чувствует женщина?

— Ты тоже не можешь этого знать. Только я могу решать, что мне можно и когда. Надеюсь, ты будешь нежен со мной… Но прежде надень это рубиновое кольцо.

Недовольно пробормотав что-то неразборчивое, он повиновался ее настойчивому взгляду. Дукесса спокойно наблюдала, как он раздевался; рубин в лучах солнца светился ярким огнем на его руке.

Присев на край постели, он провел кончиками пальцев по жемчужинам, одновременно касаясь ее груди. Его осторожные медленные воздушные прикосновения вызвали у нее острую волну желания.

Он целовал ее грудь, потом губы, очень осторожно входя в нее и первый раз чувствуя ее мягкую податливость.

Наконец-то между ними ничего не стояло. Ей удалось завоевать его сердце, и теперь она открыто наслаждалась его упоительными требовательными ласками, трепетно принимая его. Она благодарила Бога за воссоединение их душ!

На следующее утро в пятницу, заглянув в библиотеку, Дукесса так и застыла на пороге, услышав пение Марка. Конечно, это был не тот бархатный баритон, что у Спирса, но все же выходило очень неплохо. Она хорошо знала эту не совсем пристойную песенку…

Почувствовав ее присутствие, он обернулся и, усмехнувшись, пристально посмотрел на нее.

— Недурные куплеты, не правда ли?

— Да, и мелодия тоже чудесная.

— Вообще-то, — начал он, внимательно разглядывая кончик ногтя на своем большом пальце, как будто там могло быть что-то интересное, — как раз мелодия здесь меня не очень устраивает. Мне кажется, я бы мог придумать что-нибудь получше. Ты ведь знаешь мой особый талант к музыке, особенно когда все дело в том, чтобы подыграть каким-то непристойным стишкам. Хотел бы я познакомиться с человеком, написавшим эту песенку. Мы бы могли стать неплохими партнерами. Он бы писал слова, а я — мелодию. Какая жалость! Такие веселенькие стишки, и такая невыразительная мелодия.

— Ничтожество! Твое зазнайство просто смешно! Эта песенка чудесна, восхитительна, и ее поют повсюду, на всех кораблях Королевского флота. Оставь свою критику, Марк, это просто глупо.

— Но я же не сказал ничего плохого о ней. По моему мнению, она продержится еще не больше месяца. К моему дню рождения ее уж точно забудут. Я и сам уже забыл ее, в особенности мелодию.

Подхватив с инкрустированного столика увесистый фолиант “Тома Джонса”, она запустила им в Марка. Он успел поймать его, заметив:

— Никогда не думал, что “Том Джонс” такой тяжелый. Том с такими яркими поучительными историями брошен в наказание за критику каких-то глупых незначительных куплетиков, доставляющих ничтожное развлечение! Боже, но ведь без четкой ясной мелодии они не запомнятся. Какая жалость, что я не знаю парня, написавшего их. У него нет никаких шансов на длительный успех без поддержки такого таланта, как я.

Став совершенно пунцовой, она блуждала глазами по столу, в поисках другой толстой книги. Не найдя ее, она попыталась стащить с ноги комнатную туфлю, забыв, что она привязана к ее щиколотке лентами. Взглянув вниз, она поняла, что необходимо развязать бант. Но у нее ничего не получилось, кроме уродливого узла. Сев на пол, она изо всех сил потянула ленту, еще сильнее затягивая узел, отчего в бешенстве крикнула:

— Ты свихнувшийся идиот, эти куплеты просто великолепны! Что ты можешь понимать в них?

Он взглянул на нее, сидящую на полу и изнемогающую от ярости. Это была уже не мелодрама, а водевиль: вместо ботинка со шпорой — комнатная туфля. Вновь сосредоточив внимание на своем ногте, Марк заговорил, растягивая слова, нудным, неестественным тоном, стараясь еще сильнее раздразнить ее:

— Я слышал много подобных куплетов с одним и тем же недостатком. Да, они далеки от совершенства.

— Ты знаешь много таких куплетов? Невозможно! Ты не в состоянии запомнить и одного целиком, глупый идиот. Спирс — другое дело.

