реакции. Шутка сказать, провернуть такую сложную операцию по изъятию ценностей в то время, когда вокруг творился форменный бедлам. – Нам пора, – сказал Кляев и подмигнул Царевичу. – А корову вы молодильными яблоками покормите, глядишь, это пойдёт ей на пользу.

Никто бывшим пленникам препятствий не чинил, и они без приключений выбрались наверх. Бердова в сарайчике, разумеется, уже не было. Да и какой дурак, украв миллион, станет дожидаться, когда его поймают.

Милицейский Уазик сиротливо стоял у сторожки. И стоял, между прочим, в полной сохранности, поскольку мафия была, видимо, настолько уверена в своём превосходстве над двумя лохами, что не удосужилась даже произвести обыск в машине. Кляев первым делом проверил сумку и сообщил Царевичу, что всё цело: и консервы, и патроны с серебряными пулями, и даже молодильные яблоки.

– Ну и что ты обо всём этом думаешь? – спросил Кляев, заводя мотор. – Самое умное в нашем положении, принимать всё как есть, не пытаясь проанализировать ситуацию в рамках привычной для нас логики, иначе мы просто свихнёмся.

Кляев только кивнул головой, выворачивая на столбовую дорогу. После недолгих раздумий и не без дрожи в коленях, Иван предложил Кляеву съездить к Верке:

– Сдаётся мне, что Валерка именно к ней побежит со своим миллионом. – Почему?

– Потому что она из конкурирующей фирмы. – Я бы на его месте просто слинял за границу. – Для этого нужно время, а потом, что для нечистой силы эта самая граница? – По-твоему, они по всему миру орудуют? – усомнился Кляев.

– Воображаемый мир, он и в Африке воображаемый мир. – Ты что, хочешь сказать, что они лабиринт уже до Африки прорыли? – Да не роют они его, Вася, это воображаемый лабиринт. То есть канализация, недостроенная овощная база, даже эта их гробница, это всё реально существующие объекты, но, кроме того, к ним примыкают сооружения, созданные воображением, и попадает туда только тот, кто ест молодильные яблоки. Во всяком случае, мне так кажется.

– Скушал яблоко и отправляйся куда хочешь? – удивился Кляев. – В том-то и дело, что далеко не всё от тебя зависит по той причине, что не только ты строишь вторую реальность, но и множество других людей с воспалённым воображением делают то же самое, и всё это, накладываясь на реальную нашу жизнь, порождает полный бедлам.

Васька, глядя на родную, щербатую, до боли знакомую дорогу, угрюмо переваривал только что полученную от Царевича информацию. Да и было, честно говоря, над чем подумать. Иван, разумеется, не был против расширения горизонта, но только без помощи стимуляторов в виде молодильных яблок. Что бы там ни говорил красноречивый Сан Саныч, а молодильные яблоки, это, скорее всего, зло, хотя природа этого зла пока что не до конца была понятна Царевичу.

Веркин дом смотрелся никак не хуже Самоедовского. Иван был здесь только однажды, причем с визитом далеко не дружеским, после которого дал страшную клятву, никогда не переступать порога квартиры своей бывшей жены. И очень может быть, сдержал бы слово, кабы не крайняя необходимость, связанная с выполнением гражданского долга.

– Как хочешь, Иван, но я с тобой не пойду, – завздыхал Кляев. – Твоя Верка и раньше была не сахар, а уж став фурией и вовсе превратилась в натуральную стерву.

Тугая пружина, безжалостно орудуя тяжелой дверью, с ускорением втолкнула непрошенного гостя в чужой мир. Верка жила на третьем этаже, а потому Царевич не стал пользоваться лифтом. Трудный подъем должен был утихомирить нервическую дрожь в конечностях и помочь составить план предстоящего разговора.

