месте.
– Я говорил вам, что нимфе доверять нельзя, – негромко бросил Бердов. – Она запрограммирована на любовь к Царевичу.
– Но не убивать же её за это, – огрызнулся Костенко. – Никто не собирается её убивать, – возразил Шараев. – Ларису мы перепрограммируем в вакханку, а нимфу Лесси выведем из игры с помощью Вепря и Михеича. – Но позвольте, – запротестовал Бердов. – Тебе что же, Сан Саныч, мало Иштар-Кибелы, и ты собираешься воскрешать ещё и Вакха-Осириса?
– А почему бы нет, – горделиво вскинул мефистофелевскую бородку Шараев. – Нам нужна «крыша», а надёжнее богов никто нас во второй реальности прикрыть не сможет.
Царевичу стало плохо, и уже в неведомо какой раз он почувствовал, что теряет разум. Более того, возникли сомнения, что этот разум у него вообще когда-то был. Иван уже не был уверен, что родился он в Советском Союзе, состоял в пионерах и комсомольцах, свято верил в идеалы коммунизма, чтобы в свой срок столь же свято поверить в идеалы либерализма, но уже совершенно в другой стране, под названием Российская Федерация. Сам по себе такой кульбит не мог, естественно, не отразиться на его психическом здоровье, и Иван охотно признавал, что проблемы у него действительно есть. Но простите, как в таком случае называть сидящих перед ним адептов Иштар-Кибелы, готовых воскресить ещё и Осириса-Вакха для крышевания собственных интересов? Причём по внешнему виду эти люди не тянут на сумасшедших. Конечно, бизнес есть бизнес, и ради денег можно поменять идеологию, но в этом холле речь шла о метаморфозах совершенно иного порядка, недоступных Царевичеву разумению, а потому он и задал свой вопрос, вполне уместный, как ему казалось, в данных обстоятельствах:
– Скажите, я сошёл с ума или это вы психи?
Громко заданный Царевичем вопрос повис в наступившей тишине. Похоже, присутствующих он поверг в искреннее изумление. Решались ведь, можно сказать, насущнейшие вопросы производственного цикла и вдруг в деловую беседу влезает посторонний человек и ставит всех в тупик наивностью и незнанием предмета. – Стыдно, Царевич, – лениво протянул Шараев. – Ты рассуждаешь как совковый обыватель, напуганный перспективой, вдруг открывшейся после ликвидации железного занавеса.
– А при чём здесь железный занавес?
– А при том, что ещё каких-то десять-пятнадцать лет назад такие понятия как бизнес, акция, маркетинг, дилер и прочие были для нас ересью и бредом, а теперь мы купаемся в этом как рыба в воде.
– Я всё-таки считал, что есть разница между вампиром и банкиром, – почесал затылок Царевич.
– Нет между ними никакой разницы, – неожиданно поддержал Шараева Васька Кляев. – Все они одним миром мазаны.
– Ну, вот видишь, – развел руками Сан Саныч, – пролетариату всё едино, что банкир, что вампир. Пообвыкнут, притерпятся и будут жить тихо-мирно. Время железных занавесов прошло, Иван, и то, что ещё вчера было бредом сивой кобылы, сегодня становится реальностью. Тебя смущают молодильные яблоки из Кощеева сада, но ведь еще вчера для тебя такой же экзотикой был фрукт киви, да мало ли всякой всячины, произведённой невесть где, появилось за последние годы на наших прилавках.
