Он исподволь узнавал много очень важного для дальнейшей работы райкома.

Бывало так, что вдруг посреди беседы раздавался тревожный стук в окошко - предупреждение об опасности. Но и тогда Серафим Туляков не проявлял никакой торопливости. Он медленно вставал, медленно застегивался, надевал шапку и говорил со вздохом:

– Что-то я у вас, люди добрые, засиделся! Небось дома жинка скучает. Пойду до дому. Бывайте здоровы, не забывайте Советской власти. До скорого свидания.

Он выходил из хаты и вдруг исчезал, как призрак, за углом какой-нибудь плетенной из лозняка клуни, или за погребом, или за плетнем с надетыми на палки глечиками.

Иногда он отводил в сторонку старика хозяина и просил позычить немного муки, крупы или сала.

– Сколько вам будет не жалко, - говорил он, усмехаясь. - А то у меня дома голодные детки плачут.

Старик понимающе кивал головой. И, получив небольшой мешок, Туляков тут же непременно присаживался к столу и писал хозяину по всей форме расписку о получении взаймы продуктов от имени исполкома трудящихся Пригородного района.

А бывало и так, что его таинственно вызывали во двор, где его уже в темноте дожидались несколько хлопцев с поднятыми воротниками полушубков и шапками, надвинутыми на глаза. Он некоторое время беседовал с ними вполголоса, давал инструкции и, прощаясь, говорил под конец:

– Орудуйте, хлопцы! А я пошел.

Как видно, у него уже было всюду много таких 'знакомых' хлопцев. Разумеется, его никто не спрашивал, откуда он появляется и куда потом исчезает. Об этом можно было только догадываться. Было ясно одно: что он всегда находился где-то поблизости, а значит, всегда где-то поблизости находилась и сама Советская власть и что именно эта власть, а не какая-нибудь другая и оставалась единственной, настоящей, законной властью.

Туляков давно уже не 'показывался людям'.

Теперь же он должен был выйти наверх и рассказать им о победе Красной Армии под Москвой. Он уже занес ногу на первую ракушечную ступеньку.

– Товарищ Туляков, стойте! - крикнул Петя, задыхаясь.

Туляков остановился с поднятой ногой. Он удивленно посмотрел на Петю и Валентину. Красные, потные, тяжело дыша, с ног до головы покрытые пылью, с фонарем 'летучая мышь', который дрожал в руке у Валентины, они стояли, прислонившись к каменной стене туннеля, и не могли говорить от непонятного возбуждения.

Им было строжайше запрещено появляться даже близко у входа. Они это прекрасно знали. Это был личный приказ Черноиваненко. И все-таки они нарушили его! Это показалось так невероятно, что в первую минуту Черноиваненко даже как будто растерялся. Но вслед за тем густая краска гнева покрыла его лицо. Черноиваненко был вспыльчив, хотя и умел сдерживаться.

– Ты что? - сказал он, подходя к Валентине, и взял ее за плечи. - Вы что?.. Смеетесь над моими приказами?

– Дядя Гаврик… - пробормотал Петя, съежившись под его взглядом.

– Помолчи! - И Черноиваненко повторил раздельно, сквозь зубы: - Вы что, смеетесь над моими приказами, да?

Продолжая смотреть на Петю в упор суженными глазами, он еще крепче стиснул руками плечи Валентины.

– Смеетесь над моими приказами? Смеетесь над моими приказами, да?

– Мы не смеемся! - пискнула Валентина, в один миг превращаясь из довольно взрослой девицы в маленькую перепуганную девчушку.

– Вы сначала выслушайте! - сказал Петя. - Люди вам говорят, а вы не слушаете… Понимаете, что они заминировали 'ежики'!

– Кто заминировал 'ежики'? - спросил Черноиваненко. - Что ты там бормочешь?

– Немцы сегодня заминировали 'ежики' - вам это, наконец, понятно? - произнес Петя, наслаждаясь впечатлением, которое произвели его слова на Черноиваненко.

– Постой, постой…

– Да! - воскликнула Валентина.

– Ага! - прибавил Петя.

И они, перебивая друг друга, рассказали все, что услышали у колодца.

– Ну, это другое дело… - сказал Черноиваненко, остывая. - Тогда молодцы! Извините, что я вас чуть не выдрал.

– Ничего, пожалуйста, - вежливо ответил Петя.

То, что Петя и Валентина услышали у колодца, имело для подпольного райкома громадное, даже, может быть, решающее значение. Борьба, которую вели подпольщики с захватчиками, видимо, вступила в новую фазу. До сих пор подпольщикам приходилось иметь дело с одиночными румынскими жандармами, с местными полицаями, изредка с патрулями. Теперь же немецкое командование, судя по тем сведениям, которые принесли пионеры, двинуло против них целое воинское подразделение с пушками. Очевидно, не слишком большая подпольная группа, спрятанная в Усатовских катакомбах, стала не на шутку донимать немцев и румын постоянными нападениями на транспорт, на отдельных солдат и офицеров, расклейкой листовок, порчей проводов. И фашисты решили прикончить отряд одним ударом.

Черноиваненко не был склонен преуменьшать значение деятельности своего райкома. По опыту прежней подпольной работы он хорошо знал, что один лишь факт существования неуловимой подпольной организации, не говоря уж о прямых действиях, укрепляет моральную силу населения, вселяет веру в несокрушимость Советской власти и в корне подрывает военный авторитет врага. Однако он никак не предполагал, что вокруг них уже создалась легенда. И он этому совершенно откровенно обрадовался. Он даже крепко потер руки и, подмигнув, сказал:

– Ну, братцы, видите, какие мы стали легендарные личности? Мы уже невидимки, нас, оказывается, уже пули не берут! Однако посмотрим, что это за такие мины, - сказал он, надевая очки, и, отстранив Тулякова, проворной, кошачьей походкой направился к выходу из катакомб.

– Товарищ секретарь! - испуганно воскликнул Святослав, бросившись вперед и загородив дорогу Черноиваненко.

– Ну, в чем дело? - строго сказал Черноиваненко.

– Товарищ секретарь, не ходите! Подорветесь… Разрешите мне.

– Молодой! - усмехнулся Черноиваненко.

– Никак нет. Разрешите мне. А вам не положено.

– Что?

– Вам не положено! - настойчиво повторил Святослав, загородив спиной выход и не спуская с Черноиваненко решительных глаз.

– Это мне нравится! - добродушно проворчал Черноиваненко. - 'Не положено!' А тебе положено?

– Так точно, мне положено.

– Почему ж это, интересно знать, тебе положено, а мне не положено?

– Потому что я солдат, товарищ секретарь, а вы не солдат.

– Слыхал, Туляков? - сказал Черноиваненко и показал плечом на Святослава.

Черноиваненко нахмурился. Его лицо стало суровым.

– Вот что, Марченко, - сказал он, поворачиваясь к Святославу, - я был солдатом тогда, когда твой батька еще, пожалуй, пешком под стол ходил. Понял? А ну, дай-ка!..

Черноиваненко легонько отстранил Святослава с дороги.

– Вы ж подорветесь! - испуганно крикнул Святослав.

– Ух ты, какой беспокойный мужичок! - сказал Черноиваненко и, не оборачиваясь, полез в щель. Но через минуту появился снова, весь с ног до головы залепленный снегом. - Видите, что делается, какая завирюха!

Он снял облепленные снегом очки и стал их протирать полой своего бобрикового пальто.