Дверь ему открыли сразу и, против ожидания, впустили в квартиру без предварительного собеседования и требования назвать пароль. Пароля, разумеется, Царевич никакого не знал, но зато прямо с порога защёлкал каблуками. Ибо и обстановка и атмосфера в квартире указывали на то, что Иван попал в военный штаб, готовящий операцию то ли стратегического, то ли тактического плана, с далеко идущими последствиями. Открывшие ему дверь фурии были вооружены пистолетами неизвестной системы, которые устрашающе колыхались у обтянутых в чёрную кожу крутых бёдер. Не то, чтобы Иван совсем оробел, но легкое головокружение почувствовал. И надо признать, что гостю было от чего впадать в лёгкий шок. Вполне недурная и современная квартира его бывшей супруги превратилась в соответствии с неведомыми Царевичу законами в настоящий дворец с такими высокими потолками, что растерявшийся писатель не сразу дотянулся до них взглядом. Не шибко объемистый прежде коридор трансформировался в обширную прихожую, превышающую прежнюю кубатуру раз в двадцать как не более. Прихожая не пустовала: кроме двух фурий-привратниц, здесь же располагалась охрана из десятка устрашающего вида гоблинов с автоматами Калашникова в руках. Гаубиц Иван не заметил, но гранатомёты у охранников были. Смертоносное оружие нацелилось было незваному гостю в живот, но, к счастью, фурия-блондинка жестом остановила неразумную охрану. Вообще-то Иван и раньше был о гоблинах невысокого мнения и честно излагал это мнение в своих романах, но действительность превзошла все его ожидания. Эти ребята были уродливее, чем он о них думал, и гораздо меньше ростом. Впрочем, и этих габаритов вполне хватило, чтобы справиться с нехилым российским писателем в одиночку. В противовес гоблинам фурии были чудо как хороши, что блондинка, что брюнетка. Талии осиные, ноги длинные, бедра крутые, а уж о бюстах и говорить нечего. Кроме всего прочего от фурий исходила такая аура уверенности и силы, что Царевич, уже видевший их краем глаза в драке, невольно поёжился.

Шикарная прихожая, украшенная шитыми серебром и золотом гобеленами, наводила на мысль, по меньшей мере, о тронном зале в том месте, где у Верки был просто зал. И, в общем, Царевич в предположениях не ошибся. Более того, в зале действительно был трон из чистого золота, украшенный изумрудами невероятной величины. А убранство этого зала навело Ивана на мысль, что всё это он где-то уже видел, и даже не столько видел, сколько описал. Пошевелив извилинами, Царевич пришёл к выводу, что находится он в том самом дворце, который его герой по имени Иван из «Жеребячьего копыта» отбил у чудища болотного Мокрухи и подарил ведьме Веронике за помощь, оказанную в борьбе с бабой Ягой. Собственно, всю эту историю с Мокрухой и его дворцом Иван выдумал после очередной ссоры с Веркой, которая потребовала улучшения жилплощади. Ей, видите ли, надоело жить в хрущобе и лаяться с малокультурными соседями по поводу вечной грязи на лестнице.

Царевич, разумеется, не возражал против переезда в новую квартиру, но, увы, как давно уже замечено, наши возможности не всегда совпадают с нашими желаниями. И надо сказать, что Верка была польщена оказанным ей вниманием, в том смысле, что согласилась принять в дар от Царевича воображаемый Мокрухин дворец взамен квартиры улучшенной планировки. Тогда они помирились, правда, ненадолго. Аппетиты у Верки росли и даже подаренный всё тем же витязем Иваном дворец другого сказочного отморозка Киндеряя её уже не удовлетворил.

Тронный зал был пуст, фурии оставили Царевича наедине с его реализовавшимися фантазиями и испуганными мыслями по этому поводу. Ивану вдруг пришло на ум, что Верка-Вероника не хочет больше быть столбовой дворянкой, а возжелала стать владычицей если не морскою, то всего Берендеева царства, а Ивану, чего доброго, придётся по законам сказочной логики выполнять все капризы взбалмошной «старухи». А между тем, у Царевича нет ни золотой рыбки, ни силушки богатырской для реализации бредовых фантазий свихнувшейся супруги.

Царевич ждал выхода Вероники если не в злате и серебре, то в змеиной коже с барабанным боем и нарядной свитой, но вышла Верка в старом халате и с мокрыми волосами, которые она тут же на глазах Ивана стала сушить феном. Это был акт то ли высочайшего доверия, то ли монаршего презрения к забредшему не вовремя неудачнику-мужу.

– Как всё это понимать? – кивнул Царевич на увешанные гобеленами и старинным оружием стены.

– Совершенно с тобой согласна, – Верка как ни в чём не бывало уселась на трон, выставив напоказ обнаженные чуть не по самые бёдра ноги. – Эта хрущоба не соответствует моему новому статусу, не говоря уже о тайных желаниях. Может, по-твоему, молодая, энергичная, полная сил женщина чувствовать себя уютно в развалюхе, где всего-то три десятка комнат и нет ни бассейна, ни сада?

