обожает тебя. Ну, что думаешь?

По-видимому, Филип прав и действительно обожает ее, обращаясь, словно с фарфоровой пастушкой, стоящей на камине. Никто и никогда так ее не оберегал. Но это и раздражало ее больше всего.

Сабрина взглянула на мужа, увлекшегося ростбифом, и улыбнулась:

— Ты очень добр, Филип. Но, возможно, одного обожания мало?

— Совершенно верно. Кстати, я хотел тебе сказать, что Питер Страддлинг, мой поверенный, в эту минуту составляет все необходимые бумаги, чтобы переписать десять тысяч на твое имя.

Его улыбка сияла нестерпимым самодовольством. Филип чувствовал себя воплощением добродетели и лучшим из мужчин. Сабрина смотрела на него широко раскрытыми от удивления глазами. Однако Филип, не замечая ее реакции, совершенно серьезно продолжал:

— Не хочу, чтобы ты думала, будто я женился только из-за богатства, которое ты принесла. Твое приданое принадлежит мне по закону, но наследство снова станет твоим, и распоряжайся им, как пожелаешь. Кроме того, тебе полагается ежеквартальное содержание.

Сабрина сидела неподвижно, все с тем же изумлением на лице.

— Ты чего-то не понимаешь?

— Не понимаю, милорд.

— Проклятые десять тысяч твои, вот и все. Что тут понимать? Все по справедливости, и ничего тут не добавишь. Сабрина осторожно положила вилку.

— Но у тебя нет никаких причин так поступать. Зачем это?

— Сколько твердить: мне ни к чему твои деньги. Не желаю, чтобы шептались, будто я женился из корысти. Ради Бога, Сабрина, ты могла бы по меньшей мере выразить свою признательность. Отныне ты совершенно независима и самостоятельна.

Гнев медленно закипал в Сабрине. Бесполезный. Бессильный. Грозивший задушить, если она прямо сейчас не сделает что-то, не ответит… хотя если выскажет все, что думает, покажется неблагодарной дурой. Но она ничего не смогла с собой поделать и вдруг поднялась, опершись руками о стол.

— Значит, милорд, вы уверены, что, поскольку я всего-навсего женщина, такие понятия, как честь и нерушимость договора, мне недоступны? Это не мои деньги, Филип. Мы заключили соглашение, деловое соглашение, разве не помнишь? В тот момент, когда ты принял мое предложение, эти деньги стали твоими.

— Эта сделка была заключена по твоему настоянию, — мягко возразил он, пожимая плечами. — Она позволила тебе сохранить лицо…

Сабрина резко подалась вперед, и он заметил, как бешено бьется жилка у нее на шее. Но чем он обидел жену?!

— Ты самодовольный павлин! — Ее буквально трясло от ярости. — Как ты смеешь обращаться со мной, как с безмозглой курицей, чьим единственным стремлением было завлечь высокородного лорда в сети брака? «Сохранить лицо!» Я предложила вам все, что имела, в обмен на имя Мерсеро, милорд! Это не какие-то жалкие гроши, а огромные деньги! Сделка была честной, и я думала, что вы это сознаете.

— Почему ты искажаешь смысл моих слов и поступков? — медленно выговорил Филип, не понимая причины ее вспышки, но чувствуя, как накалена атмосфера. — Я никогда не считал, что ты способна кого-то завлечь. Просто спас твое честное имя и репутацию, вот и все. И это чистая правда. Пора тебе свыкнуться с этими обстоятельствами. Какого дьявола ты взвилась ни с того ни с сего?

— Послушайте, милорд! Вы решительно отказываетесь вникнуть в смысл моих слов. Почему вы хотите втоптать в грязь мою честь и видеть во мне безмозглую идиотку?

Филип, не выдержав, поднялся:

— Прекрасно, мадам, будь по-вашему. Я оставлю себе чертовы деньги, все десять тысяч, и, возможно, просто проиграю их, хотя не слишком люблю проводить время за карточным столом. Далее, мадам, если уж так желаете, будем производить расчеты в конце каждого квартала. Я ожидаю от вас бережливости и надеюсь, что ваши расходы не превысят сумму, выдаваемую вам на булавки. Ты именно об этом мечтала, Сабрина? Плясать под мою дудку?