– Ваши яблоки – это наркотик, – возмутился Кляев. – А водка? – ехидно полюбопытствовал Шараев. – Водка разве не наркотик? А ты, пролетарий, её пьешь. Молодильные яблоки стимулируют организм и раздвигают горизонты привычного бытия. Однако если наш Минздрав признает их вредными для здоровья, то мы, как законопослушные граждане, немедленно прекратим их поставки. Пока же, по нашим наблюдениям, от молодильных яблок еще никто не пострадал, скорее наоборот: для многих, как для Самоедова, их потребление обернулось бесспорным благом. Разумеется, мы не афишируем свои связи со второй реальностью, дабы не нагнетать ненужные страсти, но и не в последнюю очередь для того, чтобы не допустить к делу, таящему в себе неисчислимые возможности, конкурентов из сопредельных стран. Ты же патриот, Царевич, неужели мы должны прикрыть прибыльное дело, сулящее нашей Родине миллиарды и миллиарды долларов и статус, быть может, единственной супердержавы. Хватит уже нам плестись в хвосте у разворотливых янки. Пора внедрять в мировой бизнес своё ноу хау, и использовать наши новейшие технологии на благо России и мировой цивилизации. Мы сейчас на острие прогресса, так неужели же дрогнем сердцем, неужели ударимся в истерику, испугавшись вампиров, вакханок, нимф, леших и прочих практически безобидных существ второй реальности, которые оказываются всего лишь материализацией наших с вами подсознательных страхов. Да, мы первопроходцы и нам трудно, но ведь кто-то должен быть первым. А что до сумасшествия, Иван, так ведь реальность нам даётся в ощущениях. Для наших предков летящий в небе самолёт был сказкой, а вот Змей Горыныч – реальностью. Инспектор ГИБДД был бы для них силой мистической, ужасной совершенно непонятной, повелевающей железными монстрами, а вот леший – всего лишь хозяином соседнего леса, которого следует подмазать, чтобы под ногами не путался. – Так ведь гаишник с жезлом – это жизнь, – возмутился Кляев, – а леший – сказка. – А ты дай гаишнику десять долларов, и он мигом превратиться в миф, испарившись с твоего пути, точно так же как и леший, которого предусмотрительные люди ублажали, выходя на лесную дорогу.
Вообще-то Царевич прекрасно знал, что красноречию Сан Саныча Шараева мог бы позавидовать сам Цицерон. Сказывалась школа агитпропа и десятилетие беспорочного служения коммунистической идее. Шараев был старше Ивана на десять лет и на целую эпоху. Очень трудно было вот так сразу опрокинуть железную логику его рассуждений. К тому же теория о мифическом происхождении гаишника страшно понравилась Царевичу, который немало понес ущерба от этих Церберов российских дорог в те времена, когда крутил баранку своей машины. К сожалению, Иван слабо владел системой заклинаний и жутко баялся попасть впросак при даче взятки должностному лицу. А по Шараевской теории выходило, что боялся он зря. Законы общественно-государственного устройства одинаковы, что в Берендеевом Царстве, что в Российской Федерации – подмазывать надо, чтобы вертелось.
Торговцы молодильными яблоками потеряли, казалось, к своим пленникам всякий интерес, во всяком случае, никто не мешал Царевичу обдумывать только что состоявшийся разговор. Ивана вместе с Васькой оттеснили куда-то в угол и оставили там сидеть на стульях под присмотром двух амбалов. Кляевский маузер Костенко бросил тут же на столике, буквально в десяти шагах от пленников, и Васька то и дело косил глазами на ствол, отвлекая тем самым Царевича от мучительных размышлений. На Кляева Шараевские рассуждения особого впечатления не произвели, считать гаишников мифом он категорически отказался и теперь изыскивал средства к сопротивлению и бегству. Царевич, наконец, тоже озаботился поднявшейся вокруг суетой.
Софа и кресла куда-то исчезли, а в центр помещения выдвинулся то ли из-за стены, то ли из тёмного угла черный деревянный ящик, разукрашенный резьбой и жёлтым металлом, надо полагать золотом. Гроб не гроб, саркофаг не саркофаг, но нечто явно погребального вида. Очень может быть, это и было последним вместилищем фараона Тутанхамона, а точнее его копии-мумии, воссозданной в натуральную величину с помощью Мишки Самоедова. Зачем почтенной публике вообще понадобился фараон, Царевич не знал, а спросить было не у кого. Культовое сооружение опустело, лишь в самом углу остались сиротливо сидеть Царевич с Кляевым. Даже охранники-амбалы куда-то исчезли, к немалому удивлению подконвойных. Кляев наконец-то сумел добраться до своего маузера и спрятал его под куртку.
Лампы стали гаснуть, зато по четырём углам в огромных медных чашах вспыхнул огонь. Похоже, здесь готовилась религиозная церемония, участвовать в которой у Царевича не было ни малейшего желания. Кляев заметался в поисках выхода, и Иван охотно к нему присоединился. Увы, их старания не увенчались успехом: дверь куда-то исчезла, кругом были сплошные стены, никак не реагировавшие на пинки и словесные угрозы пленников.
В гробнице становилось жутковато и темновато, огонь, горевший по углам, освещал лишь стены с нарисованными на них ужасными существами, в которых Царевич, наконец, узнал египетских богов, виденных прежде лишь в книгах по атеистическому воспитанию, а центр помещения утопал во мраке. – Надеюсь, они не собираются приносить нас в жертву? – высказал опасение Кляев.
