в этих круглых глазах.

Он вздрогнул, узнав утрированный портрет Генриха VIII, чей образ был ему знаком по полотнам кисти Гольбейна. Марк усмехнулся своим мыслям. Какая ерунда! Промелькнула мысль: сколько же соломы понадобилось, чтобы набить чучело короля? Но зачем его сделали и притащили сюда? Что все это значит?

Он слышал голоса над своей головой, требовательные, громкие, беспокойные. Даже голос Дукессы звучал как-то резко. Он крикнул:

— Да, кое-что есть. Чучело, набитое соломой, с нарисованным лицом. Похоже на Генриха VIII. Оно было подвешено за шею к потолку. Готовьтесь, сейчас будем вытаскивать его наверх.

И тут, попробовав взяться за эту толстую фигуру, облаченную в пурпурный бархат с горностаевой отделкой, он вдруг почувствовал ее невероятную тяжесть. Нет, она не была набита соломой, внутри находилось нечто другое. Засунув руку за воротник с пышными брыжами, Марк вытащил нитку великолепного жемчуга. Таких крупных, отборных жемчужин ему никогда не приходилось видеть. Ощупав руками камзол, он понял, что чучело набито до отказа твердыми предметами. Он чувствовал под своими руками всевозможные украшения, монеты, даже, как ему показалось, четки, скипетры. Совершенно ясно прощупывались блюда и кубки, была даже книга, очень толстая, с неровной крышкой, без сомнения, украшенной разными драгоценными камнями. Марк не сомневался, чувствуя под своими руками разнообразную церковную утварь, что перед ним находятся сокровища аббатства Сент-Сваль.

— Спирс! — крикнул он наверх. — Сюда надо спустить носилки с веревкой, я один не вытащу чучело. Оно набито не соломой…

— Ты сама понимаешь, насколько соблазнительно выглядишь? Как действуешь на меня?

Она усмехнулась с довольным видом, глядя на него. Сверкающая нить жемчуга свисала с ее шеи до самого живота. Больше на ней ничего не было. Марк считал, что, кроме этого великолепного жемчуга, ей ничего не нужно. Он сказал, что она может считать это подарком ко дню рождения на три года вперед, беря во внимание, какую ценность он представляет.

— Уверен, что ты в восторге от моего подарка и от меня. Я узнал от тети Гвент, что твой день рождения в середине сентября.

— А я узнала от Фанни, что твой — в начале октября. Придется и мне подобрать для тебя какую- нибудь маленькую драгоценную вещицу, чтобы ты мог носить ее и вспоминать обо мне, Марк.

— Кажется, Фанни стремится преодолеть свою влюбленность в меня или просто начинает важничать, становясь взрослой, — Не сомневаюсь, что она преодолеет свою влюбленность, — сказала Дукесса. — Еще каких-нибудь два года, и мы отправим Близнецов в Лондон, Там у нее будет много новых знакомств, а на тебя она станет смотреть, как на старика, вышедшего в тираж. Но вернемся к твоему подарку. Ты считаешь, что его хватит на три моих дня рождения вперед?

— Да, это на три года. — Он взял жемчужную нитку за кончик, свисавший ниже ее талии, и внимательно стал рассматривать. — Они переливаются ярче, полежав несколько минут на твоем прекрасном белоснежном животе. — Наклонившись, он начал целовать его.

Коснувшись рукой его волос, Дукесса сказала:

— Отлично, Марк. Я надену этот жемчуг снова четырнадцатого сентября. А что для себя выберешь ты? Я хочу увидеть на твоем пальце кольцо с этим невероятно огромным рубином.

— Только одно кольцо и больше ничего?

— Больше ничего.

— Когда твой день рождения, Дукесса?

— Думаю, он начнется уже минут через десять. Нет, он уже начался. Я возрождаюсь, чувствуя прикосновения твоих губ.

Рассмеявшись, он продолжал целовать ее, играя одновременно с жемчужинами.

— Проклятие, — сказал он, вдруг отстраняясь от нее. — Мы должны подождать, когда ты снова почувствуешь себя хорошо. Ты все еще нездорова, как это ни печально.

