Синебрюхов, человек ещё далеко не старый, но явно чуждый спорту, напуганный прыжками и воплями вгоняющих себя в истерику женщин, медленно отступал в угол, на его физиономии яркими красками было написано желание, уйти отсюда и как можно скорее.

– Этого-то, зачем пригласили? – кивнул в его сторону головой Царевич. – Сам вызвался, – недовольно буркнул Бердов. – Не захотел отпускать жену одну в незнакомой компании, идиот. – А Костенко где? – У каждого своя роль. – А спектакль кто готовил? – Ираида, кто же ещё, – ответил за писателя художник Самоедов. – Ну, ждите теперь авангарда, – усмехнулся Царевич.

Видимо Самоедов с Бердовым тоже ничего хорошего от представления не ждали, поскольку лишь вздохнули синхронно в ответ на Царевичево замечание. Зато неожиданно для всех взвизгнул Синебрюхов, чем вызвал всплеск ярости у вакханок. Несчастного мужа Ларисы Сергеевны впихнули в центр круга, и он буквально утонул там, в разгулявшейся женской плоти. А, между прочим, кричал Синебрюхов по делу, ибо крышка позолоченного саркофага стала подниматься, а потом и вовсе отвалилась в сторону. Что же касается фараона, то он восставал из гроба поэтапно, под совершенно уже нестерпимый для ушей визг Ираида и её вакханок. Кажется, сверкнула молния, а может быть даже не одна, но Царевичу стало не до фараона и сопровождающих его воскрешение атмосферных явлений, на него насела вакханка Наташка с самыми наглыми и непристойными требованиями.

А в гробнице творился уже ад кромешный, точнее началась та самая камасутра, которую столь неосторожно описал в своём романе Валерка Бердов. Кажется, это он вопил в углу, насилуемый расшалившейся вакханкой. С Синебрюховым творилось нечто ужасное, он прямо на глазах изумлённой публики обрастал шерстью, превращаясь, если судить по гнутым рожкам на голове, то ли в козла, то ли в сатира. В центре безумного круга метался Васька Кляев и палил в потолок из маузера, отпугивая вошедших в раж вакханок. Царевич и рад был бы ему помочь, но Наташка вцепилась в него взбесившейся кошкой, а глаза у неё при этом горели как у оголодавшей пантеры. Иван начал уже потихоньку сдавать под напором ополоумевшей ведьмы, но тут ему припомнился подслушанный в доме у Костенко разговор и собственный сон, виденный прошлой ночью. Царевич в миг покрылся холодным потом и, оторвав от себя Наташкины руки, отскочил к стене. Вакханка страшно обиделась на такое к себе отношение со стороны Царевича и действительно стала превращаться в пантеру, к ужасу не на шутку струхнувшего от такой метаморфозы Ивана, издавшего от большой, видимо, растерянности победный вопль: – Спасайся, кто может.

Царевич уцелел только потому, что стена, на которую он опирался, вдруг рухнула, и в образовавшийся провал хлынули существа, внешне вполне напоминавшие вакханок, однако, судя по всему, настроенные к ним крайне враждебно. По Ивану прошлись чьи-то босые ноги, но он на это даже не обиделся, а, перевернувшись на живот, стал по-пластунски удаляться с поля сражения. За его спиной визжали с удесятерённой энергией, неслись вопли и хрипы, а из всех доносившихся из гробницы слов Царевич разобрал только одно – «фурии».

Преодолев ползком метров двадцать, Царевич приподнялся сначала на четвереньки, а потом на задние конечности. Впереди горел свет, и Иван, держась рукой за стену, двинулся из кромешного мрака навстречу источнику жизни, тепла и благополучия. В небольшом, видимо подсобном, помещении сидели Костенко и Шараев, с бледными вытянувшимися лицами, и прислушивались к визгу, несущемуся из глубины гробницы.

– Ну что, гады, съели, – громко крикнул Царевич, распахивая ударом ноги дверь настежь. – Фурии там убивают вакханок. Короче, уносите ноги.

Костенко с Шараевым Царевичеву совету вняли, и вяло затрусили по коридору к выходу. Боявшийся заблудиться в бомбоубежище Иван двинулся вслед за перепуганными бизнесменами. Бежали, впрочем, недолго, от силы минуту. Опознавший местность Царевич, растолкав мафию, первым вывалился из люка на свет божий и устало присел на валяющуюся посреди недостроенного сарая чурку.

