мнению Гарпа, это было настолько жалкое подражание нормальным усам, что Майкл Мильтон сделал бы одолжение собственной физиономии, если бы их сбрил.

Но Хелен тонкие усики на губе Майкла Мильтона почему-то нравились.

— Да тебе вообще никакие усы не нравятся! — сказала она Гарпу.

— Мне не нравятся эти усы! — возразил он. — А против усов вообще я ничего не имею. — Он продолжал стоять на своем, хотя на самом деле Хелен была права: Гарп ненавидел все усы на свете после столкновения в парке с тем молодым усатым насильником. Этот парень раз и навсегда отравил Гарпу отношение ко всем усатым мужчинам вообще.

Хелен также нравилось, что у Майкла Мильтона длинные бачки, кудрявые и блондинистые. У Гарпа бачки были очень короткие, они кончались почти на уровне глаз или верхнего края ушей, хотя волосы у него были густые и всегда достаточно длинные, чтобы закрывать ухо, которое наполовину сгрыз проклятый Бонкерс.

Кроме того, Хелен заметила, что ее начинает раздражать эксцентричность Гарпа. А может, она просто стала чаще замечать проявления этой эксцентричности? В последнее время Гарп весьма усердно работал над книгой, а когда он писал, у него просто не хватало времени на всякие эксцентрические выходки. Но Хелен так или иначе находила выходки мужа эксцентричными и весьма надоедливыми. Например, ее бесило поведение Гарпа на подъездной дорожке, в корне противоречившее его же убеждениям. Для человека, который так беспокоится о целости и сохранности своих детей и без конца вопит о лихачах-водителях, об утечках газа и т. п., у Гарпа была поистине ужасная манера въезжать на подъездную дорожку и в гараж после наступления темноты.

Дело в том, что их подъездная дорожка круто поворачивала в гору, тогда как сама улица шла под уклон. И если Гарп знал, что дети уже легли спать, он, чтобы не разбудить их, выключал мотор и фары и по инерции катил вверх по подъездной дорожке; пока ехал под гору, он набирал скорость, достаточную, чтобы перевалить через вершину дорожки и въехать прямо в темный гараж Однако потом ему все равно приходилось заводить машину, чтобы отвезти домой очередную приходящую няню. Хелен утверждала, что ему просто не хватает острых ощущений, что эти его ухищрения ребячливы и опасны. В темноте Гарп вечно наезжал на игрушки, разбросанные на подъездной дорожке, и сокрушал детские велосипеды, оставленные возле ворот гаража.

Одна из приходящих нянь как-то пожаловалась Хелен, что терпеть не может, когда Гарп сползает по улице с выключенным двигателем и потушенными фарами (у него был и еще один фокус: он выжимал сцепление и резко включал свет только перед тем, как выехать на проезжую часть улицы).

Интересно, я одна испытываю такое беспокойство? — думала Хелен. Она никогда не считала себя беспокойной, пока не задумалась о вечном беспокойстве Гарпа. Давно ли обычное поведение Гарпа и его привычки стали ее раздражать? Она не знала. Знала только одно: она заметила, что они ее раздражают, практически в тот день, когда прочитала ответы Майкла Мильтона на свою анкету.

Хелен ехала на работу, обдумывая, что именно скажет самонадеянному юному наглецу, когда набалдашник на рычаге переключения скоростей в ее «вольво» вдруг отломился и обнажившийся металлический стержень оцарапал ей кисть. Хелен выругалась, поставила машину на обочину и стала изучать ущерб, нанесенный переключателю скоростей и ей самой.

Собственно, набалдашник уже которую неделю держался на честном слове, крепеж совершенно разболтался, и Гарп несколько раз пытался закрепить набалдашник с помощью клейкой ленты. Хелен сердито твердила, что он чинит машину «левой задней ногой», но Гарп никогда и не претендовал на лавры мастера на все руки, к тому же уход за машиной входил в число домашних обязанностей Хелен.

