вы оба должны выпить это. Кажется, здесь какой-то наркотик. Я подслушала, как Баджи шептался со Спирсом. Мне бы он, конечно, не сказал. Баджи стало очень неловко, когда он понял, что я кое-что подслушала.

— Наркотик? — переспросил Марк, еле сдерживая улыбку.

— Да. Когда я начала расспрашивать, он сдался и ответил, что это афродизиак, но я опять ничего не поняла. Больше он не стал объяснять, только попросил отнести поднос вам. У Спирса при этом было такое странное, напуганное лицо… Очевидно, мне нельзя было слышать то, что говорил Баджи. Как это забавно! Знаешь, Марк, Фанни чуть не вырвала у меня этот поднос. Она сама хотела принести его, чтобы перекинуться с тобой парочкой взглядов, но я не разрешила ей.

— Спасибо, Антония, — сказал Марк.

Взяв от Антонии поднос, Дукесса поставила его на столик, фыркнув:

— Пахнет шоколадом, но здесь есть какая-то незнакомая примесь. Что-то фантастическое вроде истолченных ногтей с ножек улитки.

— Ах, да, еще Баджи сказал, что ты должна выпить это и стать попроще. Он сказал, что ты знаешь, о чем идет речь.

— Стать попроще. Да, Антония, я знаю. Спасибо тебе, отправляйся в постель.

Когда Антония вышла, Марк, взяв себе одну чашку, другую подал Дукессе:

— За нас, ноготки на ножках улиток и нашего наследника. Да, и еще за старания Баджи!

— За наследника, за наследника! — сказала она, делая глубокий глоток. — Как прекрасно звучит это слово!

Они чуть ли не мгновенно заснули. Ее голова уткнулась в его шею.

Яркий утренний свет бил в глаза. Странно, но она не могла их открыть.

— Хелло, Дукесса, наконец-то и ты приходишь в себя. Твой дорогой муж уже давно проснулся, хотя и не очень хорошо себя чувствует, в чем виноваты головная боль и я. Он бы охотно убил меня, если бы не были туго стянуты крепкой веревкой его руки и ноги. Твои путы не столь сильны. Я не хотел причинять тебе боль, ты не должна уж очень страдать.

Ничего не понимая, она уставилась на Тревора:

— Что происходит? Где мы? Что ты здесь делаешь?

— Начнем с того, — сказал Марк со спокойствием, напугавшим Дукессу, — что этот негодяй подсыпал что-то в шоколад, который нам вчера принесла Антония.

— Да, в шоколад было что-то подсыпано, но готовил его Баджи… — растерянно проговорила Дукесса.

— Разумеется, Баджи. Он же и добавил туда опий. Все, как мы с ним запланировали, — ответил Тревор. — Ты ничего не замечала, потому что привыкла полоскать себе мозги всякой благородной романтикой. Но неужели ты нисколько не удивилась, когда, вернувшись из разведки, в которую ты его отправила, он доложил, что все американские Уиндемы в Лондоне? Нет? Какая жалость! Это очень, очень плохо для тебя. Удивляюсь, как вам вообще удалось выжить в тот памятный день, когда прозвучало столько выстрелов. Три пули угодили в ваши проклятые тела, но вы справились с этим.

— Ты никудышный стрелок, — сказал Марк. Тревор очень медленно повернулся и тут же, очень резко, ударил рукояткой пистолета по плечу Марка.

— Прекрати это, подонок! — крикнула Дукесса, натягивая веревки на запястьях так, что они врезались в них. Не чувствуя боли, она продолжала кричать.

— Не надо, Дукесса, — сказал Марк, — со мной все в порядке. Успокойся, любовь моя.

Тревор отошел от него, усаживаясь на перевернутый кверху дном ящик.

— Что за бравый герой! Ты не согласна, Дукесса? Твоему мужу следовало бы понять, на чьей стороне сейчас сила. Он никак не хочет примириться с тем, что проиграл. Он не привык терять и проигрывать. О, не смотри на меня с такой ненавистью, Дукесса! Слушайся своего мужа и веди себя спокойно. Очень жаль, но у меня не было другого выбора.

Ты только посмотри на Марка — какой он стойкий! Ни одного крика или жалобы. Он ни за что не кинется умолять меня. Даже приближаясь к смерти, он держится за свой дурацкий кодекс чести. Ничтожный миф! Разве жизнь не стоит того, чтобы унижаться, цепляясь за нее? Что стоит честь по сравнению с той черной пустотой, которая поглотит все? Тревор явно издевался над ними.