– Что там было? – спросил Шараев, с трудом переводя дух.

Царевич хотел выругаться матом, но не успел, люк стал приподниматься, напугав до полусмерти Костенко, отпрыгнувшего шустрым зайцем в сторону. Из отверстия показалась сначала голова, а потом и тело Васьки Кляева. Вот кто ругался

так ругался, дрожащими руками застёгивая штаны. Следом за Васькой выполз Валерка Бердов. Вид писателя был ужасен. Этот даже штаны не смог застегнуть, поскольку рука у него была вывихнута на сторону, а тело кривизной напоминало средне-азиатский кустарник саксаул.

– Кто придумал эту камасутру? – потрясал Васька чудом спасённым маузером. – Я вам сейчас, гады, пасть порву!

– Индусы, – ответила за Бердова возникшая в люке голова Самоедова. – Я вам покажу индусов, кришнаиты, – надрывался Васька. – Я вас в бараний рог согну, маньяки сексуальные, и заставлю так ходить всю оставшуюся жизнь.

Что касается Бердова, то с угрозами в его адрес Кляев, кажется, запоздал. Камасутрова поза явно оказалась не под силу известному писателю. Согнуть-то его вакханки согнули, а вот разогнуть то ли не успели, то ли не захотели.

– А Синебрюхов где? – спросил Костенко, с ужасом глядя на Бердова. – Блеет ваш Синебрюхов стареющим козлом, – в сердцах плюнул Васька. – Как козлом? – дернулся бизнесмен.

– Натурально, – пожал плечами Васька. – Стоит весь такой рогатый из себя и блеет.

– Это вакханки его в козла превратили, – пояснил Самоедов, который, кажется, не сильно пострадал во время устроенной Ираидой Полесской церемонии. – Я говорил, что его надо было яблоками покормить, прежде чем к вакханкам выпускать. Оплошал он в ответственный момент, ну а у этих стерв разговор короткий, раз не можешь, значит, козёл. – Кто козёл? – рассердился Шараев. – Ты что несёшь? – Я тебя умоляю, Сан Саныч, – взвизгнул Самоедов. – Нашли, кому доверить дело – Ираиде! Вот и расхлёбывайте теперь.

– Позвольте, – вскинулся Костенко. – У Синебрюхова ключи от сейфа с чёрным налом. – Плакали твои денежки, бизнесмен, – зло захохотал Васька. – С козла теперь взятки гладки.

Из люка так никто больше и не появился, хотя по расчётам Царевича в бомбоубежище осталось кроме Синебрюхова еще шесть мужиков. Костенко был не на шутку встревожен отсутствием своих охранников и поминутно заглядывал в устрашающий зев колодца.

– По-моему, их фурии в баранов превратили, – припомнил Кляев. – Особенно Рыжий был хорош, весь в золотом руне.

Царевич тоже заглянул в люк и прислушался. Внизу было тихо-тихо, как в гробнице. Непонятно было, куда делись фурии и вакханки, но не приходилось сомневаться, что в бомбоубежище их уже нет. – Ваша гробница соединена с городским подземным лабиринтом? – спросил Иван у Костенко.

– До сих пор мы думали что нет, но раз сюда прорвались фурии, то теперь гробница, безусловно, связана с лабиринтом, а значит, и со второй реальностью. – На кого работают фурии?

– На Веронику. – Точно, – подтвердил Кляев. – Я опознал Верку среди этих баб. Но как они дрались, е мое, это же каратэ и айкидо в одном флаконе. Костенковские амбалы разлетались, как легкокрылые бабочки.

Иван среди фурий своей бывшей жены не опознал, как-то не до того было, а теперь и вовсе обрадовался, что вовремя убрался с её дороги, ибо в какой бы там связи не находились Верка с Вероникой, Царевичу на их доброе расположение рассчитывать не приходилось.

– Надо бы проверить, что там и как, – сказал Иван, кивая на люк.

Его слова не вызвали у присутствующих прилива энтузиазма. Впрочем, Валерку Бердова, учитывая его близкое к инвалидному состояние, Царевич и не приглашал. А все остальные пребывали в благородной задумчивости, из которой их вывел только бодрый лозунг, озвученный Кляевым: – Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

Васькин героический порыв не был оставлен без внимания Шараевым и Костенко, видимо издатель и мафиози боялись отпустить своих недавних пленников без присмотра бродить по неведомым дорожкам. Кроме всего прочего, как заподозрил Царевич, сейф с чёрным налом, ключи от которого хранились у Синебрюхова, находился, скорее всего, в бомбоубежище.

