И он стал медленно опускать сачок с Пуськой в машину. Верка ахнула, а у Владика сразу вспотели ладони. И тут он вспомнил… вспомнил…

— Стойте! — крикнул Владик и дрожащими руками ухватился за задний, застёгнутый на пуговку карман тренировочных штанов: там ещё с ночного путешествия лежали свёрнутые твёрдым квадратиком два рубля. — Стойте! Вот!

Дядька сокрушённо покачал головой, но вытащил сачок. И вытряхнул Пуську на землю. Пуська шмякнулся о камни, но не завизжал, а молча кинулся к Верке и прижался к её ногам. Верка схватила его на руки и стала целовать, как сумасшедшая, а потом крикнула:

— Бежим домой! Владичек, миленький, бежим!..

— Она теперь дома и снова ревёт, — сказал Владик, заканчивая эту историю, которую он одним духом выложил родителям прямо в прихожей. — Так что давайте деньги, я снова сбегаю на базар. Мама, что с тобой?

— Подождите, — сказала мама побелевшими губами. — Ты говоришь — будка? А ведь Анчара до сих пор нет…

— Спокойно! — крикнул папа. — Только не волноваться! Где мои очки? Всё это глупости, Анчар не тот пёс… Где мой кошелёк, чёрт побери? Лена, дай мне ещё десятку. Только без паники! Владик, где мои очки, я спрашиваю!

Все заметались по квартире, и через минуту папа уже выбежал из дому, крикнув на прощанье:

— Я скоро вернусь. С Анчаром. Владик, помни: маме нельзя волноваться!

Хлопнула дверь. И тут Владик, совсем взрослый Владик, повалился ничком на диван и заревел. Он знал, что плакать стыдно, мама может расстроиться, и ей станет хуже, но что он мог поделать, если слезы сами лились из глаз, а изо рта вырывались — тоже сами — противные булькающие звуки.

Мама села рядом и взяла его за плечи.

— Ну, перестань, — сказала она. — Вот увидишь, папа сейчас приведёт Анчара. Они наверняка стоят там и ждут — как бы ещё подработать.

— Мама, — сказал Владик, всхлипывая, — а вот если у человека нет денег, чтобы выкупить свою собаку?

— Конечно, безобразие! — сказала мама. — Прямо какое-то узаконенное воровство. Знаешь что? Вот вернётся папа, и мы напишем в нашу газету. Впрочем… зачем нам сидеть и ждать и каждую минуту глядеть в окошко? Давай напишем прямо сейчас.

В комнате Владика они уселись за письменный стол и решили, что каждый будет писать отдельно — Владик о том, что он видел, а мама — что она думает по этому поводу.

Владик написал так:

«На Пушкинской будка забрала Пуську. Пуська не бродячий, у него есть хозяйка Верка. Она очень кричала. Пуську отдали за пять рублей. Надо будку запретить».

— Ну, как? — спросил Владик у мамы. — Правильно? А ошибок нет?

— Всё правильно, и ошибок почти нет, — сказала мама. — Только надо писать не «Верка», а «Вера». Ты перепиши теперь начисто, а я подогрею отбивные.

Мама ушла на кухню, а Владик взял листок, исписанный чётким, крупным маминым почерком.

«Уважаемый товарищ редактор! — писала мама. — Всем известно, что бешенство — огромная беда и бороться с ним необходимо. Но для этого надо уничтожать источники бешенства, которыми чаще всего являются дикие животные, особенно лисы. В нашем же городе пошли по другому пути: стали забирать прямо с улиц и дворов ни в чём не повинных собак, совсем не бродячих, а просто вышедших на прогулку. К чему эта видимость борьбы с бешенством? Она превратилась в неоправданную жестокость по отношению и к животным, и к их хозяевам. Особенно тяжко страдают дети и не только потому, что теряют своих любимцев, — они получают наглядный урок бессердечия и корысти…»

Дальше Владик не успел прочитать, потому что услышал, как в замочной скважине поворачивается ключ, и бросился в прихожую. В дверях стоял папа — без Анчара.

— Только не волноваться, — сказал папа упавшим голосом. — Будки уже нет. Уехала. Говорят, туда примчался какой-то моряк с дружками — у него тоже забрали собаку — и поколотил этого… будочника. Сейчас я попытаюсь позвонить в одно место… У меня недавно лечилась жена начальника городского коммунального хозяйства.

Папа надел очки и начал листать записную книжку. Потом он набрал номер, и лицо у него стало напряжённым.

— Алло, — сказал он деревянным голосом, — товарищ Поликарпов? Это Ковтун говорит. Да-да, доктор… Простите, что я домой, но тут такое дело — собаку нашу забрали. Да, будка! В ошейнике была. Ах, вот что… Ладно, постараемся успеть. До свидания.

Папа медленно положил трубку и, не поднимая глаз, сказал:

— Они увозят пойманных собак в Злынь: там есть у них такое… место.

— Ничего, — сказала мама, — ничего страшного. Сейчас мы позавтракаем. А потом вы поедете в Злынь. Автобус ходит туда каждый час, расстояние небольшое. Я, конечно, не знаю, как они там… работают, но убеждена, что в первый же день, да ещё в воскресенье, они собак не… не тронут. Не плачь, сын, и вообще не теряйте даром времени. Пошли, а то мои отбивные, наверное, сгорели.

Но, видно, не суждено было им сегодня позавтракать. Потому что резко и требовательно зазвонил телефон. Папа взял трубку, послушал, спросил: «Что? Оскольчатый перелом?», и дверь за ним коротко хлопнула. А Владик снова почувствовал, как слезы сами льются из глаз.

