— О'кей. Нам пора идти.
— Очень жаль. Жаль, что мы оказались такими негостеприимными. Послушайте, я вам вот что скажу: вы приходите завтра ночью опять, а мы подготовимся получше.
Трое стояли, выстроившись в линеечку, как школьники перед директором.
— Н-н-нет, спасибо, Хэнк, — простучал зубами Лес. — М-м-мы бы не хотели снова тебя беспокоить.
— Боже мой, Лес, глядишь, ты так и привыкнешь к этой водичке.
— Ага. Так и есть, Хэнк. Господи, не стану говорить, как я тебе обязан. Ну, в общем, нам пора.
— А кто там на дороге в машине? Остальные? Флойд, ты передай всем, что я очень сожалею, что не подготовился к встрече. Передашь? И скажи, что на будущее мы обязательно заготовим бренди и прочее.
Весь следующий день Флойд провел в ванне, целиком израсходовав бутылку «Викса». Следующую попытку разубедить Хэнка он предпринял лишь в четверг. На этот раз он в одиночестве отправился к мосту и спрятал свою машину на задней дороге; пока Джон Стампер беседовал в маленькой хижине с госслужащими, он проскользнул за стеной, неся молоток и целый мешок десятипенсовых гвоздей. Ему удалось загнать под кору лишь четыре из них, после чего дверь распахнулась, и он был вынужден бежать скрываться в кусты. Там ему и пришлось дрожать под дождем, пока грузовик не уехал и не вернулся с новой партией груза; тогда он высунулся снова, чтобы загнать еще несколько гвоздей в бревна. Он понимал, что ему нужно начинить гвоздями сотни бревен, чтобы быть уверенным, что хоть один из них попадет под резцы автоматической пилы, так как большая часть бревен не распиливалась, а целиком продавалась «ВП». Пусть и «ВП» лишится пары лезвий. Так им и надо, сукиным детям.
Он проработал весь день и с наступлением сумерек похвалил себя за тщательно выполненное дело. Дотащившись до машины, он тронулся обратно в город. Съев на кухне холодные остатки ужина, он тут же отправился в «Пенек» узнать, не достигли ли уже его слухи о поломке у Стамперов. Они достигли. Вместе с известием, что все рабочие лесопилки до конца года переведены на работу в лес.
— Мак-Элрой сказал, что Джо Бен сказал, — сообщил Флойду первый же встречный, — что Хэнк уже напилил достаточно леса и только искал повода, чтобы перебросить всю команду в лес на выполнение их контракта с «ВП».
Ивенрайт ничего не ответил; продрогший и тихий, он стоял, недоумевая, почему эти известия не вызывают у него никаких реакций.
— И знаешь что? — продолжил его собеседник. — Знаешь, что мы с парнями думаем?
— Нет, — медленно покачал головой Ивенрайт. — Что вы думаете?
— Что Хэнк Стампер сам организовал эту поломку. Такие штучки в его духе.
Ивенрайт согласился и уже собрался было идти домой, когда вдруг услышал, что кто-то окликает его по имени. Из уборной, застегивая пиджак, выходил Дрэгер.
— Постой, Флойд… — тупо и без всякого удивления он остановился, глядя, как по мере приближения увеличивается дружелюбное лицо Дрэгера. — Подожди минутку. — Словно паровоз в кино, когда он едет прямо на тебя. — У меня для тебя кое-что есть. — На мгновение он останавливается, берет что-то со стола и снова устремляется вперед, вроде бы и не двигаясь, просто изображение на экране все увеличивается и увеличивается. — Тебя искал Хэнк Стампер… — Пока не накатывает прямо на тебя, с грохотом закрывая целый экран, и все равно не движется, ни малейшего ощущения движения. — Он тебе оставил подарок.
— А? — Вздрогнув, он выходит из задумчивости. — Подарок?
— Вот. Хэнк Стампер попросил меня передать тебе. Он сказал, что заезжал, но тебя не было дома, так что он завез в «Пенек». Вот.
Он берет у Дрэгера коричневый бумажный мешок — похоже, там бутылка — со скрученным верхом вокруг горлышка.
— Ты не хочешь посмотреть, что там? Должен признаться, ты превосходишь меня в самообладании. Я сам не свой, пока не увижу, что мне подарили. Наверное, в этом разница между холостяком и женатым человеком с семьей…
— Я знаю, что там, — безучастно отвечает Флойд. — Это бутылка. Так что вот. А Хэнк Стампер просто зашел? И сказал: «Передайте это Флойду Ивенрайту»? Так это было?