— Дукесса, если бы ты не успела женить на себе Марка до этой магической даты — 16 июня, возможно, я бы и не трогал вас. Но знаешь, Дукесса, я бы не позволил уплыть и твоим пятидесяти тысячам фунтам, поскольку хотел все наследство Уиндемов, до последней крошки, с таинственными сокровищами и графским титулом — абсолютно все! И теперь я это получил. Как я благодарен твоей матушке, Марк, за то, что она благополучно разрешила эту загадку! Непременно сделаю ей комплимент, когда во время траура мы будем с ней вместе горевать по поводу ваших смертей.

— Но разве ты не богат? — спросила Дукесса, безнадежно пытаясь прогнать отвратительную головную боль, лишавшую ее способности быстро соображать. Пока надо было хотя бы оттянуть время, заговорить его. — Ты говорил, что был очень богат.

— Не мог же я допустить, чтобы ты считала меня бедняком, Дукесса. Необходимо было прогнать от тебя всякое подозрение. Разве при первой встрече я не понравился вам обоим своей нетребовательностью и откровенностью? Разве не я первый рассказал Марку о таинственных сокровищах? Ах, на самом деле у нас почти ничего нет! У меня есть небольшая сумма, о которой даже не подозревает моя семья. Я ведь глава семьи американских Уиндемов, а скоро стану главой рода. Мой отец — твой дядя — был ничтожеством, пустившим по ветру не одно наследство. Он промотал все, что имел, оставив нам немного провизии в кладовке, малолетнюю, беременную от него служанку и больше ничего. Я очень обрадовался, когда он наконец был убит на дуэли каким-то ревнивым мужем. Когда после смерти отца я стал главой семьи, возникла необходимость жениться. У меня не было другого выбора. Почему, как ты думаешь, я женился на Хелен? Ведь мне было всего двадцать два. Она была самой богатой невестой в Балтиморе, а ее отец — презренным мельником, ничтожеством. Проклятый презренный мукомол!

— Да, но очень богатый презренный мукомол.

— Очень богатый, моя дорогая. По крайней мере мне так казалось в первое время. Я убил его, а потом начал волочиться за дочкой. Она была такой нежной и чувствительной, такой скучной в своей невинности, но я наслаждался ее хрупким телом, пока она не забеременела. Потом все было очень легко — падение с лошади, под седло которой я незаметно подложил шпору, холодный дождик, потом простуда, преждевременные роды и гибель обоих — матери и ребенка. Наконец-то я остался одиноким, безутешным холостяком.

От такого циничного признания у Дукессы замерло сердце. Между тем Тревор продолжал:

— Жаль, что деньги очень быстро подходили к концу. На мне лежала ответственность за семью. Мы от души благословляли добряка Уикса, сообщившего о завещании твоего отца. Он искренне верил в то, что вы никогда не справитесь со своими противоречиями. Старый придурок забыл про молодость и вожделение, совсем забыл. Ах, Дукесса, ты ведь хотела Марка еще с той поры, как была ребенком, не так ли? Удивляешься, как я узнал об этом? Я должен благодарить тетю Гвент за те подробные описания, которые она пересылала моей матери. Она писала, как ты нравишься ей. Такая красивая и скромная девочка, такая тихая и выдержанная, благовоспитанная, несмотря на свое неудачное происхождение. Так вот, она уже тогда отмечала, что ты положила глаз на Марка. А на кого же еще? Ведь младшие кузены Чарли и Марк оказались твоими сводными братьями. Брак с кем-то из них был невозможен. Как она оказалась наблюдательна! Хотя что еще оставалось старой деве, ставшей приживалкой у своего сиятельного брата? Я знал все — о его состоянии, о ненависти к тебе, Марк, за то, что ты становился его наследником после смерти Чарли и Марка. Я знал, что он любил твою мать, Дукесса, любил ее всю жизнь. Твоя тетя Гвент презирала и боялась ее, боялась женского влияния на своего брата. Нет, она не любила его жену, графиню, но с ней все было ясно. От твоей же матери можно было ожидать любой неожиданности. Однако она и не подозревала о таком смелом жесте твоего отца. Наша американская семья допускала такую возможность. Да, он все же женился на твоей матери, старый дуралей! Нам было понятно и то, что он недолго протянет после ее смерти.

Дукесса переглянулась с Марком. Она лихорадочно соображала, что же теперь делать. Тревор, не