— Я чувствую себя нормально. Уже прошло три недели. Со мной все в порядке, даже бок не болит.

Он нахмурился, проведя кончиками пальцев по еще свежему розовому шраму на ее боку, вспомнив, как игла вонзалась в ее плоть, делая стежки.

— Хватит, Марк, сколько можно вспоминать об этом. Мне очень хорошо, все закончилось. Нам повезло. Мы выжили. Твои раны тоже зажили, и даже быстрее, чем я ожидала.

— Да, ты права, — сказал он. — Благодарение Богу, все позади, и теперь я намерен заботиться о тебе как никогда. Не возражай мне, Дукесса. Если бы ты только знала, как я хочу тебя! Еще больше, чем дивный карбонад, запеченный Баджи, или его тающие во рту медальоны из телячьей печенки в соусе из портвейна. — Марк произносил названия блюд по-французски.

— Каким образом ты узнал французские названия этих блюд? — поинтересовалась Дукесса.

— Моя дорогая жена, во время твоей болезни мне приходилось утверждать меню Баджи.

Недоверчиво посмотрев на него, она хихикнула.

— Как я рад, что ты здорова и смеешься, как бы мне хотелось всегда видеть тебя такой веселой и бодрой! Я в восторге от того, что ты желаешь меня, но еще слишком рано. Можешь проклинать меня или грозиться отравить, я сочту это лишь одним из проявлений твоей страсти. Можешь вылить на меня все свое недовольство, я буду даже рад… — Заметив ее блеснувшие глаза и губы, приоткрывшиеся для возражений, он вдруг резко поднялся и отошел на добрых девять шагов от постели. — Нет! Хотя мне и пришлось туго, глядя на тебя обнаженную. Я бы хотел целовать твой живот без конца, но это может плохо кончиться, Дукесса. Я сильный человек и вполне могу управлять собой. Стану думать о драгоценных кубках, Библии и другой церковной утвари. Полагаю, все найденное надо отправить в Рим, в Ватикан. Себе мы оставим только украшения.

— Да, — сказала она, — я тоже думала об этом. Мне приятно, что ты и Мэгги сделал подарок.

— Хотел бы я знать, не лежит ли она теперь в своей комнатке, как и ты, с единственным изумрудным кулоном на шее?

— Нет, она сидит сейчас перед зеркалом, потряхивая рыжей гривой и наслаждаясь зеленым мерцанием изумрудов на их фоне. Твоя мать обещала надеть алмазную тиару вечером к ужину. Близнецы в восторге от подаренных браслетов.

— К сожалению, Спирс с Баджи отказались что-нибудь принять. Когда я предложил Спирсу несколько старинных монет, он посмотрел сначала на кончик своего носа, а потом на меня, совершенно так, как делал это твой отец, заставая Чарли и Марка за какой-нибудь шалостью, и заявил, что он не охотник до чужих вещей. Что касается Баджи, то я просто боюсь наткнуться вновь на его оскорбленный взгляд за ужином. Он заявил, что такой презренный соблазн не может оставаться безнаказанным на небесах. Я ничего не понял и спросил, что это значит. Он же ответил, что должен еще подумать об этом.

— Какой вздор! Хорошо, но что касается тебя, то я хочу, чтобы ты носил кольцо с рубином.

Он вдруг встряхнул головой, будто освобождаясь от наваждения.

— Пожалуй, я чересчур увлекся твоей красотой и переоценил свою стойкость. — Глаза его были полны вожделения. — Позволить тебе одеться и отвести глаза от твоего тела — выше моих сил! Если бы ты только могла понять, насколько соблазнительна в этой позе, с жемчужным ожерельем на груди…

Взяв его руку, она приложила ее к своей груди.

— Марк…

Он не мог отвести взгляда от ее молочно-белого тела.

— Хватит этих глупостей, Марк. Я чувствую себя хорошо. Если хочешь знать, Джордж осмотрел меня сегодня и сказал то же самое.

— Кажется, я не должен был позволять ему осматривать тебя. Как он может знать наверняка, что