Кляев, нацелив в пустоту ствол маузера, первым спустился в преисподнюю, Царевич взволнованно дышал ему в затылок, Костенко и Шараев держались у Ивана за спиной, а замыкал шествие подключившийся в последний момент к следопытам Мишка Самоедов.

До саркофага добрались без происшествий. Холл был пуст, если не считать коровы, козла и рыжего барана, которые радостно замычали и заблеяли навстречу освободителям, приведя тех в сильнейшее замешательство. Царевич хоть и слышал уже от Кляева и Самоедова о метаморфозах случившихся в бомбоубежище, но всё-таки, увидев чудо воочию, был потрясён до икоты. Особенно хорош был баран, рослый, упитанный, с золотистой длиннющей шерстью, которую Васька недаром назвал золотым руном. – А шерсть ведь и правда золотая, – прошептал в ужасе и восхищении Мишка Самоедов

– Быть того не может, – Шараев самолично ощупал барана и даже попытался вырвать одну шерстинку из его богатой шубы.

Царевич разглядывал стены гробницы. К его немалому удивлению, они были абсолютно целы, и кроме потайной двери, через которую сюда и проникли следопыты, никаких отверстий больше не наблюдалось. Стена, пропустившая фурий, выглядела абсолютно так же, как и до начала церемонии, даже Самоедовская роспись сохранилась в прежнем своём устрашающем виде. Вот только саркофаг был пуст. Конечно, фараона могли и вытряхнуть из его последнего убежища во время драки, но Иван, тщательно осмотревший всё помещение, никакой мумии не обнаружил. Оставалось только предположить, что либо фараона похитили фурии, либо его унесли вакханки, спасая от разъярённых соперниц. – Интересно, – задумчиво протянул Самоедов, – а это животное здесь откуда?

Костенко с Шараевым, кружившие вокруг золотого барана, как по команде вскинули головы и уставились на корову. Корова смотрелась не ахти как авантажно. Чем-то она неуловимо была похожа на Ирину Аркадьевну Полесскую, хотя чем именно, Царевич затруднился бы ответить. Ну, разве что костлявостью и нехорошими нервическими огоньками в глазах. Кляев, заметил вскольз, что выгоднее козла доить, чем эту усохшую стерву.

Козлом вплотную занялся Костенко. Тот, однако, оказался шустрым и не давался в руки неповоротливому мафиози. Пытаясь ухватить его за рога, Леонид Петрович с размаху врезался в саркофаг, едва не разнеся в щепы сделанный из крепчайшей древесины ящик. Саркофаг, впрочем, устоял, а на лбу мафиози образовалась изрядная шишка. Костенко буквально взвыл от боли и обиды:

– Отдавай ключи, гад, рога пообломаю.

Козёл отпрыгнул в сторону и проблеял довольно разборчиво: – Ключи у Бееееердова, у Валеееерки ключи.

– Мама миа, – ахнул Самоедов. – Так он говорящий!

Костенко вместо того, чтобы удивиться заговорившему козлу, бросился в соседнее помещение, где был расположен сейф. Сейф был пуст, что повергло бизнесмена в шок.

– И много было денег? – спросил Кляев, заглядывая в сейф и выгребая оттуда два пистолета, свой и Царевичев.

Оглушённый потерей денег Костенко манипуляций Василия даже не заметил, да и зачем ему были два чужих пистолёта, если собственные потери оценивались, по меньшей мере, в миллион долларов. Именно такая сумма, по словам Шараева, лежала в сейфе наличными.

– А я-то думал, чего это его так искорёжило, – усмехнулся Кляев.

На мафиози не было лица. Шараев тоже выглядел растерянным. Царевичу пришло на ум, что Бердов похитил не только миллион наличными, но и ещё что-то жизненно важное для обоих бизнесменов.

– Ну, Бердов, гад, – злобно прошипел Костенко, – на куски порву. Где Роман? – Блеет, – развёл руками Самоедов.

Костенко в горячке, видимо, запамятовал, в кого превратились его верные шестёрки, и теперь растерянно чесал затылок. Валерка Бердов учёл всё, в том числе и нынешнюю слабость мафиози, потерявшего значительную и самую мобильную часть своей гвардии. В уме Валерке не откажешь, так же как и в быстроте