Царевич тоже надеялся, но стопроцентной уверенности у него не было. От этих психов можно было ждать чего угодно. Ивану вдруг стало обидно, что его, видного российского писателя, автора десятка книг, принесут в жертву не то египетской, не то малоазийской богине, давно уже потерявшей всякое влияние в небесных сферах и известной лишь узкому кругу историков и литераторов.
Сам Царевич знал о Кибеле только то, что ей служили жрецы-кастраты, оскоплявшие себя во славу богини и в память о боге Аттисе, который доводился богине сыном. Меж Кибелой и Аттисом вышла очень сомнительная и некрасивая история, подробностей которой Царевич не помнил и сейчас мучительно морщил лоб, пытаясь воскресить в памяти перипетии забытого мифа. Кажется, этот Аттис был быком, а саму Иштар-Кибелу изображали в виде коровы. А вообще-то Исида, Иштар и Кибела, это три разные богини и три разных культа, которые свели один во времена заката Римской империи, дабы не запутать окончательно несчастного обывателя, у которого от обилия богинь и богов ум заходил за разум.
В помещении становилось жарковато и душновато, Царевич расстегнул куртку, но снять её почему-то не решился, а может, просто не успел, поскольку противоположная стена вдруг раздвинулась, открыв черный как сажа провал. Кляев дёрнулся было в образовавшееся невесть по чьей воле отверстие, но, убоявшись факелов, вспыхнувших в глубине провала, быстренько вернулся назад. Процессия, состоящая из десяти закутанных в чёрную материю фигур, втянулась под своды гробницы и окружила саркофаг фараона. То ли от факелов, то ли ещё по какой-то неведомой причине, но в гробнице стало гораздо светлее, и Царевич без труда узнал в стоящей ближе всех к саркофагу женщине Ирину Аркадьевну Полесскую, которая вдруг затянула заунывную песню на незнакомом Царевичу языке. Из провала стали подтягиваться ещё какие-то личности, но уже в цивильных костюмах, числом около десятка, среди которых Царевич опознал Мишку Самоедова, Валерку Бердова и Николая Васильевича Синебрюхова, мужа нимфы Лесси, а точнее Ларисы Сергеевны, которого Царевич знал постольку, поскольку тот был одним из ближайших помощников Костенко. Мишка с Валеркой остановились буквально в пяти шагах от Царевича, остальные мужчины выстроились вдоль стен. Иван опознал ещё и рыжего охранника, да и все остальные были, кажется, из окружения мафиози. Пока Полесская демонстрировала свои весьма скромные вокальные данные, её спутницы освобождались от чёрных одежд, являя изумлённым взорам обнажённые тела.
– Срамота, – высказал своё мнение о происходящем Васька.
Царевичу представление пока что нравилось, правда, докучал дым, заполнивший помещение. Этот дым и помешал Ивану сразу опознать среди кружившихся вокруг саркофага голых особ Наташку Бердову и Ларису Синебрюхову.
Полесская голосила всё громче и громче, переходя временами на визг. Царевич хоть и морщился от этого визга, но всё же был благодарен Ирине Аркадьевне за то, что та не спешила разоблачаться до полного безобразия, в том смысле, что вид голой матроны пятидесяти лет всё-таки слишком сильное зрелище для нашего не склонного к нудизму народа.
– Это что же будет? – спросил шёпотом Кляев у Самоедова, стоящего рядом и отчего-то дёргающегося.
– Камасутра оживления, – также шёпотом ответил Мишка. – Фараона, что ли, оживлять будут? – не отставал заинтересованный Кляев. – Фараон – это живое воплощение Осириса, – пояснил Мишка. – Воскреснув, Вакх-Осирис выберет жену Исиду-Кибелу среди беснующихся вакханок.
Вакханки же бесновались всё сильнее и сильнее, что беспокоило уже не только Кляева, но и знакомого с мифами Древней Греции Самоедова. Царевич тоже припомнил, что эти древнегреческие особы, если верить тогдашним сплетням, впав в экстатическое состояние, порвали на куски опрометчивых героев, вздумавших пуститься с ними в пляс во славу Вакха.
– Эти порвут, – согласился с Царевичем и с мифом Васька Кляев.
Валерка Бердов пока помалкивал, но то ли от духоты, то ли от жутковатого зрелища лицо его стало покрываться мелкими бисеринками пота. Рыхловатый
