, и предупредить Яшку: Адольф-де Иваныч на вечерней заре прибудет.

– Что-то ты темнишь, – недоверчиво пробормотал Емеля. – Зачем коня на постоялый двор гнать, если можно сразу уехать?

– За что купил, за то и продаю, – всхлипнул Спирька. – Что слышал, то и говорю!

– Все понятно… – пробормотала Ирена. – Все правильно! Адольф Иваныч решил скрыться. Не знаю, что там приключилось, добыл он деньги или нет, однако скрыться все же решил. Видимо, он опасался навлечь на себя подозрения, уезжая на резвом скакуне, поэтому решил под шумок отправить с ним Булыгу. А сам, наверное, втихаря исчезнет из имения на той жалкой тихоходной клячонке, которая, всем известно, версту пройдет – и станет на полчаса. А то и пешком уйдет! Доберется Адольф Иваныч до постоялого двора, а там ему дорога на хорошем коне открыта на все четыре стороны!

– Может, оно и так, – согласился Емеля. – Даже очень может быть, что так.

– Мы должны его перехватить, – решительно сказала Ирена. – Перехватить – и поквитаться за все! Нужно ехать на шарагинский постоялый двор, и чем скорей, тем лучше.

– Скорей не получится, – вздохнул Емеля, с сомнением глядя на лошадь, которая стояла, низко свесив голову, и тянулась к траве, росшей на обочине. – С этой чертовой животиной Стрелкой один только Спирька сумеет управиться.

– Да ведь ты конюх! – возмутилась Ирена.

– Конюх-то я конюх, а со Стрелкой не слажу. Она и шагу не сделает без Спирьки!

Ирена попыталась и сама заставить лошадь двигаться, и Емеля нукал и тпрукал несколько минут – все без толку. Но лишь только развязали Спирьку и он взял в руки вожжи, Стрелка приободрилась и выразила готовность вполне оправдать свое наименование.

– Стрелка – она одна такая умная животина на свете! – горделиво сказал Спирька. – Одна-единственная!

Ирена тихонько вздохнула, вспомнив еще одного умнейшего скакуна… но мысли мигом перетекли на его хозяина, а этого никак нельзя было допустить.

– Ну что ж, повезешь нас ты, – сказала она Спирьке. – Только знай: чуть что…

И она свела брови, от души надеясь, что придавала своему лицу самый грозный и устрашающий вид. Рядом корчил ужасные гримасы вошедший в роль Софокл.

Спирька побледнел и закрутил над головой кнут. Стрелка так и понеслась по лесной дороге!

Спирька погонял Стрелку, а Емеля и Ирена тихонько переговаривались. Решали, что делать дальше, как перехватить Адольфа Иваныча, а еще обсуждали, куда могло деваться венчальное свидетельство.

– Послушай-ка, – осенило вдруг Емелю, – а что, если оно было при Игнатии, когда он застрелился да в пруд упал? Что, если так и осталось в его сюртуке? Его ведь, бедолагу, без отпевания схоронили за кладбищенской оградой, каков он был. Наверное, венчальная ваша бумага так и осталась в его кармане. Так и лежит в его могиле…

Ирена в ужасе перекрестилась. Испугало ее не только это известие – куда более потрясло, что она почти не вспоминала об Игнатии. Другой человек всецело овладел ее мыслями, и вот она наказана за это забвение усопшего!

– А может быть, – продолжал размышлять Емеля, – может быть, его Степанида нашла и забрала? Да и увезла с собой, когда ее на выселки отправили? Коли так, надобно нам туда ехать!

– Степанида с выселок никуда не денется, – справедливо рассудила Ирена. – И бумага от нее не убежит. Нам сейчас главное – перехватить Адольфа Иваныча!

Спирька старался изо всех сил, Стрелка слушалась его беспрекословно, и вскоре вдали показались очертания знакомого Ирене постоялого двора.

Съехали на обочину и укрылись за деревьями.

– Вот что, Спирька, – сказал Софокл, снова принимаясь ужасно хмурить брови. – Нам сейчас уйти надобно. Ты нам отдашь армяк свой и шапку. А сам ждать будешь. Понял?

– Чего ж не понять, – жалобно вздохнул Спирька. – А вы скоро вернетесь? А то меня комарье тут зажрет!

– Не зажрет, мы быстренько, – успокоил его Емеля. – А может, связать тебя для верности? Чтобы не сбежал?

– Не извольте беспокоиться, – ответил возница очень серьезно. – Мы, конечно, люди подневольные, но ради того, чтобы со сволочугой-немчиной за его злодейства связаться, я бы и дьяволу душу готов продать, не то что вам послужить! Так что не бойтесь, я от вас не сбегу, буду ждать.

Делать беглецам особо было нечего – пришлось поверить Спирьке на слово. Впрочем, что-то подсказывало Ирене, что на него можно положиться.

Емеля напялил «гречневик» и армяк, перепоясался Спирькиным кушаком. Сунул за него кнут и пошел к воротам постоялого двора. Вернулся он вскоре и рассказал, что Адольф Иваныч еще не появлялся, однако коня из Лаврентьева привели.

– Что ж это за конь такой? – недоумевал Емеля. – Слуги говорят, зовут его Буяном, лихой он, словно ветер, с привязи сорвавшийся. Не верят слуги, что Адольф Иваныч сможет с ним управиться. Спирька, вот ты скажи: есть у нас в Лаврентьеве такой конь?

– Нету, – покачал головой Спирька.

– Вот и я говорю – нету у нас никакого Буяна! – дивился Емеля. – Не иначе, Булыга его у кого-то украл!

И тут Ирену осенило.

– Да не Буян это, а Байярд! – воскликнула она. – Булыга украл коня у господина Берсенева. И если Адольфу Иванычу в самом деле удастся с ним управиться, его никто не догонит, он легко до города доберется, а там ищи его, свищи… Пошли в конюшню, Емеля. Там ждать будем.

– Да какая тебе конюшня, скажи на милость? – хмыкнул Емеля. – Как только увидят тебя в этом платьишке, мигом все сбегутся. Не утаишься!

– Значит, мне нужно будет переодеться в мужскую одежду, – решительно сказала Ирена и задумчиво уставилась на Спирьку.

Тот в ужасе вцепился в свои портки:

– Не отдам! Ни за что не отдам! У меня и исподников-то нету, по скудости нашей!

Раздевать донага этого бедолагу Ирене совсем не улыбалось, так же, впрочем, как напяливать на себя его латаные-перелатаные порты.

– Снимай армяк и шапку, Софокл, – приказал она. – Я их надену.

Тот повиновался, и уже через несколько минут две странные фигуры мелькнули в воротах постоялого двора, улучив минуту, когда слуги ушли в дом ужинать.

Скользнули в конюшню… и Ирена так и ахнула:

– Байярд! Я угадала!

Точно, это был он, вороной красавец с атласной кожей и умными глазами. Недоверчиво покосился на Ирену и вдруг повернул к ней голову, заржал дружелюбно… Узнал!

Она готова была обнять его и расцеловать, но тут Емеля, который задержался у входа, обернулся с круглыми от возбуждения глазами:

– Идут! Идут Адольф с Булыгою!

Итак, успели вовремя.

Метнулись за вороха сена, затаились.