— Нет. Он просил сказать тебе… как же это? Я забыл, как он точно сказал, но что-то вроде того, постой-ка, что ты удивишься…
Флойд смотрел, как Дрэгер пытается вспомнить сказанное Хэнком, с безразличием ощущая, что это не станет для него никаким сюрпризом.
— Ах да, Хэнк сказал: «Передайте Флойду это бренди с моей глубочайшей благодарностью». Или что-то в этом роде. Ты не собираешься его открыть? Там в мешке что-то еще. Я слышу звон…
— Пожалуй, нет. Я знаю, что это. Это — гвозди.
— Гвозди? Плотницкие гвозди? —Да.
Дрэгер улыбается, в изумлении качает головой и подмигивает Тедди:
— Этих ребят иногда бывает очень нелегко понять, не правда ли, Тедди?
— Да, сэр. —
В следующую субботу бар снова заполнился до отказа. Длинный зал пульсировал от клубов табачного дыма и тяжелого блюзового ритма, выбиваемого Родом на гитаре. (Тедди был вынужден добавить по три пятьдесят каждому: взрыв отчаяния хотя и не повлиял на продажу алкоголя, зато положил конец таким вольностям, как чаевые, которые обычно шли на оркестр.) Музыка текла рекой, как и темное отборное пиво. Как только на город опустился ноябрьский мрак, люди начали слетаться на мигающую неоновую приманку, как мотыльки в июльские сумерки. Тедди шнырял туда и обратно — от столов к бару, от бара к кабинетам, — вычищая пепельницы, наполняя стаканы, ловко прикарманивая сдачу и на сей раз почти не слыша обычных обвинений в том, что он наливает в пустые бутылки из-под «Джека Дэниелса» более дешевую выпивку. Это обвинение выдвигалось против него с такой регулярностью — «Ну ты и жопа, Тедди, что это за дерьмо ты нам принес?!» — что иногда он опасался, что не выдержит и выскажет этим идиотам, какая доля истины содержится в их невинных шуточках.
«…Послушай, Тедди, мальчик, я совершенно не намерен жаловаться, что ты разбавляешь дорогой ликер дешевым, — ты же знаешь, я простой человек, как все, без всяких там изысканных вкусов, но я, черт побери, не позволю, чтобы мне разбавляли бурбон!»
И все начинали ржать и высовываться из кабинетов, чтобы посмотреть, как Тедди краснеет от этой шутки. Это превратилось в своеобразный ритуал. В результате ему так надоели эти обвинения, что он и вправду начал разбавлять. И не то чтобы это имело какое-то значение: он прекрасно знал, что среди его посетителей не найдется ни одного с достаточно цивилизованным вкусом, а кроме того, никто и не предполагал, что в этой шутке есть доля истины. Когда же ему напоминали об этом, его охватывала ярость (Какое они имеют право бездоказательно так оскорблять меня!) и одновременно презрение, помогавшее держать ее под контролем (Идиоты, если б вы только знали…).
Однако в последнее время ярость, охватывавшая его при предъявлении этого обвинения, становилась почти неуправляемой: ресницы у Тедди начинали трепетать, он заливался краской и принимался испуганно оправдываться, одновременно клянясь про себя: больше эти идиоты ничего не получат! Никакого бурбона «Де Люкс»! Они его не заслуживают! Теперь будут лакать только «Джека Дэниелса» — не забывая конечно же извиняться: «Чрезвычайно сожалею, сэр» — и предлагая добавить градусов из другой бутылки: «Пожалуйста, сэр, позвольте мне…»
Идиот, как правило, отмахивался от такого предложения: «Да брось ты, Тедди, забудем. Какого черта: нам просто нравится, как ты краснеешь», а порой с несколько нервным великодушием бросал на стойку мелочь: «Вот… на хозяйство».
Окружающие принимались смеяться. А Тедди трусил прочь с шестьюдесятью центами в кармане и слабой улыбкой, которой как занавесом прикрывал свою ярость, чтобы в дальнем конце бара, кипя от обиды и гнева, дождаться исцеляющего действия своих неонов. Здесь был его мир и его святилище, единственное убежище от враждебного мира. Позднее, когда дела его шли как нельзя лучше и вера в свое превосходство над миром перепуганных полудурков не подвергалась никаким сомнениям, потребность в шипящем