— Перестань, — резко сказала мама. — Сейчас же прекрати рёв! И запомни: безвыходных положений не бывает. О господи, это кого ещё несёт?

Действительно, в дверь звонили — длинным весёлым звонком. Мама открыла, и в прихожую ворвалась Верка.

— Вот! — закричала она, протягивая маме пять рублей. — Долг! Спасибо! Мама говорит: в деревне у бабушки поспеют фрукты, я целую осень возить их буду. Вам! А папка про Владика говорит, что он герой! Ой, Владик, чего ты плачешь?

— Я не плачу, — буркнул Владик и отвернулся.

— У нас будка Анчара увезла, — сказала мама. — В Злынь. А нашего папу вызвали в больницу, и теперь неизвестно, когда он вернётся.

Во время маминой речи Верка стояла точно в такой же позе, что и тогда, на улице, — опять вытаращила до невозможности глаза, а руками вцепилась в кудряшки. И вдруг закричала:

— Так папа же дома! Мой! Я сейчас!

— Постой, — сказала мама, глядя на хлопнувшую дверь, — не её ли папа приезжает на грузовике в обеденный перерыв — огромный такой, рыжий, с вьющимися волосами?

Когда Владик выбежал во двор, там уже стоял дядя Фёдор. Он протянул руку и сказал:

— Привет. А где ремень?

— Какой ремень? — удивился Владик.

— А пса в кузове придерживать, — объяснил дядя Фёдор.

И у Владика сразу отлегло от души, как будто Анчар просто ждал их где-то и надо только приехать за ним и защёлкнуть на кольце ошейника карабин старого поводка…

Они направились в гараж. Дядя Фёдор велел обождать, а сам ушёл за зелёные ворота, в проходную. Его не было очень долго — видно, не просто было взять машину в воскресный день. Но вот зелёные ворота медленно распахнулись, и из них выехал грузовик. Дядя Фёдор открыл дверцу кабины и сказал:

— Владислав, давай сюда! А ты, Веруха, с нами собираешься, что ли?

От неожиданности и обиды Верка прямо задохнулась, а дядя Фёдор, подмигнув, спросил у Владика:

— Ну, как — возьмём?

И они покатили по солнечным улочкам, а потом по шоссе. И всё было прекрасно до тех пор, пока не показались первые домики Злыни и дядя Фёдор не притормозил у низкого редкого плетня, за которым под раскидистыми яблонями возились на земле двое мальчишек.

— Эй, хлопцы, — окликнул их дядя Фёдор, — где у вас тут этот, как его… Ну, в общем, место, куда собак свозят?

— Собак? — переспросил тот мальчишка, что был сверху, а тот, что снизу, придушенным голосом крикнул:

— Так это живодёрня! Пусти, Митька, я людям дорогу покажу.

— Я сам покажу, — рассудительно ответил Митька. — Вы в город не езжайте, а сейчас налево и краем, краем — там дорога прямая, не заблудитесь.

— Как это — живодёрня? — холодея, спросил у него Владик.

— А так, — равнодушно сказал Митька, — там собак убивают. А ты лежи-лежи, я тебя поборол!

Последнее относилось к мальчишке, лежавшему под Митькой. Но Владик уже ничего не слышал — он сжал зубы и даже зажмурил глаза, потому что заплакать при дяде Фёдоре было совершенно невозможно. Машина плавно взяла с места, потом её стало потряхивать и подбрасывать, потом она остановилась, и только тогда Владик открыл глаза. Они стояли у длинного серого забора, окружавшего просторный выгон, поросший травой и какими-то жёлтыми цветочками. В глубине выгона виднелся чёрный сарай. Возле ворот сидела на табуретке и вязала толстая тётка в кирзовых сапогах. Она мрачно посмотрела на вылезавших из машины дядю Фёдора, Верку и Владика и спросила:

— Вам чего надо?

— У нас незаконно забрали собаку, — сказал дядя Фёдор. — В райцентре. Сегодня утром.

— А вот не выдумывали бы глупостей, — злобно сказала тётка. Идите теперь до Пашки, чтоб он пропал, сколько из-за него скандалу. Сюда уже прибегали: сам Поликарпов звонил. Вон он стоит, Пашка, пьянюга окаянный.

И она ткнула длинной вязальной спицей в сторону сарая, где маячила знакомая уже ребятам фигура в парусиновом комбинезоне.

Дядя Фёдор крупными шагами направился к сараю, Владик и Верка побежали за ним. Но мордатый ловец собак делал вид, что их не замечает, и только на окрик дяди Фёдора: «Эй, служивый!» — нехотя повернул к ним свою физиономию. Теперь она была украшена не только щетиной, но и огромным лиловым синяком. Как видно, морячок с друзьями оказались серьёзными людьми…

— У нас незаконно забрали собаку, — твёрдо сказал дядя Фёдор. — Придётся отдать.

— А ты докажи, что незаконно, — злобно сказал Пашка и сплюнул. — Тоже взяли моду — по начальству звонить. Из-за паршивого кобеля…

И он скверно выругался. Тогда дядя Фёдор шагнул к нему, сжав кулаки.

— Отдавай собаку, — тихо, почти шёпотом сказал он. — Отдавай, а то…

— Мы ещё посмотрим, есть тут ваша собака или нет, — пискливо забормотал Пашка. — Мы ещё увидим…

Он подошёл к сараю, потянул за железную скобу на двери. И тотчас же многоголосый собачий визг и лай в сарае затихли. Пашка рывком отворил широкие,