попавшуюся, из тех, что шуршали у него в кармане.

«Не огорчайтесь. Моя мать скоро вернется. Здесь есть и другие женщины. Не хотите ли с ними познакомиться?»

— Так твою мать и разэтак! — сказал ковбой. И двинулся к широкой входной двери, затянутой сеткой. — Лорел! — крикнул он. — Ты здесь? Ах ты сука!

Но тут на пороге возникла Дженни Филдз.

— Здравствуйте, — сказала она.

— Знаю я, кто ты такая! — заявил ковбой. — Я эту форму проклятую хорошо знаю! Только моя Лорел тебе совершенно не подходит, золотко! Уж больно она трахаться любит.

— Возможно, но не с тобой, — сказала Дженни Филдз. Какое бы оскорбление ни хотел нанести Дженни

Филдз этот тип в майке с надписью «Занимайтесь шейпингом!», произнести его вслух он так и не успел. Роберта Малдун бросилась на него сзади и ударила под коленки. Блестящий бросок, вполне достойный того знаменитого пенальти, когда Роберта играла за «Филадельфия Иглз». Ковбой с такой силой грохнулся на серые доски веранды, что подвесные горшки с цветами чуть не оборвались и еще некоторое время продолжали качаться. Он попытался встать и не смог. Похоже, повредил при падении колено — весьма распространенная травма среди футболистов и самая что ни на есть естественная причина для наказания четырнадцатиметровым штрафным ударом. У ковбоя, впрочем, недостало храбрости выкрикнуть еще хоть какое-нибудь оскорбление; он лежал на полу со спокойно-отрешенным выражением на побледневшем от боли лице.

— Ну это уж ты чересчур, Роберта, — спокойно заметила Дженни.

— Я позову Лорел, — сказала Роберта, покорно потупившись, и пошла в дом. В потаенных глубинах своей души Роберта, как отлично знали и Гарп, и Дженни, была куда больше женщиной, чем любая другая; но тело ее во всех своих проявлениях по-прежнему оставалось отлично тренированной горой мускулов.

Гарп извлек другую записку и бросил ее на грудь незваному гостю из Нью-Йорка, прямо на то место, где говорилось, что надо заниматься шейпингом. Записка была та самая, которую Гарп предусмотрительно написал во многих экземплярах.

«Привет, мое имя Гарп. У меня сломана челюсть.

— А мое имя Гарольд, — сказал ковбой. — Сломанная челюсть — это просто ужасно.

Гарп отыскал карандаш и написал другую записку: «Сломанное колено — тоже просто ужасно, Гарольд». Наконец появилась Лорел.

— Ой, детка, — сказала она, — ты все-таки меня нашел!

— Вряд ли я смогу вести эту гребаную машину, — сообщил ей Гарольд. Спортивная машина Гарольда у обочины Оушнлейн до сих пор подпрыгивала и икала, словно животное, которому очень хочется отведать песка под ногами.

— Так ведь я сама могу сесть за руль, детка! — воскликнула Лорел. — Ты просто никогда мне не позволял!

— Теперь позволю. — Гарольд застонал. — Можешь мне поверить.

— Ой, детка! — заверещала Лорел. Роберта и Гарп отнесли ковбоя в машину.

— Думаю, Лорел мне по-настоящему нужна, — доверительно признался он им. — Гребаные сиденья! Глубоченные, черт бы их побрал!

Они осторожно усадили Гарольда. Для своего спортивного автомобиля он был слишком велик. А Гарпу казалось, что он впервые за очень-очень много лет очутился в непосредственной близости от машины. Роберта положила руку ему на плечо, но Гарп отвернулся.

— По-моему, я нужна Гарольду! — гордо сказала Лорел, обращаясь к Дженни Филдз, и слегка пожала плечами.

— Но ей-то он зачем? — сказала Дженни, ни к кому конкретно не обращаясь, когда машина уже тронулась с места. Гарп побрел прочь. Роберта, наказывая себя за столь легко отброшенную женственность, пошла искать Дункана, чтобы тренировать на нем свои материнские чувства.