Марк игнорировал ее замечание.

— Я все подумываю, не отправиться ли мне к Хукэму и не попросить ли у него адрес этого Кутса? По-моему, он должен понять, что мое предложение станет самым настоящим подарком для этого парня. Что скажешь, Дукесса? Ах, какой упрямый узел, никак не поддается. Может быть, хочешь, чтобы я помог тебе? О, я вижу, ты принялась уже за другой. Какая сообразительность! Да, гнев прекрасен, но его необходимо выпустить наружу. Что было бы с нами, если бы мы копили его в себе…

Распустив бант на другой ноге, она стянула туфлю и, вскочив, бросилась на Марка.

Он смеялся, когда она колотила его мягкой комнатной туфлей по груди. Когда же ему надоела эта игра, он, держа ее руки, сказал:

— Может быть, мне написать этому парню Кутсу? Пусть он знает, что есть человек; который хочет и может обеспечить ему успех. По-моему, он должен просто второй раз родиться при этом известии, как считаешь?

— Черт побери, да что ты все заладил: парень, парень, — возможно, он вовсе никакой не парень — это когда-нибудь приходило в твою больную голову? Нет? По-твоему, ум и воображение — это качества, которые присущи лишь мужчинам, не так ли?

— Ну, разумеется, радость моя. Хотя ты и не какая-нибудь заурядная, а прекрасная и очень изящная женщина. Но тем не менее ты всего лишь женщина. Ты ведь сама в восторге от стихов этого Кутса, но никогда не решишься писать подобное, потому что только мужчина может придумывать стоящие песни. Этот Кутс способный малый, хотя и не совсем в ладах с музыкой.

Марк вдруг расхохотался. И тут Дукесса успокоилась.

— Ты знаешь.

— Знаю что?

— Все о Кутсе.

— Боже, ну, конечно, простофиля! Как же тебя легко поддеть! — Перестав смеяться, он вдруг так крепко прижал Дукессу к себе, что у нее чуть не хрустнули ребра. — И я очень, очень горжусь тобой.

— Но я вполне могла убить тебя, швырнув томом “Тома Джонса”.

— Да, ты могла бы расколоть мою голову как орех.

— Прекрати насмехаться надо мной, Марк.

— Да, сейчас, подожди, я постараюсь. Однако согласись, ты заслужила этот спектакль. Почему ты не захотела поделиться со мной своим успехом? Можно было сделать это еще в мой первый приезд в коттедж “Милый Крошка”. Какая была необходимость выслушивать мои обвинения? Ведь я заподозрил тебя бог весть в чем! Ты же вполне могла гордиться своим заработком. Признайся, ты наверняка и сейчас что- нибудь сочиняешь?

— Да, но у меня возникли затруднения.., с мелодией, да, со словами все хорошо, они сразу нашлись и встали в нужном порядке, но мелодия, она постоянно ускользает от меня.

Взяв за подбородок, он поцеловал ее, потом, чуть отстранившись, залюбовался лежащими на ее груди жемчужинами. Марк никак не мог решить, что прекраснее — переливы драгоценного украшения или белизна кожи Дукессы.

— Пожалуй, — продолжила она, — мы можем пойти сейчас к фортепьяно, чтобы ты попробовал подобрать мотив к такой, например, фразе: “Я никогда не позволю тебе забыть меня, никогда”.

— Согласен, — сказал он и, посадив ее на стол, надел на ногу туфлю, после чего старательно завязал бант. — Ты сама развяжешь узел на другой ноге или предпочитаешь, чтобы это сделал я?

— Думаю, у тебя это лучше получится.

Было очень поздно. Дождь, в конце лета уже по-осеннему холодный, нудно барабанил в стекла. Они сидели Перед догоравшим камином, сочиняя куплеты о Наполеоне и его фаворитках. Дукесса поклялась, что эта песенка никогда не перелетит порог ее спальни.

Неожиданно раздался стук в дверь. Марк выругался. В комнату вошла Антония с серебряным подносом в руках.

— Боже, — вскрикнула Дукесса, — зачем ты здесь? — Небольшой сюрприз от Баджи. Он сказал, что