Такое разделение труда, хотя по большей части и согласованное, оказывалось порой чрезвычайно неудобным. В основном домашним хозяйством занимался Гарп, но белье гладила Хелен («ведь, — говорил Гарп, — это тебя волнует, выглажена одежда или нет»), и Хелен же отгоняла машину на станцию техобслуживания («ведь, — говорил Гарп, — это ты ездишь на ней каждый день и лучше знаешь, что именно требует починки»). Хелен не возражала против глажки, но чувствовала, что машиной заниматься должен все-таки Гарп. Когда она отгоняла машину в ремонт, ей совершенно не улыбалось ехать из автомастерской в университет на грузовике, в грязной кабине рядом с каким-нибудь молодым автомехаником, который уделял гораздо больше внимания ей, чем рулю и дороге. Мастерская, где ремонтировали их машину, была Хелен хорошо знакома, и там к ней относились по- дружески, однако сама она бывать в мастерской не любила; и шуточки насчет того, кто повезет ее сегодня на работу, раз «вольво» останется в гараже, ей уже вконец осточертели. «У кого есть время отвезти миссис Гарп в университет?» — выкликал старший механик, обращаясь куда-то в сыроватую и маслянистую тьму ремонтных ям. И трое или четверо юнцов, грязные как черти, но с полной боевой готовностью на физиономиях, швыряли свои гаечные ключи и длинноносые масленки, выскакивали из ям и бросались к ней, предлагая ее отвезти, — чтобы хоть на краткий миг разделить тесную, набитую всякими железками кабину с хрупкой «профессоршей».

Гарп говорил Хелен, что, когда машину в ремонт сдает он, добровольцев отвезти его практически не бывает; ему частенько приходилось ждать в гараже по целому часу и в конце концов нанимать какого- нибудь бездельника, чтобы тот отвез его домой за деньги. Поскольку подобные поездки изрядно сокращали драгоценное утреннее время, которое Гарп мог провести за письменным столом, он решил окончательно переложить все заботы о «вольво» на плечи Хелен.

Рычаг переключения скоростей давно уже служил предметом их вялых споров.

— Ты ведь можешь просто позвонить туда и заказать новый, — говорила Гарпу Хелен, — а я подъеду и подожду, пока они его привинтят. Но я не желаю оставлять там машину на целый день или ждать, слушая, как они пыхтят и пукают, пытаясь приделать обратно эту штуковину. — Она бросила Гарпу отломанный набалдашник, но он тут же отнес его в машину и снова старательно пристроил на прежнее место.

Отчего-то, с досадой думала Хелен, эта штуковина отваливается только тогда, когда за рулем именно я! С другой стороны, она ведь действительно гораздо чаще ездила на машине, чем Гарп.

— Черт! — буркнула Хелен и поехала на работу, стараясь не обращать внимания на безобразный голый штырь, царапавший руку каждый раз, когда приходилось переключать скорость. В итоге на чистенькой юбке ее делового костюма даже остались кровавые пятна. Она припарковала машину и, прихватив набалдашник с собой, двинулась через автостоянку к зданию, где работала. Сперва она хотела выкинуть проклятый набалдашник в мусорный бак, но потом заметила на нем какие-то меленькие циферки. Ну хорошо, решила она, из кабинета я позвоню в гараж, назову им эти цифры, а потом уж непременно выброшу эту штуковину. Или отошлю ее по почте Гарпу!

Именно в таком настроении, досадуя на всю эту ерунду с рычагом переключения скоростей, Хелен и столкнулась в холле возле своего кабинета с щеголеватым молодым человеком, у которого две верхние пуговицы на рубашке были вечно расстегнуты. При ближайшем рассмотрении оказалось, что плечи его твидового пиджака слегка обвисли, волосы, пожалуй, были чересчур прямыми и чересчур длинными, а усы — неровными, и один ус, острый, как кончик ножа, свисал прямо к уголку рта. Хелен не очень понимала, чего ей в данный момент хочется — любить этого молодого человека или просто почистить его, привести в порядок.

— А вы рано встаете, — заметила она и дала ему подержать отломанный набалдашник, чтобы освободить руки и отпереть дверь кабинета.

— Вы что, поранились? — спросил он. — У вас кровь. — Впоследствии Хелен пришла к выводу, что у него, должно быть, особый нюх на кровь, ведь небольшая царапина у нее на запястье уже почти перестала кровоточить.

— А вы что, собираетесь стать врачом? — спросила Хелен, пропуская его в кабинет.

— Собирался, — ответил он.

— И что же вам помешало? — удивилась она, глядя на него, но обходя письменный стол и поправляя и без того вполне аккуратно лежащие на нем книги и бумаги. А потом зачем-то подошла к окну и стала поправлять жалюзи, закрепленные в точности так, как всегда нравилось ей. Очки она сняла, и теперь он представлялся ей каким-то мягким и расплывчатым.

— Мне помешала органическая химия, — сказал он. — Я этот курс завалил. И потом, мне хотелось