type='note' l:href='#n_66'>[66]У тебя поучиться должны.Существо это странного нрава.Он не ждет, чтоб подагра и славаВпопыхах усадили егоВ юбилейные пышные кресла,А несет по цветущему вереску,По пустыням свое торжество.И ни в чем не повинен: ни в этом,Ни в другом и ни в третьем…ПоэтамВообще не пристали грехи.Проплясать пред Ковчегом Завета[67]Или сгинуть!…Да что там! Про этоЛучше их рассказали стихи.Крик петуший нам только снится,За окошком Нева дымится,Ночь бездонна и длится, длится –Петербургская чертовня…В черном небе звезды не видно,Гибель где-то здесь, очевидно,Но беспечна, пряна, бесстыднаМаскарадная болтовня…Крик:«Героя на авансцену!»Не волнуйтесь: дылде на сменуНепременно выйдет сейчасИ споет о священной мести…Что ж вы все убегаете вместе,Словно каждый нашел по невесте,Оставляя с глазу на глазМеня в сумраке с черной рамой,Из которой глядит тот самый,Ставший наигорчайшей драмойИ еще не оплаканный час?Это все наплывает не сразу.Как одну музыкальную фразу,Слышу шепот: «Прощай! Пора! Я оставлю тебя живою.Но ты будешь моей вдовою.Ты – Голубка, солнце, сестра!»На площадке две слитые тени…После – лестницы плоской ступени,Вопль: «Не надо!» – и в отдаленьеЧистый голос:«Я к смерти готов».Факелы гаснут, потолок опускается. Белый (зеркальный) зал[68] снова делается комнатой автора. Слова из мрака:
Смерти нет – это всем известно,Повторять это стало пресно,А что есть – пусть расскажут мне.Кто стучится?Ведь всех впустили.Это гость зазеркальный? ИлиТо, что вдруг мелькнуло в окне… Шутки ль месяца молодого,Или вправду там кто-то сноваМежду печкой и шкафом стоит? Бледен лоб и глаза открыты…Значит, хрупки могильные плиты,Значит, мягче воска гранит… Вздор, вздор, вздор! – От такого вздораЯ седою сделаюсь скороИли стану совсем другой.Что ты манишь меня рукою?!За одну минуту покояЯ посмертный отдам покой. ЧЕРЕЗ ПЛОЩАДКУ
Интермедия
Где-то вокруг этого места («…но беспечна, пряна, бесстыдна маскарадная болтовня…») бродили еще такие строки, но я не пустила их в основной текст:
«Уверяю, это не ново…Вы дитя, синьор Казанова…»«На Исакьевской ровно в шесть…»«Как- нибудь побредем по мраку,Мы отсюда еще в «Собаку»[69]…«Вы отсюда куда?» —«Бог весть!»Санчо Пансы и Дон-КихотыИ, увы, содомские Лоты[70]Смертоносный пробуют сок,Афродиты возникли из пены,Шевельнулись в стекле Елены,И безумья близится срок.И опять из Фонтанного Грота[71],Где любовная стонет дремота,Через призрачные воротаИ мохнатый и рыжий кто-тоКозлоногую приволок.Всех наряднее и всех выше,Хоть не видит она и не слышит —Не клянет, не молит, не дышит,Голова Madame de Lamballe,А смиренница и красотка,Ты, что козью пляшешь чечетку,Снова гулишь томно и кротко:«Que me veut mon PrinceCarnaval?»[72]И в то же время в глубине залы, сцены, ада или на вершине гетевского Брокена появляется. Она же (а может быть – ее тень):
Как копытца, топочут сапожки,Как бубенчик, звенят сережки,В бледных локонах злые рожки,Окаянной пляской пьяна, —Словно с вазы чернофигурнойПрибежала к волне лазурнойТак парадно обнажена.А за ней в шинели и в каскеТы, вошедший сюда без маски,Ты, Иванушка древней сказки,Что тебя сегодня томит?Сколько горечи в каждом слове,Сколько мрака в твоей любови,И зачем эта струйка кровиБередит лепесток ланит? Иль того ты видишь у своих колен,Кто для белой смерти твой покинул плен?1913 Спальня Героини. Горит восковая свеча. Над кроватью три портрета хозяйки дома в ролях. Справа она – Козлоногая, посредине – Путаница, слева – портрет в тени. Одним кажется, что это Коломбина. другим – Донна Анна (из «Шагов Командора»). За мансардным окном арапчата играют в снежки. Метель. Новогодняя полночь. Путаница оживает, сходит с портрета, и ей чудится голос, который читает:
Распахнулась атласная шубка!Не сердись на меня, Голубка,Что коснусь я этого кубка:Не тебя, а себя казню.Все равно подходит расплата —Видишь там, за вьюгой крупчатой,Мейерхольдовы арапчатаЗатевают опять возню.А вокруг старый город Питер,Что народу бока повытер(Как тогда народ говорил), — В гривах, в сбруях, в мучных обозах,В размалеванных чайных розахИ под тучей вороньих крыл.Но летит, улыбаясь мнимо,Над Мариинскою сценой prima,Ты – наш лебедь непостижимый, —И острит опоздавший сноб.Звук оркестра, как с того света(Тень чего-то мелькнула где-то),Не предчувствием ли рассветаПо рядам пробежал озноб?И опять тот голос знакомый,Будто эхо горного грома, —Ужас, смерть, прощенье, любовь…Ни на что на земле не похожий,Он несется, как вестник Божий,Настигая нас вновь и вновь.Сучья в иссиня-белом снеге…Коридор Петровских Коллегий[73]Бесконечен, гулок и прям(Что угодно может случиться,Но он будет упрямо снитьсяТем, кто нынче проходит там).До смешного близка развязка;Из-за ширм Петрушкина маска[74],[75]Вкруг костров кучерская пляска,Над дворцом черно-желтый стяг…
Анна Павлова – прима-балерина Императорского Мариинского театраНо летит, улыбаясь мнимо,Над Мариинскою сценой prima,Ты – наш лебедь непостижимый… 
Федор Шаляпин в роли Демона. Константин Коровин. Эскиз афиши к опереИ опять тот голос знакомый,Будто эхо горного грома,Наша слава и тожество!Он сердца наполняет дрожью,И несется по бездорожью,Над страной вскормившей его… Все уже на местах, кто надо;Пятым актом из Летнего садаПахнет… Признак цусимского адаТут же. – Пьяный поет моряк…Как парадно звенят полозьяИ волочится полость козья…Мимо, тени! – Он там один.На стене его твердый профиль.Гавриил или МефистофельТвой, красавица, паладин? Демон сам с улыбкой Тамары,Но такие таятся чарыВ этом страшном дымном лице — Плоть, почти что ставшая духом,И античный локон над ухом —Всё таинственно в пришлеце.Это он в переполненном залеСлал ту черную розу в бокалеИли все это было сном? С мертвым сердцем и мертвым взоромОн ли встретился с Командором,В тот пробравшись проклятый дом? И его поведано словом,Как вы были в пространстве новом,Как вне времени были вы, —И в каких хрусталях полярных,И в каких сияньях янтарныхТам, у устья Леты – Невы.Ты сбежала сюда с портрета,И пустая рама до светаНа стене тебя будет ждать.Так плясать тебе – без партнера!Я же роль рокового хораНа себя согласна принять.На щеках твоих алые пятна;Шла бы ты в полотно обратно;Ведь сегодня такая ночь,Когда нужно платить по счету…А дурманящую дремотуМне трудней, чем смерть, превозмочь.Ты в Россию пришла ниоткуда,О мое белокурое чудо,Коломбина десятых годов!Что глядишь ты так смутно и зорко,Петербургская кукла, актерка,Ты – один из моих двойников.К прочим титулам надо и этотПриписать. О подруга поэтов,Я наследница славы твоей,Здесь под музыку дивного мэтра —Ленинградского дикого ветраИ в тени заповедного кедраВижу танец придворных костей…Оплывают венчальные свечи,Под фатой «поцелуйные плечи»,Храм гремит: «Голубица, гряди!»[76]Горы пармских фиалок в апреле —И свиданье в Мальтийской капелле[77],Как проклятье в твоей груди.Золотого ль века виденьеИли черное преступленьеВ грозном хаосе давних дней?Мне ответь хоть теперь: неужелиТы когда- то жила в самом делеИ топтала торцы площадейОслепительной ножкой своей?…Дом пестрей комедьянтской фуры,Облупившиеся амурыОхраняют Венерин алтарь.Певчих птиц не сажала в клетку,Спальню ты убрала как беседку,Деревенскую девку-соседкуНе узнает веселый скобарь[78].В стенах лесенки скрыты витые,А на стенах лазурных святые —Полукрадено это добро…Вся в цветах, как «Весна» Боттичелли,Ты друзей принимала в постели,И томился драгунский Пьеро, —Всех влюбленных в тебя суевернейТот, с улыбкой жертвы вечерней,Ты ему как стали – магнит.Побледнев, он глядит сквозь слезы,Как тебе протянули розыИ как враг его знаменит.Твоего я не видела мужа,Я, к стеклу приникавшая стужа…Вот он, бой крепостных часов…Ты не бойся – дома не мечу, —Выходи ко мне смело навстречу — Гороскоп твой давно готов…
К.А. Сомов. Наброски костюма Коломбины для А. Павловой. 1909 г.Когда в июне 1941 г. я прочла М<арине> Ц<ветаевой> кусок поэмы (первый набросок), она довольно язвительно сказала: «Надо обладать большой смелостью, чтобы в 41 году писать об Арлекинах, Коломбинах и Пьеро», очевидно полагая, что