Царевич засмеялся, ему почему-то показалось, что бывшая супруга пошутила. Однако недовольный взгляд, брошенный с трона, прервал неуместное веселье. Оказывается, Верка говорила совершенно серьёзно. Впрочем, очень может быть, что пред Царевичем сидела не жена Верка, а плод его грез и идиотского стечения обстоятельств – Вероника. С бывшей супругой Иван быстро бы нашёл общий язык, в том смысле, что сказал бы ей пару ласковых и послал бы в дальние комнаты, а вот с ведьмой Вероникой, повелительницей фурий и гоблинов, дело обстояло куда сложнее. Царевичу не хотелось превращаться ни в барана, ни в козла. А потому Иван высказался витиевато: и дворец, мол, очень хорош и вообще все знакомые умерли бы от зависти, узнав, что Вера Михайловна с удобствами расположилась в помещении под тысячу квадратных метров.

– Какие такие знакомые? – нахмурилась хозяйка. – Уж ни Кабаниху ли ты имеешь в виду?

– А хоть бы и Кабаниху. Живёт в однокомнатной…

При этих словах Верка аж подпрыгнула на своём троне: – Однокомнатной! Да у неё два дворца: один у Звонкого ручья, другой у Лебяжьего озера.

– А как же избушка на курьих ножках? – растерянно произнёс Царевич. – Избушка – это экзотика, музейная реликвия, – раздраженно махнула рукавом Верка. – Тебе ли этого не знать.

Честно говоря, Царевич действительно был не в курсе, ни о каких дворцах бабы Яги, а уж тем более Кабанихи в его «Хронике Берендеева царства» не было и речи.

– У тебя тоже два дворца, – развёл руками Царевич, – Мокрухин и Киндеряев.

– Какой же ты негодяй, Ванька, – захлебнулась в негодовании Верка. – Ведь знаешь же, что Киндеряй отобрал у меня дворец и издеваешься. Какой ты после этого царевич, ну натуральное же быдло.

– Как отобрал? – ахнул Иван, привычно не обращая внимания на ругань жены. – Быть того не может. Я же его послал аж за тридевять земель, он же, гад, собственной кровью скрепил дарственную. У меня свидетели есть. Тот же Малюта Селютинович. – Малюта родной дядя Киндеряя, – махнула рукой Верка. – Они и в том и в этом мире играют в одну дуду.

– Подожди, – наморщил лоб Царевич. – Малюта в этом мире зовётся Селюниным, а Киндеряй у нас кто?

– Так Костенко же, – пыхнула новой порцией гнева Верка.

Дал маху в своё время писатель Царевич. Но кто же знал, что выжига и доносчик Селюнин, который жил себе, поживал в самой обычной хрущобе, окажется родным дядей самого Леонида Петровича Костенко. Хотя Кляев намекал как-то Ивану, что Селюнин в советские времена был то ли фарцовщиком, то ли цеховиком и денег у него не считано. Царевич относил слова Васьки на счёт дворовых сплетен, где каждый непьющий мужик всенепременно агент КГБ, либо Антанте продался. Потому как никаких иных причин вести трезвый образ жизни у русского человека нет и быть не может.

– А Кощей в нашем мире кто? – Пока не знаю, – дёрнула плечом Верка. – Он пока ничем себя не проявляет ни в том, ни в этом мире.

Царевич этому обстоятельству не очень удивился, поскольку и в его романах Кощей Бессмертный хоть и упоминается частенько, но в качестве полноценного образа отсутствует.

– Но яблоки-то Кощей тебе продаёт? – Яблоки он стережет пуще глаза. Но их у него, тем не менее, регулярно воруют. Ворует их Малюта Селютинович, и гоблины в стороне не остаются. Есть и другие каналы. Селютинович, как я тебе сказала, работает на Киндеряя, а гоблинов приручила я. Но сейчас у меня большие проблемы, Иван. Киндеряй, захватив дворец, перерезал мне дорогу к Кощееву саду через Драконий лес, а Наташка, стерва, перехватывает моих гонцов у Лебяжьего озера. Я несу убытки и материальные и в живой силе. Хорошо хоть фурии пока на моей стороне.