Хелен разговаривала по телефону с Флетчерами; Харрисон и Элис непременно хотели их навестить. Возможно, это всем нам пойдет на пользу, думала Хелен. Она была права, и новое сознание собственной правоты явно придало ей уверенности в себе.

Флетчеры гостили у них целую неделю. В доме наконец-то появился ребенок, с которым Дункан мог поиграть, хотя дочка Флетчеров и была немного помоложе, да к тому же девчонка. Зато они были давно знакомы, и она все знала про его глаз, и Дункан на время почти забыл о своем увечье и повязке на лице. После отъезда Флетчеров он стал гораздо охотнее ходить на пляж, даже один и даже в такое время дня, когда там бывали и другие дети — которые вполне могли начать его дразнить или задавать дурацкие вопросы.

Харрисон дал Хелен возможность наконец откровенно излить душу — он ведь и прежде был ее конфидентом. Ему она смогла рассказать такие вещи о Майкле Мильтоне, которые для Гарпа оказались бы чересчур болезненными, а ей совершенно необходимо было хоть кому-то их рассказать. Кроме того, ее очень тревожило теперешнее состояние их брака; да и к самой аварии она относилась совсем иначе, чем Гарп. Харрисон предложил ей завести еще ребенка. Забеременей, посоветовал он. И Хелен призналась, что давно уже перестала принимать противозачаточные пилюли, но тем не менее не сказала Харрисону, что Гарп с того дня больше с нею не спит. Впрочем, не было нужды сообщать об этом, Харрисону: он наверняка заметил, что они с Гарпом спят в разных комнатах.

Элис уговаривала Гарпа набраться смелости и покончить с этими дурацкими записками. Он может вполне нормально говорить, если постарается и если, конечно, не будет так переживать из-за того, что пока плохо выговаривает слова. Если уж она может говорить, доказывала ему Элис, то и он безусловно сумеет выплюнуть слова изо рта — челюсть у него скреплена проволокой, язык поджил, значит, все уже почти в порядке, надо просто заставить себя начать.

— Элиш, — сказал Гарп.

— Хорофо! — сказала Элис. — Так меня фовут. А как фовут тебя?

— Арп, — выдохнул Гарп.

Дженни Филдз, белым привидением проходившая в это время мимо его комнаты, вздрогнула, услышав это слово, и проследовала дальше.

— Я беж него так шкучаю! — признался Гарп.

— Ну конефно! — воскликнула Элис. — Конефно, ты фкуфаешь! — И обняла Гарпа, потому что он плакал.

После отъезда Флетчеров прошло уже довольно много времени, когда Хелен ночью вдруг вошла в комнату Гарпа. Она совсем не удивилась, увидев, что он не спит, потому что он лежал и слушал то же самое, что слушала она. И именно поэтому сама не могла уснуть.

Кто-то из числа недавно приехавших постояльцев Дженни принимал ванну. Сперва Гарп услышал, как ванна наполняется водой, потом — плеск воды и мыльное оскальзывание рук и ног. Потом послышалось даже что-то вроде негромкого пения: кто-то мурлыкал себе под нос невнятную мелодию.

Они оба, и Гарп, и Хелен, конечно же, вспоминали, как купался Уолт, он любил купаться один и делал это очень тихо, поэтому они прислушивались к любому тревожному звуку, точнее, к отсутствию каких-либо звуков из ванной. И, когда слышали только тишину, дружно кричали: «Уолт!» И Уолт отвечал: «Что?» А они кричали в ответ: «Ничего, все хорошо, просто проверка!» Им хотелось убедиться, что малыш не поскользнулся и не утонул в ванне.

Уолт любил лежать в ванне, держа уши под водой, чтобы было слышно, как его пальцы взбираются по стенкам ванны вверх или спускаются вниз, а потому часто не слышал, как его окликают родители. И всегда с удивлением смотрел на них, когда встревоженные лица Гарпа и Хелен вдруг склонялись над ним, перегнувшись через бортик ванны. «Вы чего? Со мной все в порядке», — бормотал он, садясь в воде.

«Ради бога, Уолт, отвечай, когда тебя окликают! — говорил ему в таких случаях Гарп. — Как услышишь, что мы тебя зовем, сразу ответь. И все».