Сабрина дрожала, как в ознобе. К сожалению, она действительно пляшет под дудку, только не его, а общества. Но именно он и представляет это самое общество, чванное и высокомерное, которое так ее унизило.

— Все что угодно, Филип, — прошипела она, — все что угодно, лишь бы не быть у тебя в долгу. Даже позор ежеквартальных подачек. Что же до твоего так называемого мужского благородства, надеюсь, ты им подавишься.

— Я хотел, чтобы ваш своенравный характер и мятежный дух вернулись к вам, после того как вы благополучно выйдете за меня, мадам. Однако, если это означает, что вы превратитесь в сварливую упрямую ведьму, которая так погружена в свои мелочные обиды, что…

— Лучше уж быть ведьмой, чем тупым ослом!

— Я ваш муж. Постарайтесь впредь не перебивать меня, Сабрина.

— Ну уж нет! Я буду поступать так, как сочту нужным! В конце концов, я довольно дорого заплатила вам за это право!

— Вам еще многому нужно учиться, виконтесса, — небрежно бросил он, сумев овладеть собой. — Что же касается прав… у вас их попросту нет. Вы будете делать так, как вам велят. Возможно, вы и внучка графа, но гораздо важнее то, что стали моей женой. Почему бы вам не подняться к себе и не поразмыслить о вреде несправедливых нападок и оскорблений? Когда будете готовы извиниться, позвоните Грейбару, и он меня уведомит.

Горшочек с джемом просвистел мимо его головы. Филип потрясение уставился на жену. Она дышала часто и тяжело, грудь ее вздымалась. Ее следует хорошенько встряхнуть, но Филип опасался причинить ей боль.

— Иди в свою комнату, Сабрина.

— Ни за что! — упрямо проговорила она. — Скорее уж напишу Чарлзу Аскбриджу. Вероятно, он согласится поехать со мной на прогулку в парк. Чарлз по крайней мере никогда не был напыщенным тираном!

— Не доводи меня до крайности, Сабрина! Я сошлю тебя в Динвитти-Мэнор, где ты сможешь охладить свой пыл в мирном уединении.

— А ты только этого и добиваешься, чтобы спокойно проводить время в обществе любовницы?! — воскликнула Сабрина, но тут же осеклась при виде его ошеломленного лица.

На скулах Филипа выступили багровые пятна. Он выглядел смущенным и виноватым.

И тут Сабрина сделала весьма неприятное для себя открытие.

— Так вот что ты делал прошлой ночью… — едва выговорила она. — Ушел сразу же после того, как отправил меня в постель. То-то мне показалось, что я слышала стук парадной двери! Ты… ты поехал к любовнице в нашу брачную ночь? Не потрудился даже заглянуть к жене, провести с ней несколько часов, хотя бы лечь в соседней спальне, нет, ты провел ночь с другой женщиной!

Филип молчал.

Сабрина окинула его презрительным взглядом.

— Меня поражает, как ты можешь, имея любовницу, хвастаться мне своими благородством и галантностью.

— Я этого не делал!

— Конечно, вслух ты и не высказывался, но пыжился, надувал щеки и распускал хвост, упиваясь своим проклятым нравственным величием и рыцарским поведением! Может, мне броситься к твоим ногам, Филип, целовать сапоги за то, что спас меня? Или послать подарок твоей любовнице в знак признательности за то, что не подпустила тебя к жене в самую главную ночь ее жизни?

Филип не знал, куда деться. Тихая, бледная девочка внезапно превратилась в тигрицу. Он ухватился за последнюю фразу, как утопающий — за соломинку.

— Это действительно самая главная ночь в жизни женщины?

— Только если женщина не подозревает, что собой представляют мужчины.

— Довольно твоих уколов! Хватит меня дразнить, Сабрина! Отвечай: ты хотела, чтобы прошлой